Империя - Гор Видал

Рут продолжал говорить, не ведая, какая драма разыгрывается за его спиной.

— «Математические способности проявляются с наибольшей очевидностью в сфере финансов, чем где-либо еще…» Создается впечатление, что мистер Шоу лично знаком с вами, дорогой Хэй.

— Я простой человек, Рут. Вы это хорошо знаете. Показательный пример обычных скромных способностей. Не более того, что можно найти в бабушкиной хрестоматии.

— Если и так, то ни один человек, готовый отпустить веку девяносто девять лет, не согласится взять тысячу восемьсот девяносто девять долларов, если ему должны вернуть тысячу девятьсот. Не так ли?

— Вы жестоки. — Хэй протянул Руту десять долларов. — Вы выиграли. А раз так, то возможно и весьма вероятно, что моя мечта осуществится и я умру в девятнадцатом столетии.

— Странные у вас амбиции. Боже, здесь миссис Дьюи.

— Она взяла в плен Лонга. Он стал чем-то вроде ее бухты Кавите.

Большие кукольные глаза миссис Дьюи смотрели на военно-морского министра Лонга, а ее хрупкая кукольная рука мягко, но настойчиво сжимала его локоть.

— Назревает беда, — начал было Хэй, но тут оркестр морских пехотинцев заиграл президентский гимн «Салют командиру», и гости, толпившиеся в Зеленой, Красной и Голубой гостиных, расположились теперь у изножия лестницы, по которой торжественно спускались президент и — ко всеобщему изумлению — миссис Маккинли. Она шла, прильнув к мужу, он поддерживал ее за локоть. Было что-то очень значительное, думал Хэй, в абсолютной ординарности этой супружеской пары. Гости устремились в Восточную гостиную.

Маккинли первым поздоровался с Хэем, тот поклонился в ответ и встал, с кабинетом министров позади него, в хвост дипломатическому корпусу.

Внезапно Хэй увидел, как миссис Дьюи оказалась у его левого локтя, опираясь о правую руку военно-морского министра.

— Счастливого Нового года, мистер Хэй! — Она смотрела на него невинными глазами; даже ресницы у нее были кукольные, они росли как бы отдельными пучками, что придавало несколько искусственное выражение ее фарфоровым голубым глазам.

— Как приятно, — пробормотал Хэй, никогда не испытывавший большей радости, когда возникал повод высказаться неискренне, — видеть вас среди нас, членов кабинета министров.

— О, меня взял с собой любезнейший мистер Лонг. Я сказала ему, что нам с адмиралом придется рано уйти, и если ждать, пока президента поздравят кабинет министров, члены Верховного суда, дипломаты, конгрессмены и армия, то нам пришлось бы задержаться здесь дольше, чем длилась война моего адмирала, и мистер Лонг сказал, что он проведет меня с собой. Он так великодушен…

Хэй физически ощущал неодобрение, исходившее от Клары, что стояла от него по правую руку, и чувствовал гнев, смешанный с изумлением, или изумление, смешанное с гневом, исходившее от Рута, увидевшего решительную победу миссис Дьюи и над армией, и над ним самим.

У входа в Восточную гостиную президент задержался и бросил тревожный взгляд на миссис Маккинли, она подняла глаза и беспомощно ему улыбнулась. Тогда президент вошел в гостиную и прямо направился к некоему подобию трона в противоположном конце и подождал, пока миссис Маккинли, прижимая к груди букет орхидей, не опустится в кресло.

Входя под руку с Кларой в переполненную гостиную, Хэй, по обыкновению следуя своему единственному предрассудку, старался обойти стороной пустое место в центре, где когда-то покоился в гробу Линкольн. В прочих отношениях Восточная гостиная почти ничего для него не значила. Она всегда служила чем-то вроде театральной сцены, где в главной роли выступал действующий президент, а в роли зрителей — высокие должностные лица, которые появлялись и исчезали, как правило, бесследно; при этом Вашингтон был городом, который, ни о ком не вспоминая, никого и не забывал. И снова Хэй подумал об этом доме, а также о городе и раскинувшейся за его пределами стране как о театре с крайне ограниченным репертуаром и типажами. Только однажды Восточная гостиная ожила — в течение нескольких недель, когда в ней расположился бивуаком пришедший для защиты президента полк кентуккских волонтеров; они готовили себе пищу в камине. Позже миссис Линкольн придала комнате блеск, что стоило колоссальных денег и правительству, и ее мужу, который настоял на личной оплате некоторых самых безумных трат супруги. Теперь Восточная гостиная снова выглядит обшарпанной и запущенной, как курортный отель в мертвый сезон. Там, где во всем великолепии простирался неохватный и дорогой ковер цвета морской волны, теперь лежал ковер горчичного цвета, как нельзя более подходящий в этот вечер для перепачканной глиной обуви. Между окнами и каминами стояли потертые круглые сиденья с похожими на тыкву подушками, в центре которых торчали полуувядшие пальмы. Свет громадных электрических люстр лишь подчеркивал общее запустение.

