Русская красавица. Анатомия текста - Ирина Потанина

— Другое дело! — Лиличка преображается и снова елейно улыбается. — Прихвати с собой ребят на прогулку, получше познакомитесь. Хотите, дам водителя…

Водитель не понадобился, потому что Людмила возжелала прогуливаться за рулем.

— Ну, София, ну отчего же вы сразу не сказали, что мы едем в кофейню. По дороге от нашей корпорации к городу есть несколько отличных заведений…

Она очень смешно именовала Рыбкину дачу. Общепринятое «вилла», как Людмила призналась позже, казалось ей чем-то несовместимым с работой, «офисом» такое одомашненное здание звать не полагалось, оставалось абстрактное название: «корпоративное здание», сокращение родилось само собой, в первом же разговоре…

— Ох, легендарная Сафо, ну скажите же ей, скажите, что пить кофе нужно из нормальной посуды… — Михаил бубнит и напряженно смотрит на дорогу. Вообще, он страшно нервничает: — Я слишком хорошо знаю Людика, чтоб всерьез рассчитывать, что она выучила правила дорожного движения. Увлечется беседой, забудет о них и… прости прощай новая машина!

Машина была далеко не новая, а очень даже бывалая. Но остальное в его словах — читейшая правда: Людмила действительно внушала ряд опасений. Например, постоянно вертела головой.

— Мне так важно видеть глаза собеседника, — оправдывалась. — А в зеркале — это не глаза, это их отражения. Они совсем не то выражают. Замечали, как отражения отличаются от нас интонациями взглядов?

До чего милые повадки в произношении, до чего сказочная манера мыслить!

— О работе поговорим завтра, — предупреждаю сразу, и сама же испытываю дикое облегчение от этого своего решения. — Сегодня просто будем знакомиться. Только не просите рассказать о себе, у меня аллергия на эту тему — беспрерывно строчу какие-то пресс-релизы. Расскажите лучше…

Обожаю погружения в чужие судьбы. Забываю обо всех тревогах, открываюсь и слушаю, слушаю, слушаю…

Они знакомы почти сорок лет. Учились в одном классе, о чем по сей день вспоминают так красочно, будто и месяца не прошло с момента выпуска… До сих пор бывшие одноклассники не зовут Людмилу иначе, как Невеста, а Михаила — Жених. Ну, прозвища у них такие с самых младших классов, что поделаешь? Имели глупость когда-то открыто подружиться. Сначала обижались на дразнилки, были одни против целого мира… Эдакая детская стопроцентная романтика. Потом на обзывающихся вообще перестали обращать внимание. Да, собственно, и не дразнился уже никто. Просто привыкли называть Женихом с Невестой и воспринимали эти имена, как само собой разумеющееся. Одного мальчика в классе, вон, Пиявкой звали оттого, что в первом классе на спор смачно из ампулы пасту высасывал. Потом высасывать перестал, а Пиявкой так на всю жизнь и остался. Лучше уж Женихом с Невестой быть…

— А недавно — нет, вы не поверите! — звонила бывшая староста класса, нынешняя Пиявиха, и на полном серьезе интересовалась Мишиным настоящим именем. «Людочка, мы тут собрались старинной стареющей компанией, и затеяли спор. Жениха Русланом зовут или Рустамом? Я говорю, Рустам! Потому что иначе, на черта он псевдоним «Миша Мишин» брал? Ясно же, чтобы полностью себя русифицировать…»

И даже когда Жених с Невестой разругались вдребезги, прозвища их остались неизменными. Разругались из-за чепухи, но обернули ссору в трагедию и вели себя потом поразительно глупо. Что поделаешь, оба овны, оба упрямые… Сама ссора, между прочим, даже запечатлена документально. В начале девятого класса…

— Для вас это десятый, вероятно, в наше время никаких одиннадцатиклассников ведь не существовало, — явно специально польстила мне лукавая Людмила и продолжила рассказывать.

… В начале девятого класса, еще до первых контрольных и самостоятельных (точно «до», потому что в той четверти и Жених, и Невеста так тяжело переживали разрыв, что умудрились получить тройки по всем важным проверочным, и этот позор врезался в память на веки) Невеста вдруг ощутила себя Макаренко. Захотелось посамоутверждаться и Жениха повоспитывать.

— Глупости какие! Это он так думает. Не слушайте его, София, вовсе я не самоутверждалась. Просто не терпела пошлости — и сейчас не терплю, между прочим, — и боролась с ней всеми возможными методами. Сейчас эти методы просто кажутся мне невозможными, иначе ходил бы ты, дядя Миша, лупленный перелупленный… А вместе с тобой еще добрая половина всех горожан.

