Я умер вчера - Александра Маринина

– А почему в суде? Муж развода не давал или они имущество делили?

– Нет, делить там нечего. Из-за мужа, конечно. Самое смешное, что в суде он легко согласился на расторжение брака и вообще произвел впечатление человека симпатичного и интеллигентного. Я разговаривала с судьей, она эту пару хорошо помнит, потому что у Лутова очень приметная внешность. Судье он показался невероятно привлекательным. В нем, как она меня уверяла, море обаяния. И жалобы истицы на его неправильное поведение судье показались необоснованными, она сочла, что Лутова все придумывает или по крайней мере преувеличивает, но брак расторгла с первого же раза, даже срок на примирение не дала, хотя обычно все судьи его дают. Возиться не хотела, понимала же, что и во второй раз они к ней придут, а у нее и без того огромная очередь на слушанье дел.

– И после развода Лутова перестала посещать колдунью?

– Как же, перестала! – усмехнулась Татьяна. – Еще чаще ходить стала. Жаловалась, что муж продолжает ею помыкать, ведет себя с ней, как с рабыней, а она не может ни в чем ему отказать. Будто околдовал он ее, какую-то невероятную власть над ней имеет. И развод в этом смысле совершенно не помог, как все было, так и осталось. Пока, говорит, не вижу его, кажется, что могу и отказать, и уйти, и нахамить, и даже убить, а как увижу, в глаза ему посмотрю – так все, превращаюсь в безвольную тряпку. Вот на этот предмет Инесса с ней и работала.

– Как же она работала, интересно знать? Порчу снимала?

– Да нет, Инесса-то, судя по всему, была далеко не дура и не шарлатанка. Сейчас я тебе скажу еще более интересные вещи. Инесса когда-то была любовницей Готовчица.

– Кого?!

Настя вытаращила на нее глаза, от неожиданности выронив ложку, которой она то и дело залезала в баночку с креветочным плавленым сыром.

– Готовчица Бориса Михайловича, вдовца невинно убиенной Юлии Николаевны. Я только недавно об этом узнала. Так вот, Борис Михайлович уверял меня, что Инна Пашкова в бытность свою врачом-интерном проявляла большие способности в области психиатрии и обладала удивительным чутьем, которое и позволяло ей безошибочно нащупывать в жизни и душе человека то самое уязвленное место, которое мешает ему нормально существовать. И очень Борис Михайлович горевал по поводу того, что Инна, она же колдунья Инесса, оставила медицинскую практику и занялась шарлатанством. Даже негодовал, и весьма, надо заметить, праведно. А из рассказов оперативников, которые занимались клиентами Пашковой, с очевидностью следует, что Инесса только пользовалась антуражем колдуньи, а на самом деле вела нормальную практику психоаналитика. И, судя по всему, весьма успешно. Так что она не была шарлатанкой, она действительно помогала людям, только под другим прикрытием.

– Вообще-то ее можно понять, – сказала Настя, которая наконец пришла в себя и подняла с пола упавшую ложечку. – Ходить к психоаналитику – это как-то уж больно не по-русски, мы к этому не очень-то приучены, а вот сходить к бабке снять порчу – милое дело. Я думаю, клиентура у Инессы и у Готовчица была совсем разной. К Борису Михайловичу все больше крутые ходят или элита, известные артисты, художники, музыканты, бизнесмены. Даже, подозреваю, мафиози, хотя сам Готовчиц этого, разумеется, и знать не знает. А кто у колдуньи пасся?

– Ты права, – согласилась Татьяна, – те клиенты Инессы, которых нам удалось установить, – народ попроще. В основном несчастные женщины, которые не могут справиться с разладом в семейной жизни. Кто с мужьями воюет, кто с детьми, кто с родителями. Лутова – яркий тому пример. Так вот, Настюша, я хотела тебя попросить поиметь в виду мой интерес, когда будешь получать информацию по Уланову. Ладно?

– Какой же у тебя может быть интерес? – изумилась Настя. – Ты же дела передаешь. Разве нет?

– Передаю, – вздохнула Татьяна. – Но, знаешь… А, ладно, чего там! Короче, заволокитила я это дело, замоталась, все шло медленно, и теперь у меня проснулось здоровое чувство неловкости перед тем следователем, который будет после меня тянуть Инессу на себе. Поэтому если есть возможность чем-то помочь, то я тебя прошу…

– Понятно, – перебила ее Настя. – Конечно, не волнуйся, все будет в лучшем виде. Как твоя последняя книга? Движется?

– Стоит как вкопанная. Ни минуты выкроить не могу. Вот осяду дома на Иркиных пирогах, может, сдвинусь с мертвой точки. Кстати, что-то моя красавица загулялась, уже половина одиннадцатого.

– Ну, с кавалером-то не страшно, – заметила Настя.

– Это смотря с каким, – возразила Татьяна. – Ирка так легко знакомится с людьми, что мне иногда бывает страшно за нее. А вдруг влипнет в какую-нибудь беду?

– Но ведь до сих пор не влипала.

– До сих пор… Все когда-то случается в первый раз.

Татьяна прислушалась к шуму, доносившемуся от входной двери.

– О, кажется, идет. Слава богу!

Но это оказался Стасов, огромный, зеленоглазый, веселый и, как всегда, источающий дух здоровья, силы и оптимизма.

