Том 6. Письма 1860-1873 - Федор Тютчев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Согласно последним новостям, полученным из Вюрцбурга, Китти и ее тетя должны выехать оттуда завтра. Они прибудут в Петербург 2 ноября и смогут добраться сюда 5-го или 6-го. Вероятно, я дождусь здесь их возвращения.
Бедная Анна шлет тебе и Мари нежный привет. Она очень надеется на ваше сочувствие… Приходится признать, что у меня несчастливые дочери.
Вчера мы праздновали здесь Димины именины, а сегодня день рождения Китти. Прямо сейчас я отправлю ей в Вюрцбург поздравительную телеграмму, которая одновременно исполнит роль бюллетеня.
Прощай, милая моя кисанька. — Надеюсь, скоро свидимся. — Да хранит и направляет вас Господь.
Ф. Т.
Аксакову И. С., 19 ноября 1867*
151. И. С. АКСАКОВУ 19 ноября 1867 г. ПетербургС.-Петерб<ург>. 19-го ноября <18>67
Что Анна? Что сказал Кох? Не без тревожного нетерпения жду известий* — но не через вас, друг мой Иван Сергеич, потому что вам решительно нет времени для переписки, а через Kitty…
Спешу поделиться с вами отрадным впечатлением — я имел уже возможность убедиться по возвращении моем сюда, что все ваши последние статьи были здесь вполне поняты и оценены, — Горчаков, несмотря на пристрастие свое к немцам, с большими похвалами отзывался о статье вашей в ответ заявлению «Север<ной> почты»*, а это — много значит. Вам обязана печать, что по этому капитальному вопросу она удержала честь последнего слова. Тоже и все статьи ваши по вопросам иностр<анной> политики. Я не успел еще оценить впечатления, какое производит ваша только вчера полученная статья о конференции*, но заранее уверен, что оно будет, как и следует, весьма значительно. Эта превосходная статья восполнит и довершит уже существующее настроение, потому что здесь твердо решено на конференции — буде она состоится — отстаивать право Италии против притязаний папства.
Но верьте мне, будет или не будет конференции, — в конце концов все-таки предвидится один и тот же исход, т. е. теснейший союз Франции с папством — во имя солидарности этих двух властолюбий. — И так как тысячелетний круг у нас перед глазами замыкается, то мы и увидим повторение старой были — Наполеон III, конечно, не Карл Великий, но французы все те же франки, а бедный Виктор Эммануил так и глядит Дезидерием*. — Не худо было бы в современной памяти освежить историю всей этой процедуры. Выродившееся христианство в римском католицизме и выродившаяся революция в наполеоновской Франции — это два естественных союзника. И от этого сочетания произойдут такие последствия, каких мы и не предвидим. — Полученная вчера почта из Константинополя вполне определила настоящее положение Франции — по восточному вопросу*. — Она действует заодно с Австриею, как и следовало ожидать.
Мне бы хотелось вашу последнюю статью — о конференции — повторить в иностр<анных>, т. е. в парижских газетах, не для назидания, а для собственного удовлетворения.
Простите. — Обнимаю вас и бедную нашу милую Анну. Ждем нетерпеливо известий.
Ф. Тчв
Ламанскому В. И., 22 ноября 1867*
152. В. И. ЛАМАНСКОМУ 22 ноября 1867 г. ПетербургП<етербург>. Середа. 22 ноября
Как здравствуете, дорогой мой Владимир Иваныч? Каждое утро сбираюсь к вам и никак не могу попасть. — А о многом было бы нужно с вами переговорить.
Сегодня получил письмо от Самарина из Праги, доставленное мне В. И. Губиным, о котором Самарин отзывается с большим сочувствием. — Где бы мне его отыскать? — Он, конечно, знаком с вами. Куда как бы мило было с вашей стороны, любезнейший Владимир Иваныч, если бы вы, вместе с господином Губиным, пожаловали ко мне завтра вечером, часу в девятом — т. е. в четверг 23-го н<оября>. Крайне порадовали бы вы меня вашим посещением, а завтрешний день — будь вам известно — я имею право на подарки*. Вам душевно пред<анный>
Ф. Тютчев
Самарину Ю. Ф., 24 ноября 1867*
153. Ю. Ф. САМАРИНУ 24 ноября 1867 г. ПетербургПетерб<ург>. 24 ноября 1867
Убедительно прошу вас, почтеннейший Юрий Федорыч, располагать мною всевластно и переслать на мое имя что вам угодно*.
