Избранное - Павел Лукницкий

— У меня нет зерна… Дай муки… Хоть немного муки!

— Как нет? — неистовствует Ниссо. — Не верь ей, Мариам! Спрятала! Есть у нее, вон, смотри! — Ниссо резко оборачивается, показывает на распростертое внизу селение. — Смотри, Мариам, тот дом, тот посев, Не меньше других зерна собрала она. Ничего не дам, врет она! Когда мы собирали ослов, чтобы Бахтиор пошел в Волость, она нас прогнала.

В глазах Рыбьей Кости слезы.

— Дай! — чуть слышно произносит она.

— Не дам! — отрезает Ниссо.

— Погоди, Ниссо… Пусть Шо-Пир скажет сам. Подождем Шо-Пира.

— Нечего ждать Шо-Пира, скажет то же, что я. Уходи отсюда! Слышишь, или камнями тебя прогоню!

Рыбья Кость ничего не отвечает. С ненавистью, сквозь слезы взглянув на Ниссо, она поворачивается, минует пролом ограды, скрывается за камнями. Явное злорадство Ниссо удивляет Даулетову.

— Ты злая… И я не знаю, права ли ты. Надо было, чтоб она подождала Шо-Пира. С кем это он говорит так долго?

— Ничего, Мариам, ты не понимаешь! — выпаливает Ниссо.

Ей немножко стыдно: почему Рыбья Кость перестала кричать и заплакала? Конечно, хорошо, что она так унижена, но лучше было б, если бы не заплакала. «Нет, — отгоняет Ниссо внезапную жалость, — все врет она, так ей и надо!»

— Ты спрашиваешь, Мариам, с кем разговаривает Шо-Пир? Зовут его Кендыри, хороший человек, бороды бреет здесь… Помощник купца.

— Все-таки я спрошу у Шо-Пира об этой женщине.

— Спроси, спроси! Она хотела, чтоб меня отдали Азиз-хону…

— Ах, вот в чем дело! — Бросив взгляд на тропу, Даулетова замечает Рыбью Кость, присевшую на камнях. Ясно: решила дождаться Шо-Пира. Даулетова ничего не говорит Ниссо.

10

— Шо-Пир, ты знаешь… Я живу здесь год.

— Знаю, год.

— Я живу у купца. Ты тоже знаешь.

— Знаю.

— Ты ко мне не приходил — бреешься сам. Я к тебе не приходил, разговоров с тобой не вел. Скажи, почему?

— По-моему, это ты сам мне можешь сказать.

— Для этого я сейчас пришел.

— Видно, за год успел надумать, что сказать?

— Не смейся. Объясню, ты поймешь. Я много ходил по горам, людей видел. Разную видел власть. Бродячий брадобрей не привык разговаривать с властью; есть страны, где меня били; в других местах — гнали камнями, думали, что я вор. В Канджуте я два года лежал в тюрьме, знаешь, почему лежал?

— Откуда мне знать?

— Канджутцы не любят англичан. Любят русских.

— Допустим.

— Это правда. На площади Чальта я брил людей. Распространился слух, что я хороший мастер. Пришел солдат, сказал: идем к туму, будешь брить его бороду! Власть приказывает, я пошел, начал брить ему бороду. Он стал хвалить англичан. Я глупым был, не подумал, сказал: твой народ любит русских! Одна сторона бороды тума осталась невыбритой, а меня положили в тюрьму. Тюрьма была под землей, скорпионы, пауки змеи ползали по лежащим. Меня били палками, — вот след на щеке, вот еще — видишь? — на лбу, еще вот! — Кендыри распахнул ворот халата, показал красные рубцы на груди. — Другие умирали, я жив остался. Потом меня выгнали из тюрьмы. Я пришел в Яхбар, болел, во рту у меня был вкус смерти. Человек сказал мне: идем со мной, будешь брить бороду Азиз-хона, высокая честь. Я вспомнил Канджут, я знал, какая это высокая честь. Убежал. Прибежал сюда. Стал жить у купца Мирзо-Хура. Жил этот год у него, помощником ему стал, в сердце моем была благодарность. К тебе не шел и к Бахтиору не шел: вы власть. Я вспоминал Канджут и боялся власти. Но я целый год издали смотрел на тебя и теперь понимаю, что канджутцы, которые хвалили русских, правду мне говорили и что справедлива советская власть. Я не понимал, почему ты не любишь купца. Теперь мне ясно почему: он человек недостойный…

— Ты что? Поссорился с Мирзо-Хуром?

— Я не ссорился с ним. Но бедному брадобрею дорога с факирами, купец идет другой дорогой. Лицо у меня некрасивое, не смотри на мое лицо — смотри в сердце. Сердце у меня чистое. Ты удивился тому, что я говорил на собрании?

— Странно было, почему защищаешь Ниссо.

— Купец назвал меня собакой после собрания. Если б у купца была власть, он бросил бы меня в тюрьму. Старики удивляются, думали: помощник купца говорит так, значит так надо для Установленного. Все подняли руки за мной. Теперь ненавидят меня, но уже поздно: Ниссо здесь осталась… Скажи, ты теперь понимаешь, почему я так говорил?

