Избранное - Павел Лукницкий

— Отчего хромаешь, сын?

— Дурной осел на меня упал! Ничего, удержал его, вон этот! — Бахтиор указывает на маленького, принадлежащего Худододу осла с окровавленной мордой; кровь запеклась и на ободранной шерсти.

— Ничего! — усмехается исхудалый, с иссохшими губами Худодод. — Будь здорова, Гюльриз!

— Здоров будь, Худодод! — Старуха глядит на губы сына — они тоже растрескались, покрылись коростой. Как ввалились у Бахтиора глаза!

Бахтиор оборачивается к женщине, расстегивающей крючки тесного овчинного полушубка:

— Товарищ Даулетова, вот моя мать! — и шепотом добавляет матери: — К нам работать приехала. Другом нам будет!

Гюльриз хочет спросить: «Какая для русской женщины у нас работа? Может быть, это жена Шо-Пира? Никогда не говорил, что у него есть жена!», но женщина уже подошла к Гюльриз, приветливо протягивает руку:

— Здравствуй, Гюльриз! Счастье в твоем доме да будет!

«Откуда знает по-нашему, если русская? Хорошо сказала!» — думает Гюльриз, смущенно протягивая руку. Гюльриз не привыкла к рукопожатиям, пальцы ее неестественно вялы.

— Спасибо. Добрые слова слышу. — Гюльриз еще больше смущается и, не зная, как вести себя с приезжей, обращается к сыну: — Долго шли, Бахтиор?

— Пришли! — равнодушно отвечает он. — Товарищ Даулетова, ты садись, отдыхай.

— Долго, Бахтиор, ты будешь так меня называть? — улыбается Даулетова. Говорила тебе: зови меня Мариам!

Бахтиор бормочет в смущении:

— Хорошо, Мариам…

Он сбрасывает на землю первый тюк и толкает осла кулаком. Осел сразу ложится навзничь, взбрасывает копыта, извиваясь, старается размять и почесать взмокшую, горячую спину. Худодод кидается к нему, бьет его палкой, силится поднять на ноги.

— Шо-Пир где? — спрашивает Бахтиор.

— Вниз, в селение, ушел. Сейчас, наверное, придет. — Гюльриз показывает на вершину горы: — А Ниссо туда, не спросясь, ушла.

— Ушла? Как ушла? — быстро спрашивает Бахтиор, а Гюльриз пытливо заглядывает ему в лицо: есть ли в сердце сына тревога? Уж очень быстро он спросил — наверное, есть! И добрые глаза Гюльриз искрятся.

— Богару принести пошла, носилки у Саух-Богор взяла! — говорит она успокоительно, помогая сыну отвязывать вьюки, и уже по-хозяйски спрашивает: — Привез что?

— Нехорошо Ниссо сделала! Трудно там! — еще раз взглянув на высокий снежный склон, Бахтиор мрачнеет; но зачем матери знать его думы? — Муку привез. Рис привез Шо-Пиру подарок маленький: сахару три тюбетейки, русского табаку — одну, чаю — одну, пороху — банку. Спасибо русскому командиру, хороший человек оказался. Много русских туда пришло. Киргизы, узбеки и таджиков много, вот товарищ Мариам с ними, — Бахтиор кидает улыбку присевшей на один из мешков Даулетовой. — Все по-новому там, пусть Мариам расскажет. Далекий был путь. Снега много на перевале…

Даулетова вынимает из кармана полушубка круглое зеркальце, снимает ушанку, разглядывает свое обветренное, круглое, с выступающими скулами лицо, заплетает растрепанные косы.

Собрав развьюченных ослов и привязав их к деревьям, чтоб дать им выстояться, Бахтиор говорит Худододу: «Теперь иди! — и Худодод торопливо уходит домой, в селение.

— Куда складывать будем? — спрашивает Бахтиор, и Гюльриз советует ему не трогать мешков, пока не придет Шо-Пир.

Бахтиор садится на кошму, разостланную старухой под деревьями, приглашает Даулетову сесть рядом. Гюльриз выносит Бахтиору деревянную чашку с кислым молоком. Он протягивает ее Даулетовой. Мариам, сделав несколько жадных глотков, возвращает чашку Бахтиору, и он, поднеся к обмороженным, иссохшим губам, залпом выпивает молоко. Гюльриз очень хочется услышать рассказ обо всех подробностях путешествия, но Бахтиор уже растянулся на кошме, его глаза закрываются от усталости. Гюльриз незаметно отходит в сторону, Бахтиор спит. И, как была в расстегнутом полушубке, спит приезжая женщина.

Гюльриз уходит в дом, выносит две подушки, бережно подкладывает одну подушку под голову Бахтиора, другую — Даулетовой. Затем опускается перед сыном на корточки и замирает в этой позе, не отрывая глаз от его безмятежного лица и отгоняя согнутою ладонью неведомо откуда прилетевшего жука.

7

Весть о прибытии муки мгновенно облетела все селение. Кое-кто встретился с Худододом, когда он торопливо шел домой, любопытствующие ущельцы устремились за ним, но, к их разочарованию, войдя в дом, Худодод сразу же завалился спать; другие видели, как цепочка ослов спускалась по зигзагам тропы и исчезла в саду Бахтиора. Побросав работу, многие ущельцы поспешили туда.