Миссис Маккинли выдержала свою высокую миссию в течение часа, затем президент проводил ее наверх, и гости могли теперь располагаться, не считаясь с иерархией. Все обратили внимание на то, как миссис Дьюи опередила остальных гостей; генерал Майлс выглядел мрачнее тучи. Адмирал же как будто ничего не замечал, покидая прием рядом с торжествующей победу супругой; Хэя тем временем отвел в сторонку лорд Понсефот. На другой стороне гостиной русский посол внимательно наблюдал за двумя заговорщиками. Хэю было известно, что Кассини считал его не просто англофилом, но даже английским ставленником. Действительно, во всех делах, сколько-нибудь значимых для Соединенных Штатов, Англия поддерживала Америку; взамен администрация молчаливо поощряла действия Британии в Южной Африке. Хэй был готов еще раз обсудить договор Хэя-Понсефота, который вскоре поступит на утверждение в сенат, но, к его удивлению, на уме у лорда были не каналы, а Китай.

— Вам известно, мистер Хэй, — соблазнительный адвокатский шепоток старика приятно жужжал в ушах Хэя, — что расчленение Китая идет полным ходом, и активнее всех нас действуют русские…

— Нас? Мы не проявляем никакой активности.

— Я говорю об испорченной Европе, а не о невинной Америке.

— Благодарю вас.

— Они укрепляются в Маньчжурии. Скоро они русифицируют Пекин и Северный Китай, крупный рынок для вашей текстильной промышленности, которую русские вознамерились погубить.

В нескольких шагах от них Кассини поднес монокль к левому глазу; он следил за собеседниками поверх головы Камбона, надеясь уловить хотя бы словечко.

— Конгрессмены от Новой Англии принимают это близко к сердцу, — согласился Хэй. — И я тоже. Знаете ли, Генри Адамс полагает, что в течение следующих двадцати пяти лет Россия распадется, и тогда нам надлежит американизировать Сибирь, единственную стоящую территорию в Азии.

Лорд Понсефот пристально посмотрел на Хэя, силясь понять, не есть ли это некая шутка янки, смысл которой от него ускользнул. Хэй ничего больше не сказал, Понсефот выдавил из себя улыбку.

— Занимает ли мистер Адамс какую-нибудь должность в Вашингтоне?

— Увы, нет. К сожалению.

— Да-да, — согласился Понсефот, выкинув Адамса из головы. Он подвел Хэя к одному из ужасающих сидений-тыкв, и там под пальмой, ветки которой пожухли от чрезмерного отопления, высказал то, что было у него на уме.

— В отличие от России, Китай уже пребывает в состоянии распада. Вопрос в том, кто подберет обломки. Россия и Япония уже прибрали к рукам все что можно. Кайзер хватает все, что плохо лежит. Французы…

— Вам должно быть известно, что мы единственные, кто ничего не грабастает. — Хэй размышлял, до какой степени он может доверять Понсефоту. Он уже выработал формулу, которая, он был уверен, поставит Соединенные Штаты в центр всего китайского уравнения и ничего не будет им стоить. Он говорил, доверяясь своему чутью: — Мы сидим на крайне неудобном филиппинском стуле и с огорчением наблюдаем за китайской золотой лихорадкой. Конечно, мы нервничаем по поводу провинции Шаньси. Закроет ли Россия для нас Северный Китай? Если закроет, то разорится ли наша текстильная промышленность? Что касается меня, — Хэй позволил себе нырнуть, хотя и не очень глубоко, — я решил действовать в обход Кассини, с которым, как мы оба знаем, невозможно иметь дело. Он тщеславен, и я бы даже сказал глуповат. Что еще хуже, он служил послом в Китае и знает, полагаю, слишком много… чтобы это могло пойти нам на пользу. Я напрямую связался с князем Муравьевым в Петербурге. На прошлой неделе он прислал мне довольно откровенное письмо, — откровенное с его, русской точки зрения. Я просил его только об одном. Об открытых дверях Китая для всех стран. Он ответил, что за пределами территорий, в настоящее время переданных Китаем в аренду России…

— В аренду! — Понсефот покачал головой и зажмурил глаза, как бы не желая лицезреть подобного вероломства.