— Не знаю, Кендыри. Если не лжешь…

— Покровитель видит, не лгу! Зачем ложь, Шо-Пир? Какая мне польза?

— Ну, что ж ты хочешь мне рассказать?

— Хочу сказать: дикий народ в Сиатанге, не видел еще ничего. Я видел многое. Знаешь, что купец с людьми делает? Понимаю больше, хоть я простой брадобрей…

Кендыри завел рассказ о проделках купца. Шо-Пир слушал внимательно.

— Теперь скажу главное, — продолжал Кендыри. — Ты хотел, чтобы ущельцы были сытыми целый год. А купец сделал так, что все-таки будет голод…

— Это почему ж голод?

— Слушай, Шо-Пир! Купец говорил всем: «Караван не придет, никакой муки вам не будет. Бахтиор и Шо-Пир вас обманывают. Собранное вами зерно они продали новым, советским купцам; Бахтиор ушел, чтобы привести их сюда: придут с ружьями, возьмут зерно. Пока не пришли, идите тихонько к Бобо-Калону, он откроет вам мельницу, мелите зерно, пеките лепешки, остальное несите мне; вы знаете меня пять лет, я скажу советским купцам, что вы отдали мне свою муку за долги; у меня советские купцы не возьмут ее — за мною власть Азиз-хона; не захотят со мной ссориться, уйдут с пустыми руками. Каждый раз, когда вам надо будет печь лепешки, приходите ко мне, всегда дам, сколько нужно. А весной я поеду во владенья Азиз-хона и привезу для посева зерно, как привозил вам пять лет. Зиму будете сыты, а весною получите зерно…» Так говорил им купец. Понимаешь, Шо-Пир? Купцу они верят больше, чем верят тебе; за купцом — Установленное, за тобой — разрушение его. По ночам, чтоб ты не знал, они ходили на мельницу, мололи зерно, а то, что не успели смолоть, отнесли к купцу. Теперь у половины факиров уже нет зерна. А вчера пришел Бахтиор с мукой — без советских купцов, с обещанной тобою мукой, и ущельцы поняли, что Мирзо-Хур подбил их на плохое дело. Теперь верят тебе и боятся, что купец уедет в Яхбар и увезет с собою зерно. Думают так, потому что купец взял у них за долги семнадцать ослов; взял у тех, которые не дали своих ослов Бахтиору, когда он уходил за мукой. Купец приготовил себе караван. Я, Кендыри, все эти дни жил в горах. Ты знаешь вверх по ущелью Кривую долину? В ней еще есть трава, там пасутся ослы, для них хватит, — я, как дурак, пас там этих ослов. Пас их и думал: нехорошее дело делаю. Каждый день я ходил сюда, Мирзо-Хур передавал мне новых ослов, взятых за долги, я по ночам уводил их в Кривую долину. Вчера пришел: шумят ущельцы, потому что Бахтиор вернулся с мукой, потому что у многих теперь будет советская мука, но нет уже ни зерна, ни ослов, купец уйдет и, наверное, не придет назад, а что они будут делать весной, когда настанет время посева? Я, по глупости, много дурного делал. Приносил опиум для купца, выполнял все его поручения. Но вчера я подумал: правдива моя душа, дела тоже должны быть правдивы — подчиниться советской власти хочу, жить хочу, как простой человек, среди простого народа. И вот я перед тобой; все тебе рассказал. Каждое мое слово — правда. Времена настали такие, когда человек может правдой жить, с чистым сердцем, с руками чистыми. Иди проверяй, всех спрашивай — я скажу тебе, у кого сейчас нет зерна, у кого сейчас нет ослов… К Али-Мамату пойди, к Ширим-Шо пойди, к Исофу пойди, к Рахиму пойди, к Караширу пойди, к Хайдару, и к Муборак-Шо, и к Раджабу, и к Богадуру, и к Али-Нуру… Мне нечего больше тебе сказать. прошу тебя об одном: боюсь мести купца, пусть о нашем разговоре он не узнает. Бедный брадобрей ищет покоя и мира, верит тебе, как не верил прежде никакой власти. Дай мне обещание!

— Хорошо, Кендыри, — медленно произнес Шо-Пир. — Это я пока могу тебе обещать…

И Кендыри, снова приложив ладонь к сердцу и пальцы другой руки ко лбу, низко поклонившись, ушел, оставив Шо-Пира в глубокой задумчивости. Не перебивая Кендыри, внимательно слушая все, что он говорил, Шо-Пир следил за выражением его лица и старался догадаться, так ли искренен Кендыри, как хотел казаться? Глаза Кендыри были холодны, лицо неподвижно, и все время, пока он говорил, ничего располагающего не было в этом лице. Но вместе с тем слова Кендыри были убедительны, и если все, что он говорил, окажется правдой… Но неужели действительно купцу удалось выманить у ущельцев и ослов, и зерно, и муку? Если Кендыри сказал правду, нужно немедленно действовать, много зерна они перемолоть не могли, значит, оно находится у купца. А если так, то один искусный удар может навсегда избавить сиатангцев от всех проделок купца.

11

Шо-Пир выбил пепел из трубки, решительно встал, вышел из комнаты на террасу.