Когда Шо-Пир, запыхавшись, подоспел к своему дому, перед каменной оградой уже толпился народ. Никто не решался нарушить обычную вежливость войти во двор или в сад. Но любопытство было неодолимо, и потому, приникнув к ограде и сидя на ней, ущельцы обсуждали все, что им было видно.

— Пришел! Пришел! — расступаясь перед Шо-Пиром, возбужденно заговорила они. — Бахтиор пришел, с ним женщина, наверно русская, спит…

— Знаю, знаю! — отмахивался Шо-Пир, хотя еще ничего толком не знал, и, миновав пролом в стене, обойдя спящих, сказал Гюльриз: — Тише! Пусть спят.

Гюльриз наскоро сообщила все, что знала сама, и очень удивилась, когда Шо-Пир, всматриваясь в лицо Даулетовой, сказал:

— Не знаю, кто это. Не русская она, наверно таджичка.

Досадуя на ротозеев, Шо-Пир прикинул в уме вес привезенного груза, ощупал сваленные в кучи мешки, занялся сортировкой.

Затем осмотрев ослов, решил сразу же вернуть их владельцам, толпившимся у ограды.

Шо-Пир отвязывал ослов, выводил их по одному за ограду; владельцы тотчас кидались к Шо-Пиру и, окруженные советчиками, принимались деловито щупать ноги, ребра, шею осла, неизменно при этом вздыхая и рассуждая о том. Как вреден такой дальний путь, как добрый осел исхудал, как сбиты его копытца. Зная характер ущельцев, Шо-Пир не обращал внимания на причитания и жалобы и продолжал выводить ослов, пока на дворе не остались только маленький, с окровавленной мордой ослик Худодода да широкоухий осел Бахтиора и еще два осла, владельцы которых отсутствовали. Ущельцы потребовали назад арканы, потнички и всю амуницию, но Шо-Пир, собрав ветхое имущество в кучу, заявил, что во избежание путаницы и нареканий вернет все это на следующий день через Бахтиора.

Затем Шо-Пир ушел в дом. Расчет его оказался правильным: ущельцы, убедившись, сто смотреть больше не на что, обсуждая событие, удалились.

Шо-Пир велел Гюльриз взять из привезенных продуктов все, что ей вздумается, и приготовить обильный и вкусный ужин.

Ниссо не возвращалась, и Шо-Пир, присев возле спящего Бахтиора, составляя в тетради список привезенного, поглядывал на тот склон горы, по которому Ниссо должна была спуститься в селение.

Спящая на кошме рядом с Бахтиором женщина вызывала недоумение. Шо-Пир сразу определил, что эта таджичка, судя по одежде, видимо, городская, сапоги и полушубок военного образца, ватные, защитного цвета брюки тоже. Зачем она явилась сюда? Шо-Пиру очень хотелось узнать поскорее новости, но приехавшие крепко спали. Надо было терпеливо ждать, когда они проснутся.

Под вечер первой проснулась Даулетова. Села, протерла заспанные глаза. Увидела Шо-Пира.

— Вы товарищ Медведев? — просто и дружески протянув руку, по-русски, с легким акцентом заговорила она. — То есть вы тот, кого здесь зовут Шо-Пиром? Привет вам от Швецова.

Шо-Пир сдавил пальцы Даулетовой так, что она, вырвав руку, быстро замахала ею.

— Виноват! — смутился Шо-Пир. — Это я русской речи обрадовался. Швецов? Кто это?

— В Волости новый замнач гарнизона.

— Спасибо. Только я не знаю его.

— А он вас знает. Слух о вас далеко идет!

— Ну, скажете! Как в норе живу.

— В Волости знают вас… Только, по-моему, Швецова и вы знать должны. В отряде Силкова служили?

— Василия Терентьевича? Как же!

— И Швецов там служил. Забыли?

Шо-Пир взволновался:

— Постойте! Швецов? Маленький такой, щуплый?

— По сравнению с вами? Ну, скажем так: худощавый, небольшого роста! Даулетова улыбнулась. — «Шуме-ел камыш, де-е-ревья гнулись, а ночка темна-а-я бы-ы-ла!…»

— А! — обрадовался Шо-Пир. — Ну, значит, тот самый! Без этой песни дня не было у него! Красноармейцем был, гармонист хороший! Петькой зовут?…

— Правильно, Петром Николаевичем! С ним я приехала. Он меня сюда и сманил, давно хотелось ему в эти края вернуться.

Подумав: «Здорово! Пошел, значит, в гору!» — и сожалея, что вежливость велит отложить волнующий разговор о Швецов, Шо-Пир спросил:

— А вы что, работать сюда приехали?

— Ага. Учительницей… Где тут школа у вас?

— Школа? — Шо-Пир был озадачен вопросом. — Какая здесь школа!

— Разве нет? — смутилась Даулетова. — Ну ничего, мы соберем актив комсомола, организуем школу!