– Девочки, – закричал он прямо с порога, – я Ируськиного нового хахаля только что видел! Ну, доложу я вам…

Он влетел на кухню, обнял жену, схватил в охапку Настю, чуть не сломав ей кости, и плюхнулся со всего размаху на стул, оседлав его верхом.

– Танюшка, умираю с голоду!

– Ты про кавалера расскажи сначала, – потребовала Татьяна, – а то у меня душа не на месте. Я даже не знаю, кто это такой и где она его подцепила. И вообще, где ты его видел?

– Да только что, возле подъезда.

Стасов протянул руку и схватил со стоящей на столе тарелки помидор, фаршированный брынзой и зеленью.

– Вкусно пахнет, – одобрительно заявил он, потянув носом и тут же запихивая помидор целиком в рот.

– Ну Стасов же! – взмолилась Татьяна. – Поимей совесть. Два слова про кавалера – и получишь миску с горячей едой.

– Ты со мной обращаешься, как с непослушной собакой, – обиженно промычал Владислав с набитым ртом. – Я тебе муж или где? Ладно, слушайте. Ох, бабы, бабы, ничто вас не исправит, ни погоны, ни служба в милиции. Чужой кавалер для вас важнее родного мужа.

– Стасов, – предупреждающе подняла палец Настя, – не смей оскорблять беременную жену. Рассказывай в темпе – и я пошла, а то поздно уже.

– И ты туда же! – возмутился он, быстро утягивая с тарелки второй помидор. – Я еще понимаю Танюшку, все-таки речь идет о ее родственнице. Но ты-то, между прочим, могла бы оторвать организм от стула и положить мне в тарелку горячей еды, а?

– Могла бы, – согласилась Настя, вставая. – Я положу тебе еды, только рассказывай быстрее. Мне тоже интересно, я же Иришке нашего Мишу Доценко хотела сосватать, а Таня не позволила. Поэтому я хочу знать, на кого ваша дружная семья променяла моего симпатичного холостого коллегу.

– Настасья, – торжественно начал Стасов, – я с глубоким уважением отношусь к Мишане, которого знаю лично, но признаюсь положа руку на сердце,что он может отдыхать рядом с тем мужиком, которого я только что видел с нашей Ириной. Девочки, это что-то!

– Стасов, ты хуже любой бабы, – с досадой сказала Татьяна. – Ну что за манера выплескивать эмоции, не добравшись до сути! Ты уже столько времени дома, а еще ни одного наполненного смыслом слова мы от тебя не услышали, одни только ахи, охи и упреки. Излагай фактуру.

– Фактуру? – Он хитро прищурился. – Ладно, получай фактуру. Подъезжаю я, значит, к нашему дому. Темно. Но фонари горят. И в аккурат под самым фонарем стоит автомобиль изумительной красоты – «Бентли-Континенталь», цена которому – в два раза больше, чем у «шестисотого» «Мерседеса».

– А сколько стоит этот «Мерседес»? – тут же спросила Настя, которая не разбиралась в автомобилях совершенно, но терпеть не могла никаких неясностей.

– В среднем сто двадцать тысяч плюс-минус двадцать, в зависимости от движка, – тут же откликнулась Татьяна. – Не отвлекайся, Стасов.

– Не отвлекаюсь.

Настя поставила перед ним тарелку с огромным куском запеченного мяса и отварным картофелем. Владислав тут же отхватил ножом изрядный ломоть и принялся с аппетитом жевать.

– Вот, – удовлетворенно произнес он, проглотив первый кусок, – совсем же другие ощущения, нежели натощак. Продолжаю. Мне становится интересно, кто это в нашу богом забытую новостройку приехал на такой «тачке», поэтому сижу в машине и не выхожу. Вижу – из дорогого престижного автомобильчика выходит наша Ирочка. Но как выходит! Это надо было видеть! Сначала вышел некий мужчина, обогнул машину и открыл дверь со стороны пассажирского места. Подал руку, а уж потом появилась наша девочка. И у нашей девочки в руках такой букет, какие я видел только на кинофестивалях в руках у звезд неимоверной величины. Стоят они рядышком и о чем-то мило беседуют. О чем – мне не слышно. Кавалер то и дело Ирочку приобнимет и в лобик поцелует или в висок. А она к нему так и льнет, так и льнет. Но никакой сексуальной похабщины, чего не было – того не было. За ягодицы не хватал, к бюсту не прикасался, в губы не целовал. Только в лоб или в висок. Смотрю, они вроде как прощаются, кавалер Ирочке руку целует. Как же так, думаю, он ведь сей секунд уедет, а я его и не разглядел. Непорядочек. Выхожу из машины, иду прямо к ним, здороваюсь. Вежливо так, без претензий. «Ира, – говорю, – уже поздно, тебе пора домой». Строго так говорю, чтобы хахаль этот знал, что Ира у нас не без пригляда и есть кому за нее заступиться, ежели что. Но давить не стал, сразу зашел в подъезд, чтобы не смущать парочку. Значит, докладываю. Мужик чуть помоложе меня, лет тридцать пять – тридцать семь, лицо не прохиндеистое, на любителя легких развлечений не похож. Серьезный такой субъект. Одет очень дорого, под стать своей машинке. Одни часы у него на руке тысяч тридцать долларов стоят.