Творческий путь Михаила Булгакова - Лидия Яновская

Чтобы так писать, требуется мастерство, последние штрихи Булгаков наносил уже в конце своей жизни. Но прежде, чем деталь запечатлеть, ее нужно было увидеть самому. А ведь читателя ни на секунду не покидает ощущение, что автор это все очень хорошо знает, что автор это видит…

«Толпы богомольцев стояли за каппадокийцами, покинув свои временные полосатые шатры, раскинутые прямо на траве». Эта подробность «полосатые» поражает мгновенно, оставляя быстрое смутное ощущение, что автор показал бы нам и лица толпы, и цвет и покрой их одежды, если бы это было важно. Но он торопится за кавалерийским полком к Лысой горе. И, быстро скользнув взглядом по толпам и заметив лишь полосы шатров, раскинутых на траве за их спинами, мы устремляемся вслед за ним.

Любая подробность для писателя наполнена точным, конкретным смыслом. Он знает соотношение кентурий, когорт и легионов. Знает город, о котором пишет, расположение его дворца, и храма, и башен, и ворот. Знает местность, окружающую город, и дороги, бегущие от него, и дальние города, к которым ведут дороги. Ничего этого не обрушивает он на читателя. Все убрано с поверхности. Но уже с того момента, как Иешуа, упомянув город, в котором родился, кивнул головой на север («Откуда ты родом?» — «Из города Гамалы», — ответил арестант, головой показывая, что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала»), мы без всяких пояснений видим — расположение дворца и площади внизу, место солнца над ними, а потом и направления дорог, и местонахождение Лысой горы.

Но откуда это все у автора? В «Белой гвардии» перед читателем точно так же был раскинут план Города, и Киев был виден как на ладони — как на карте. Но в Киеве Булгаков вырос. А древняя Иудея? Откуда это уверенное описание колоннады «между двумя крыльями дворца», с фонтанами и мозаичными полами, алая кайма на белой одежде римлянина — «кровавый подбой» на белом плаще Пилата, название месяца нисана, полосы на шатрах богомольцев?

Откуда названия и имена собственные, поражающие достоверностью их неожиданного звучания? Не Голгофа, а Лысая гора, даже Лысый череп… Город Кириаф, из которого будто бы родом Иуда — не Иуда с невразумительным прозвищем Искариот, а Иуда из города Кириафа… Ершалаим… И вместо благостного евангельского имени Иисуса из Назарета (ах, как нападали критики евангелий на этот Назарет, — им удалось даже доказать, что не было никакого Назарета в начале нашей эры) еврейское имя Иешуа с хриплым, варварским прозвищем: Га-Ноцри…

Булгаков знал Евангелие: закон божий был в программе гимназии, и по предмету этому у гимназиста Булгакова была пятерка. Но из текста романа «Мастер и Маргарита» видно, что и критику евангелий писатель отлично знал…

Это очень интересный вопрос: что читал Михаил Булгаков, работая над историей Иешуа и Пилата? Что читал, как использовал, как укладывал прочный фундамент для блистательного своего воображения?

Попытка осветить этот вопрос заняла большую часть обширной работы И. Ф. Бэлзы «Генеалогия «Мастера и Маргариты» и, увы, окончилась неудачей: исследователь в своих построениях шел не от архивов, биографии, личности писателя, а от своей собственной, правда, обширной эрудиции.

Так, высоко оценивая книгу академика С. А. Жебелева «Евангелия канонические и апокрифические», И. Ф. Бэлза принял за аксиому, что и Булгаков «в общем стоял на точке зрения Жебелева», а в качестве других источников выдвинул книги А. Ревиля (по-видимому, потому, что «двухтомный труд профессора Коллеж де Франс Альбера Ревиля» упоминает Жебелев), Н. К. Маккавейского (очевидно, потому, что был он профессором Киевской духовной академии) и Т. Буткевича. Последнего, впрочем, И. Ф. Бэлза прямо поместить в воображаемую библиотеку Михаила Булгакова не отважился, ограничившись туманным замечанием, что составленное Т. Буткевичем и вышедшее в 1887 году жизнеописание Иисуса Христа «вне всякого сомнения» было известно «профессорам Киевской духовной академии».[110]

Ни имен Жебелева или Ревиля, ни тем более имени Т. Буткевича в архивах Булгакова я не нашла. По-видимому, трех из четырех названных И. Ф. Бэлзой авторов Булгаков не читал. По крайней мере не изучал, не конспектировал, не делал из них выписок. Хотя работал над источниками, как увидит далее читатель, много.

Аргументация И. Ф. Бэлзы строится так.

