Том 2. Поэзоантракт - Игорь Северянин

У гейш

Разноцветно поют фонарики,Озеркаленные заливом,И трелят на флейтах арийкиГейши, подобные сливам.

В кимоно фиолетово-розовом,Смеющиеся чаруйно,С каждым, волнуемым позывом,Встречаются беспоцелуйно…

Уютные домики чайныеВыглядят, как игрушки.Моряки, гости случайные,Пьют чай из фарфоровой кружки.

И перед гейшами желтымиХвастают лицами милыхНа карточках с глазами проколотымиЗа нарушенье «клятв до могилы»…

Японки смотрят усмешливоНа чуждых женщин безглазыхС душою края нездешнегоВынутых из-за пазух…

Шалунья Сливная КосточкаОтбросила веер бумажный,И на гостя посыпалась горсточкаВишен, манящих и влажных…

III. Шорохи интуиции

Поэза упадка

К началу войны европейскойИзысканно-тонкий развратОт спальни царей до лакейскойДостиг небывалых громад.

Как будто Содом и ГоморраВоскресли, приняв новый вид:Повальное пьянство. Лень. Ссора.Зарезан. Повешен. Убит.

Художественного салонаИ пьяной харчевни стезяСовпала по сходству уклона.Их было различить нельзя.

Паскудно гремело витийство,Которым восславлен был грех.Заразное самоубийствоЕдва заглушало свой смех.

Дурил хамоватый извозчик,Как дэнди эстетный дурил.Равно среди толстых и тощихЦарили замашки горилл.

И то, что расцветом культурыКазалось, была только гниль.Утонченно-тонные дурыВыдумывали новый стиль.

Они, кому в нравственном тесно,Крошили бананы в икру,Затеявали так эксцессноФлиртующую игру.

Измызганно-плоские фаты,Потомственные ромали,Чьи руки торчат, как ухваты,Напакоститься не могли.

Народ, угнетаемый дряньюБезмозглой, бездарной, слепой,Усвоил повадку баранью:Стал глупый, упрямый, тупой.

А царь, алкоголик безвольный,Уселся на троне втроемС царицею самодовольнойИ родственным ей мужиком.

Был образ правленья беспутен —Угрозный пример для корон:Бесчинствовал пьяный Распутин,Усевшись с ногами на трон.

Упадочные модернистыПисали ослиным хвостомПейзажи, и лишь букинистыИмели Тургенева том.

Свирепствовали декадентыВ поэзии, точно чума.Дарили такие моменты,Что люди сбегали с ума.

Уродливым кактусом розаСменилась для моды. КозаК любви призывалась. И позаНастойчиво лезла в глаза.

И этого было все мало,И сытый желудок хотелВакхического карнавалаРазнузданных в похоти тел.

И люди пустились в эксцессы,Какие не снились скотам.Изнервленные поэтессыКривлялись юродиво там.

Кишки обжигались ликером,И похоть будили смешки,И в такт бархатистым рессорамКачелились в язвах кишки.

Живые и сытые трупы,Без помыслов и без идей,Ушли в черепашии супы, —О, люди без сути людей!

Им стало филе из лягушкиДороже пшеницы и ржи,А яды, наркозы и пушки —Нужнее, чем лес и стрижи.

Как сети, ткать стали интригиИ, ближних опутав, как рыб,Забыли музеи и книги,В руке затаили ушиб!

Злорадно они ушибалиТого, кто доверился им.Так все очутилось в опале,Что было правдиво-святым.

И впрямь! для чего людям святость?Для святости — анахорет!На подвиги, боль и распятостьОтныне наложен запрет.

И вряд ли притом современноУверовать им в интеллектИ в Бога. Удел их — надменноИдти мимо «разных там сект»…

И вот, под влиянием моды,Святое отринувшей, всеНа модных ходулях «комоды»Вдруг круг завели в колесе.

