Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так или иначе, Солнечное имело огромный успех: хиппи прибыли на следующий день после того, как Гена первым разбил там свою палатку. Приехали люди из Москвы, Питера, Каунаса и Минска, а хиппи из Львова привезли с собой любительский перевод на русский американской книги «Альтернатива», рассказывающей про коммуны хиппи в Штатах[437]. Вскоре явились милиционеры, а с ними — шесть представителей Общества охраны природы. Солнечное опустело. Странствующий таллинский хиппи Аксель вернулся на место лагеря и был серьезно избит[438]. Хиппи перебрались в Витно, неподалеку от Таллина. Этому лагерю удалось продержаться две недели: по словам Гены Зайцева, сюда съехались 69 человек из шести союзных республик. По случайному совпадению два московских кришнаита решили встать с палатками неподалеку и были сильно удивлены, найдя единомышленников-вегетарианцев — большая редкость для Советского Союза тех времен. Кришнаиты вскоре покинули лагерь, отправившись дальше к Раму Тамму, который жил в соседней деревне. Вместо них приехала местная милиция. После ряда обычных вопросов — кто у вас тут главный и тому подобное — милиционеры долго решали между собой, доставить ли всех в местное отделение КГБ или просто изгнать. В конце концов они махнули рукой и просто всех отпустили, взяв с длинноволосых обещание больше в это место не возвращаться[439]. Тем не менее лагерь в Витно продемонстрировал хиппи, насколько эффективно иметь определенное место для сборов — ведь всего за две недели его существования лагерь посетило огромное количество людей, которые услышали про него по хипповской системе оповещения. А при лучшей организации их наверняка могло быть еще больше.
На следующий год, в 1978‐м, люди решили собраться на Чудском озере (Peipsi по-эстонски), у российско-эстонской границы. Им удалось переночевать одну ночь в Муствеэ, после чего нагрянула милиция. Анатолий Ломоносов из Херсона вспоминает:
Ночью всех нас — приехавших из разных мест СССР в лагерь хиппи — арестовала эстонская милиция, отвезли в тюрьму Кохтла-Ярве. Помурыжили и выкинули в пять утра на шоссе: «Сейчас приедет за вами милиция РСФСР». Те приехали и говорят: «У нас таких своих до фига! Вы нам не нужны». Вывезли опять в Эстонию на железнодорожную станцию и рукой махнули: «Поезжайте куда-нибудь туда, южнее, в Латвию, но только не к нам». При этом у всех документы переписали. И до свидания![440]
Следующей остановкой был город Витрупе в Латвии. Многие хиппи приехали в летний лагерь, узнав о его существовании благодаря все той же невероятно эффективной системе «сарафанного радио». В этот раз были даже разосланы «пригласительные билеты» на «Конгресс хиппи» — кусочки ткани с нарисованными пацификом и крестом. Милиция появилась почти сразу. На вопрос милиционеров, кто они такие, хиппи ответили: «Туристы». — «Чтобы через три дня ни одного туриста здесь не осталось», — приказали им. Чтобы держать незваных гостей в поле зрения, местные милиционеры переоделись в гражданскую одежду и неподалеку играли (или делали вид, что играют) в футбол, не забывая перед этим проверить и переписать у «туристов» документы[441]. Хиппи двинулись дальше, на этот раз на Гаую, реку рядом с Ригой.
Ил. 31. На трассе в пять часов утра, после ночи, проведенной в отделении милиции недалеко от Чудского озера (Peipsi), Эстония. Фото из личного архива А. Ломоносова
По каким-то причинам здесь власти решили оставить хиппи в покое. Они точно знали об их присутствии, потому что, как уже повелось, милиция появилась через несколько дней после того, как собрались хиппи. Однако на этот раз никаких указаний немедленно уехать не было. Миша Бомбин проделал отличную организационную работу. Он арендовал палатки и пригласил своих друзей-приятелей, в первую очередь из московских и ленинградских тусовок, приехать и провести здесь время. В отличие от Москалева и Зайцева, чьи авторитарные замашки у многих вызывали раздражение, Бомбин, похоже, обладал и организационными способностями, и умением хорошо ладить с людьми. Благодаря своей личной харизме он сумел объединить вокруг себя разных людей: эксцентриков и анархистов, безразмерных эгоистов и сверхчувствительных личностей — в сообщество, которое стало потом легендарным. Так в 1978 году появился лагерь Гауя, расположившийся рядом с устьем реки, давшей ему название, — и хиппи продолжали ежегодно собираться здесь до 1987 года (и даже несколько лет потом, но уже в менее организованном виде). Миша Бомбин вспоминал, что практически каждый год сюда приезжало в среднем от двух до трех тысяч человек[442].
Ил. 32. Страница из Пиплбука Саши Художника, посвященная летнему лагерю в Витрупе. Из личного архива А. Иосифова
Значение летнего лагеря на Гауе для выживания и укрепления движения сложно переоценить. Нельзя сказать, что здесь собиралось очень много людей, но все-таки их было немало. Для молодого человека увидеть сотни хиппи — таких же, как он сам, — было сильным впечатлением, дающим ему уверенность в их сплоченности и силе. Как проницательно заметил по поводу демонстрации 1971 года Азазелло, ее истинное значение заключалось в том, что впервые «народ увидел себя в массе»[443]. (Азазелло использует сленговое слово «народ», которое, помимо толпы, означает также единство и сплоченность.) То, что Юра Солнце сумел создать за несколько коротких минут перед тем, как начались массовые аресты, Бомбин (а также Москалев и Зайцев) сумели много лет подряд удерживать на протяжении нескольких недель: собрание, во время которого хиппи из разных мест Советского Союза чувствовали, что они не одиноки и, в общем-то, не изгои, что их много и они способны прожить в течение какого-то времени в мире, который они сами для себя придумали. Ежегодный лагерь на Гауе стал для хиппи отличной практикой укрепления идентичности и уверенности в себе. Гена Зайцев хорошо показал, как Гауя помогла восстановить веру в себя у маргинальных и преследуемых хиппи, разбросанных по всему Советскому Союзу:
Смысл Системы заключался в духовном и информационном смысле. Энергетическая подпитка от тех людей, которые такие же, как ты. Это когда ты живешь и чувствуешь свое одиночество, чувствуешь, насколько на тебя давят невидимые стены