В романе «Мастер и Маргарита»: «Кто ты по крови?» — спросил Пилат. «Я точно не знаю, — живо ответил арестованный, — я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…»

«Возможно», заключает И. Ф. Бэлза, эта реплика Иешуа об отце «объясняется тем, что Булгаков читал Ревиля», упоминающего о находке «сирийского перевода евангелий».[111]

Но при чем тут «сирийский перевод евангелий»? И если даже попробовать применить этот ни к чему не относящийся «сирийский перевод», то при чем тут Ревиль?

Размышляя о происхождении своего героя, Булгаков воспользовался другим источником. В самой ранней сохранившейся тетради «романа о дьяволе» запись: «В Галилее жили и финикияне, сирийцы, арабы, греки». Это выписка из книги Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса». Той самой книги, которую И. Ф. Бэлза на первых же страницах своего труда пренебрежительно отверг, осудив вслед за С. А. Жебелевым «ренановскую «транскрипцию» евангелий, превратившуюся в роман». Ренан в этом месте своей книги, продолжая мысль об этническом составе древней Галилеи, пишет: «Обращения в иудейство были там нередки, и потому бессмысленно решать, какая кровь текла в жилах Иисуса».

Имя Н. К. Маккавейского — тот единственный случай, когда И. Ф. Бэлза учел данные сохранившейся части библиотеки Булгакова.[112] Сочинение Маккавейского «Археология истории страданий господа Иисуса Христа» было опубликовано в «Трудах Киевской духовной академии» за 1891 год, и «Труды» эти в личном архиве Булгакова сохранились.

По мнению И. Ф. Бэлзы, книгу Маккавейского автор «Мастера и Маргариты» «не мог не читать в юные годы». «Именно из книги проф. Маккавейского», полагает исследователь, мог почерпнуть Булгаков сведения о масличном имении Гефсимания и дворце Ирода Великого, имена первосвященника Иосифа Каифы и предшественника Пилата — прокуратора Валерия Грата, название страшной Антониевой башни и т. д. «Думается, что всего сказанного достаточно, — пишет исследователь, — чтобы с той или иной степенью достоверности утверждать, что труд проф. Маккавейского был (или, во всяком случае, мог быть) ценнейшим источником для Булгакова в процессе его работы над «евангельскими» главами романа».[113]

Но и это неточно. «Труды Киевской духовной академии» Булгаков приобрел уже в 30-е годы и сочинение Маккавейского читал к концу своей работы над романом «Мастер и Маргарита» — в 1938 (может быть, в 1937) году. Это тоже видно из рукописей писателя. Сделанные Маккавейским описания Гефсимании и Антониевой башни в романе Булгакова явно не отразились; описание дворца Ирода Великого отразилось в слабой степени. А название Антониевой башни, имя прокуратора Иудеи Валерия Грата, второе имя Каифы (Иосиф) и пр. упоминаются не только Маккавейским. Они приведены в книгах Эрнеста Ренана, Ф.-В. Фаррара и других.

И еще об одной гипотезе И. Ф. Бэлзы.

Как помнит читатель, в романе «Мастер и Маргарита» доносчик Иуда (не ученик, как в Евангелии, а платный доносчик Иуда из Кириафа) убит ножом — ночью, в Гефсиманском саду за Кедроном, в той самой благоуханной, лунной, масличной Гефсимании у подножия Елеонской горы, где, по христианской традиции, проповедовал и провел свою последнюю ночь и ночью же был схвачен Иисус, чтобы наутро предстать перед судом и быть распятым… Булгаков, в отличие от евангелистов, ни разу не приводит сюда Иешуа, разве что в его обращении к Пилату: «Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе». У Булгакова сюда спешит на любовное свидание Иуда, чтобы напороться на нож: «…вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло у нее в руке и тотчас потухло… И в тот же миг за спиной у Иуды взлетел нож, как молния, и ударил влюбленного под лопатку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрюченными пальцами он выбросил в воздух. Передний человек поймал Иуду на свой нож и по рукоять всадил его в сердце Иуды.

— Ни… за… — не своим, высоким и чистым молодым голосом, а голосом низким и укоризненным проговорил Иуда и больше не издал ни одного звука. Тело его так сильно ударилось об землю, что она загудела».

В поисках «источника» этого ножа И. Ф. Бэлза обратился к картине Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», на которой в непосредственной, а может быть, и в многозначительной близости к Иуде изображен нож. И хотя Иуда у Леонардо да Винчи, немолодой и неприятный, нимало не похож на булгаковского Иуду из Кириафа и неизвестно, обратил ли внимание Булгаков на эту деталь — нож, кстати у Леонардо повернутый острием прочь от Иуды (в Италии Булгаков не был и оригинала «Тайной вечери» не видел никогда), И. Ф. Бэлза не сомневается, что в романе «Мастер и Маргарита» Иуду убивает «именно этот, леонардовский нож».