Вчера вечером был у меня вручитель вашего письма Губин и много и очень занимательно рассказывал нам о посещенных им славянских землях. Но не совсем отрадны его показания. Впрочем, они подтвердили во мне то, что я всегда предполагал. — Есть у славянства злейший враг, и еще более внутренний, чем немцы, поляки, мадьяры и турки. — Это их так называемые интеллигенции. Вот что может окончательно погубить славянское дело, извращая его правильные отношения к России*. Эти глупые, тупые, с толку сбитые интеллигенции до сих пор не могли себе уяснить, что для славянских племен нет и возможности самостоятельной исторической жизни вне законно-органической их зависимости от России. Чтобы возродиться славянами, им следует прежде всего окунуться в Россию. Массы славянские это, конечно, инстинктивно понимают — но на то и интеллигенция, чтобы развращать инстинкт*.
Увидим, как эта пресловутая интеллигенция поймет и оценит начинающийся всемирный кризис и какой исход она найдет для католического славянства из его поистине трагического положения…*
Сознавая перед лицом истории всю немощь наших личных усилий, я не могу, однако же, не думать и не верить, что вы, именно вы, промыслительно попали в Прагу в эту в высшей степени многознаменательную минуту*.
Что ваше издание Хомякова? т. е., в особенности, вашего к его книге полновесного предисловия*. — Кончина митрополита Филарета должна необходимо многое изменить в постановке вопроса…*
Жду с нетерпением вашего приезда в Петербург. — Здесь по-прежнему царит и правит все та же бессознательность.
Вам душевно преданный
Ф. Тчв
Аксакову И. С., 26 ноября 1867*
154. И. С. АКСАКОВУ 26 ноября 1867 г. ПетербургП<етербург>. Воскресенье. 26 ноября
Друг мой Иван Сергеич. — Надеюсь, что еще до получения моей телеграммы вы отказались от несчастной идеи прекратить издание «Москвы»*. Убедительно прошу вас — не делайте этого. Это было бы чем-то вроде японского поединка. Верьте мне, стоящему ближе к этой пакостной действительности, — положение вовсе не такое отчаянное, каким оно могло вам показаться…
По получении вашей телеграммы я тотчас отправился с нею к князю Горчакову, который только что вернулся из дворца. Императрица уже говорила с ним о постигшем «Москву» втором предостережении. Она знала, что предлогом, вызвавшим это предостережение, была статья, писанная не вами, и очень сетовала по этому случаю, но ее уверили, что эта статья чрезвычайно резка (d’une extrême violence, — говоря их глупым жаргоном, — un vrai vote de défiance contre le gouv<ernement> dans la question du tarif[50]). С другой стороны, я узнал через Оболенского*, что Рейтерн* нисколько не требовал этой услуги от Валуева и был даже удивлен предостережению. Они хотели отвечать на статьи «Москвы» по делу о тарифе, находя в них много неточностей, но нисколько не требовали административного вмешательства. — Вот что важно и что следует довести до вашего сведения… Графиня Протасова обещала мне свое усердное содействие, и я уверен, что, при руководстве Оболенского, она выполнит это весьма удовлетворительно. Князь Горчаков также поручил мне сказать вам, что, по его мнению, вам нисколько не следует прекращать издание.
Общественное мнение, во всех кругах, в эту минуту — более за вас, нежели когда-либо. Все ваши последние статьи встретили здесь самый сочувственный прием. — Словом сказать, «Москва» в авантаже обретается против Валуева, который все более и более низится во мнении, и даже в недрах смиренномудрого Совета по делам печати возбудил к себе сильное недоброжелательство.
Вот задатки, которыми можно будет воспользоваться — при неминуемом содействии обстоятельств и всесокрушающей силе вещей.
Что же до вас касается, т. е. до положения, в какое поставлена «Москва» этим вторым предостережением, я вот что́ бы советовал сделать. — Пропустивши несколько дней, я бы в передовой статье изложил — со всевозможною сдержанностию и спокойствием — всю мою profession de foi[51] по всем началам, защищаемым «Москвою», все учение вашего толка по всем вопросам — жизненным вопросам русского общества, начиная с самодержавия и кончая, пожалуй, тарифом… Вслед за этим или, лучше сказать, в сопоставлении с этим, я указал бы — смело и отчетливо — на все враждебные силы, вне и внутри России, грозящие ее существованию, — на те стихии, которые историческою необходимостию сближаются и совокупляются в одну громадную коалицию, направленную против не только политических интересов России, но против самого принципа ее существования, — Польша, католичество, клерикально-наполеоновская Франция, австрийские немцы, мадьяры, турки и проч. — имя их же легион — и все эти вражеские силы, уже сознательно действующие. Все это следует подкрепить фактами несомненными — осязательными — и вслед за этим предложить вопрос: есть ли какой смысл, ввиду предстоящих случайностей, ослаблять возможность противудействия, подрывая свою собственную нравственную силу в одном из самых жизненных органов русского общества? — Но все это должно быть высказано совершенно спокойно, с самоуверенностию, но без всяких личностей и намеков вроде катковских. Чем сдержаннее, тем действительнее*.
