Адъютант его превосходительства - И. Болгарин

Вслед беглецам раздались один за другим несколько выстрелов, брызнула в стороны штукатурка, полетели щепки, зазвенело стекло.

Подполковник обернулся и тоже несколько раз наугад выстрелил. Подбе­жав к железной лестнице, ведущей на чердак, стал торопливо взбираться по вей. Мирон не отставал, к нему постепенно пришло второе дыхание, и он бежал, втянув голову в плечи, словно ожидая, что вот-вот чекистская пуля настигнет его.

На чердаке они ринулись к окну. Ударом плеча Мирон высадил раму, и они выбрались на крышу.

Уже совсем рассвело. Низко по земле стлался грузный, выкрашенный ут­ренней зарей туман. Город, лежавший внизу, досматривал последние, уже некрепкие сны, кое-где в окнах теплился осторожный свет, и совсем по-де­ревенски перекликались петухи.

Громыхая сапогами по тугому железу крыши, Мирон и подполковник Лебе­дев, уже вконец запыхавшись, пробежали туда, где виднелся соседний дом. Он был чуть ниже того, на котором находились беглецы, зияющий провал от­делял один дом от другого, внизу мертвенно поблескивали булыжники двора.

Они остановились у края крыши, с опаской поглядели вниз и там, в уз­ком колодце двора, увидели бегущих чекистов. Подполковник прикинул расс­тояние и сказал Мирону:

– Единственное спасение – прыгать!.. Ну!..

– Боюсь, ваше высокоблагородие! Далеко! – И Мирон стал медленно пя­титься от края крыши, сердце его внезапно остудила мертвенная жуть. – Нет! Не могу!.. Боюсь!

Подполковник настороженно оглянулся и еще решительней, еще настойчи­вей повторил:

– Кому говорят, прыгай! – и поднял пистолет. – Ну-у!..

– Го-осподи, помоги! – перекрестился Мирон, с всхлипом набрал в грудь воздуху и, зажмурив глаза, прыгнул. Протрещала черепица, осколки полете­ли вниз, звонко рассыпались на мостовой, словно кто-то швырнул на булыж­ники медяки. А Мирон уже легко бежал по не очень – крутой крыше соседне­го дома.

Подполковник тоже разбежался, тело его спружинилось. Оттолкнулся но­гами от карниза и перелетел через пропасть, разделявшую два дома. Но не было в его уже немолодых ногах той силы и упругости, как у Мирона, и он, каким-то чудом успев ухватиться за водосточный желоб, завис над про­пастью, закричал Мирону:

– Помоги-и!..

Подполковник из последних сил держался за край желоба, боясь взгля­нуть вниз, чтобы не ослабеть от страха высоты, и все смотрел вверх, на свои побелевшие от напряжения руки, и еще выше, туда, где дрожали в вы­беленном зарею небе редкие пригасающие звезды. На отчаянный крик подпол­ковника Мирон невольно оглянулся и… снова ринулся дальше, пригибаясь и петляя. Он уже успел поверить, что и на этот раз кривая вывезла – спа­сен, а спасенному незачем второй раз рисковать.

Желоб под тяжестью тела подполковника медленно разогнулся, и он с глухим криком рухнул вниз. Перед последним смертным мгновением ему пока­залось, что он еще может за что-нибудь уцепиться, и вытянул руки, но не­бо внезапно отодвинулось, покачнулось и выбросило ему в глаза нестерпи­мобелое свечение.

Когда подбежали чекисты, подполковник уже не дышал, его глаза незряче смотрели в небо, а руки были вытянуты вперед, словно он все еще силился до чего-то дотянуться.

Раненый Сазонов обыскал погибшего, извлек из карманов пистолет и ка­кие-то бумаги. Одного чекиста он оставил сторожить тело, трех послал преследовать Мирона, а сам поднялся в квартиру Федотова.

– Один, похоже, ушел, товарищ Красильников, а второй насмерть разбил­ся, – невесело доложил Сазонов и утомленно протянул пачку бумаг: – Это вот при нем нашли.

– Ты ступай голову-то перевяжи, – посоветовал Сазонову Красильников, взглянув на его слипшиеся волосы и темные потеки крови на шее и гимнас­терке. – Ишь сколько кровищи выв шло.

– Ничего, заживет, – приободрился Сазонов.

– Не геройствуй, не надо! – пристрожил его Красильников и подсел к столу. Неторопливо надел очки и стал раскладывать перед собой найденные у подполковника бумаги.

Лев Борисович, сидевший неподалеку, не удержался, зыркнул острым, цепким взглядом по этим бумагам и тут же отвел глаза, снова приняв без­различный вид. Лишь большие пальцы рук опять стали торопливо выделывать замысловатые фигуры.

Семен Алексеевич на мгновение покосился на руки «Федотова, с улыбкой подумал: „Чудно! Владеет-то собой как, а с руками справиться не может“.

– А нервишки у вас, Лев Борисович, я замечаю, неважнецкие. Лечиться бы надо, – сочувственно сказал Красильников Федотову, продолжая нетороп­ливо разбираться в бумагах.

– Вы это к чему? – встревожился Федотов и тут же сделал вид, что не понял Красильникова.

– К тому самому, что… есть та бумажка, которой вы сейчас так бои­тесь. Вот она… – Семен Алексеевич сдвинул ниже на нос очки, стал вни­мательно рассматривать потертый на сгибах лист бумаги. – Самим командую­щим Добровольческой армией Ковалевским подписанная. С печатью. Все чин чином… Почитать?

– Зачем? Мало ли что они там пишут! – Опять напустил на себя добро­душную ленцу Лев Борисович.

– Ну что это вы так? – укоризненно покачал головой Красильников. – Солидный же человек! Генерал. Гарантирует… Вот, читайте!.. Что золо­тишко, которое вы вручите «подателю сего», вам все сполна вернут после – победы над Советами… над нами, значит. Лев Борисович!

– Пускай гарантируют, мне-то что, ни жарко и ни холодно, – попытался уклониться от прямого ответа Федотов, решивший держаться до конца.

– Понятно. Не хотите, значит, сознаваться, где вы его прячете? – нас­тойчиво докапывался до истины Красильников, понимая, что нельзя давать своему противнику ни минуты передышки.

– Все, что прятал, вы нашли, – откровенной бравадой ответил Федотов.

– Нет, не все! – покачал головой Красильников. – Ну ладно! Одевай­тесь! Придется нам с вами в Чека продолжить эту, прямо скажу, не очень приятную беседу.

Федотов молча оделся, нетерпеливо сказал:

– Ну пошли, что ли!

Однако Красильников не тронулся с места. Он стоял возле кресла, где все время сидел Федотов, и внимательно смотрел на пол. В крашеных досках слабо поблескивали шляпки двух новых, недавно вбитых гвоздей. Сидя в кресле, Федотов ногами прикрывал их.

Красильников поднял голову, сказал чекистам:

– А ну, хлопчики! Подденьте-ка еще вот эти досочки.

И тут Льва Борисовича оставило самообладание. Он покачнулся, схватил­ся рукой за стену и тяжело опустился, почти сполз, на табурет.

– Я же говорил, Лев Борисович, что нервы у вас ни к черту, – мельком заметил Красильников, наблюдая за быстрой работой чекистов. Они вынули гвозди и легко подняли доски, скрывающие подпол. Оттуда остро пахнуло сыростью, гнилью.

Сазонов склонился к подполу, осветил тугую темень фонариком. Двое че­кистов спрыгнули вниз и подали один тяжеленный чемодан, за ним – другой.