Как следствие чуши и вздора —Неистово вверглись в войну.Воскресли Содом и Гоморра,Покаранные в старину.

1918 — Х

Борису Верину

В свое «сиреневое царство»Меня зовешь ты в Петроград.Что это: едкое коварство?Или и вправду ты мне рад?

Как жестко, сухо и жестокоЖить средь бесчисленных гробов,Средь диких выходцев с востокаИ «взбунтовавшихся рабов»!

И как ты можешь, тонкий, стильный,Ты, принц от ног до головы,Жить в этой затхлости могильной,В болотах призрачной Невы?

Скелетовидная ХолераИ пучеглазая ЧумаБеспутствуют, смеются серо,Ужасные, как смерть сама.

И методически Царь ГолодРеспублику свергает в топь…А ты, который горд и молод,Пред ним — опомнись! — не холопь!

Беги ко мне, страшись «татарства»!Мой край возник, как некий страж.Твое ж «сиреневое царство» —Болотный призрак и мираж.

Не дай мне думать, рыцарь верный,Чей взлет всегда был сердцу люб,Что ты бесчувственный, безнервный,Что ты средь грубых сам огруб.

1918 — XII

Отходная Петрограду

За дряхлой Нарвой, верст за двести,Как окровавленный пират,Все топчется на топком местеКачающийся Петроград.

Кошмарный город-привиденье!Мятежный раб! Живой мертвец!Исполни предопределенье:Приемли страшный свой конец!

В молитвах твоего литургаНет о твоем спасеньи просьб.Ты мертв со смертью Петербурга, —Мечты о воскресеньи брось.

Эпоха твоего парада —В сияньи праздничных дворцов.Нет ничего для Петрограда:О, город — склеп для мертвецов!

Твоя пугающая близость —Над нами занесенный нож.Твои болезни, голод, сырость —Вот чем ты власть свою умножь!

Ты проклят. Над тобой проклятья.Ты точно шхуна без руля.Раскрой же топкие объятья,Держащая тебя земля.

И пусть фундаментом другомуКрасавцу-городу гранитПребудет твой: пусть по-иномуТебя Россия сохранит…

1918 — XII

Конечное ничто

С ума сойти — решить задачу:Свобода это иль мятеж?Казалось, — все сулит удачу, —И вот теперь удача где ж?

Простор лазоревых теорий,И практика — мрачней могил…Какая ширь была во взоре!Как стебель рос! и стебель сгнил…

Как знать: отсталость ли европья?Передовитость россиян?Натура ль русская — холопья?Сплошной кошмар. Сплошной туман.

Изнемогли в противоречьях.Не понимаем ничего.Все грезим о каких-то встречах —Но с кем, зачем и для чего?

Мы призраками дуализмаПриведены в такой испуг,Что даже солнечная призмаТаит грозящий нам недуг.

Грядет Антихрист? не Христос ли?Иль оба вместе? Раньше — кто?Сначала тьма? не свет ли после?Иль погрузимся мы в Ничто?

1918 — XII

Монолог императрицы

Я, вдовствующая императрица,Сажусь на свой крылатый быстрый бригИ уплываю в море, чтоб укрытьсяОт всех придворных сплетней и интриг.

Мой старший сын, сидящий на престоле,И иноземная его женаВ таком погрязли мрачном ореоле,Что ими вся страна поражена.

Его любовниц алчущая стая,Как разъяренных скопище пантер,Рвет мантию его из горностаяРуками недостойными гетер.

Его жена, от ревности свой разумТеряя, зло и метко мстит ему.И весь народ, подверженный заразам,Грузится в похоть, пьянство, лень и тьму.

Им льстит в глаза разнузданная свита,Куя исподтишка переворот.О, паутинкой цепкою повитаИнтрига та, ползущая в народ.

Ни с кем и ни о чем не сговоритьсяВ стране, пришедшей к жалкому нолю.Бездействующая императрица,Спешу уплыть к соседу-королю.

К воскресенью