В общем, девятиклассница Невеста пребольно лупила по спине своего друга Жениха каждый раз, когда он позволял себе ругнуться матом. Делал он это тогда весьма регулярно — общение с дворовой компанией очень даже сказывалось на развитии личности… В общем, Жениху, ясное дело, эти лупасенья по спине не нравились. Несколько раз он предупредил, подробно описав, что предпримет, если еще раз станет объектом Невестиного воспитания. На третий раз хладнокровно поднялся и с невозмутимым выражением лица выполнил обещанное в точности — разобрал гитару Невесты на щепочки. В дневнике Невесты — а она, как всякий порядочный ребенок, вела тогда дневник пионера — целых три залитых слезами страницы рассказывают о страшном горе. По углам рисунка зарисовки — горы щепок, из которых трагичным обелиском торчит обломок грифа, а струны, оказавшиеся милыми симпатичными змейками, расползаются в ужасе. Гитара слишком много значила для Невесты. Смерть гитары девушка простить не могла.

— Да я и сейчас не простила! — не переставая нервировать дядю Мишу своими верчениями, объясняла Людмила, временно забросив дорогу. — Напоминаю ему при всяком удобном случае: «Ты, — говорю, — Мне жизнь испортил. Кто знает, может, я стала бы знаменитой песенницей. Все задатки, между прочим, имелись. И гитара была…»

— Наличие гитары — условие необходимое, но недостаточное. — парировал дядя Миша. — Не стала бы ты музыкантом, не переживай, тебе на роду написано было стать писателем… И потом, какая разница, ты ведь все равно не следишь за дорогой, то есть планируешь обратиться в совершеннейшее ничто в ближайшее же время…

Итак, с момента трагической гибели инструмента и до самого выпускного, Невеста с Женихом не разговаривала. Собственно, и он с ней тоже. Короче — находились они в глубочайшей ссоре, чем всех вокруг первое время очень удивляли. И даже на выпускном не помирились, хотя имели все шансы больше никогда не увидеться: Невеста переезжала с родителями в Ленинград. Там же собиралась поступать на филологический.

Собственно, Жених не знал, что она уезжает, потому не задумывался о перемирии. А Невеста, как водится, не знала, что Жених не знает, и из-за отсутствия у него инициативы, обижалась еще больше.

Разъехались. Она — в другой город, он — в другой район, потому как твердо решил жить в общежитии. Вот тут и прихватило. На одном дыхании написал письмо: то ли извинение, то ли крик отчаяния. Первые робкие признания (до этого ведь они просто друзьями были, несмотря на мнение одноклассников), первые попытки объяснить, что она для него значит. И ужас, ужас от этой разлуки, которая может затянуться навечно. Опустил письмо в ящик, попытался занять себя чем-то осмысленным… А на следующий день — представьте только — ровно на следующий день получил письмо от Невесты, примерно такого же содержания. Выходит, они одновременно писали друг другу, одновременно опускали их в ящик, и, может даже, одновременно уснули тогда, млея от милых воспоминаний и мысленно желая друг другу спокойной ночи.

Два письма туда-обратно, волны счастья, мысли о будущем, опережающие письма… Доучиться. Окончить хотя бы первый курс, а потом она сможет перевестись в Москву. Ну, или он в Ленинград, раз ей так уж приглянулась институтская группа. А потом:

— Здравствуйте, извините, у вас заварки не найдется, наша кончилась…

У девочки Кати был огромные черные глаза и потрясающая целеустремленность. Они переехали недавно, и кто-то должен был знакомить второкурсницу с районом и окрестностями. Родители Жениха и Кати как-то очень быстро подружились, и активно поощряли сближение детей. А тут еще, как назло, общежитие пришлось оставить — слишком многие должны были в нем поселиться, человеку с московской пропиской попросту стыдно было претендовать на место… Катя, конечно, не Невеста, но товарищ хороший. И потом, ей действитеьно тоскливо в новом районе. А из Ленинграда отчего-то давно не было писем. Надо бы осведомиться, в чем дело, да успеется… А потом было уже стыдно осведомляться — после кино, куда ходили цивильно всей толпой, возвращаться все равно нужно было вдвоем, жили ведь на одной лестничной площадке, и Катя там так посмотрела, что не поцеловать ее было бы просто оскорблением. А раз уже поцеловал — какие тут письма Невесте. Пропащий человек. Предатель. Бабник… Какое-то время ему даже льстило, что он такой отрицательный тип.

Встретились жених с невестой спустя шесть лет. Нечаянно, в Москве, на литературном конвенте, который тогда назывался довольно придурошно: «Вечера научной фантастики». Мероприятия проходили в основном днем, кроме фантастики затрагивалась еще масса тем, но на названии это никак не отразилась. Жених с Невестой глянули друг на друга с удивлением. Оба изменившиеся, и вместе с тем, все такие же — родные друг другу до невозможности, улыбчивые, смешные… Оба уже уверенные в себе и выбравшие путь, оба чуточку просветленные и повзрослевшие. Оба — с животами. Он — от положенной статусом аспиранта солидности. Она — потому что ждала ребенка. Говорить, в общем-то, было не о чем. Все и так казалось яснее некуда.