К причалу - Александра Марковна Тверитинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вадим, как называется в Москве вечерняя газета?
— «Вечерняя Москва».
— «Моску суар»?
— «Ве-чер-няя Москва»!!
Вадим купит последний выпуск «Вечерней Москвы», и, пока он будет читать газету, я буду смотреть на проходящих мимо москвичей. К нашему столику будут подходить друзья — у нас будет много друзей, и мы все будем говорить по-русски, и никто не будет на нас за это коситься.
Потом в кафе придут Тася с Андреем, и мы отправимся к нам пить чай. Мы спустимся по улице Чистые пруды и пойдем к нам, на улицу Воздвиженку...
Я крепко смыкаю веки и силюсь увидеть улицу Чистые пруды и улицу Воздвиженку. И четко вижу, как мы спускаемся по улице Вожирар и идем вдоль чугунной ограды Люксембургского сада к дому, что на углу бульвара Пастер...
— Пойдем, Маринка? — прервал мои мысли Вадим. — Ты заснула? — Он посмотрел на часы. — Перехватим папашу Гюстава; может, уже газеты пришли.
Мы взбирались по крутому обрыву навстречу почтальону. По склону ползли вверх рассыпанные в густой заросли белые домики. То тут, то там рыбачка на скамеечке чинила сети. А за синеющей рощей виднелся дымок от бегущего поезда.
Мы взобрались почти на самый верх, когда Вадим обернулся и, попридержав шаг, показал кивком головы на небо. Я оглянулась: над морем плыла темно-сизая туча.
Налетел ветерок. Шалый какой-то. Стало прохладно. На деревьях зашумели листья.
— Почтальон!
По тропинке шел папаша Гюстав. Увидев нас, он заторопился. Одной рукой он вел велосипед, другой придерживал на ремне тяжелую потрепанную сумку.
— Мсье останется без газет сегодня, — сообщил папаша Гюстав, прислоняя к дереву велосипед, — не пришли, — Он порылся в сумке. — Письмо для мсье.
Козырнул: «мсье-дам» — и повел свой велосипед дальше.
Вадим пробежал глазами листок и протянул мне:
— От Сергея Кирилловича. В пять часов есть поезд на Париж! Едем!
Мы спускались по крутому обрыву, и я читала:
«Сегодня уезжаю в Испанию. Мне разрешили. Я ведь военспец. Будьте оба здоровы и счастливы. Ваш Сергей Осетров».
В Париж мы приехали под утро. Прощай, океан, прощай, маленький Филипп. В Испании война...
Глава тридцать третья
Париж бурлил митингами: «Самолеты — Испании!»; «Дайте танки Испании!»; «Пулеметы — Испании!..», «Помогите Испании!..»
Сборы на Испанию! Концерты в пользу Испании!
Митинги... Митинги... Митинги...
Создавались первые комитеты помощи Испании, отправлялись первые отряды добровольцев. Жежен у себя в ячейке стучал кулаком по столу: «Что вы все как сумасшедшие! А тут кто останется?»
Из Касабланки Рене и Жозефин ехали в отпуск к деду в Бретань — застряли в Париже. К нам прибежал Рене:
— Послезавтра отправляюсь...
Ваня бушевал:
— Не я буду, если не поеду! Беляки пачками к фашистам подаются, а я, коммунист, сижу тут как последний дурак!
Левая пресса пестрела жирными заголовками, напоминавшими, что Франция по договору обязана поставлять Испании военное снаряжение, что помощь Испании — спасение Франции, спасение мира.
Правая пресса вопила: «Франция не должна вмешиваться! Война в Испании — это война гражданская. Национальные интересы Франции требуют невмешательства».
Правительство Народного фронта закрыло границу: «Мы не можем рисковать... Мы ответственны за жизнь страны... Франция хочет мира...»
Понемногу Париж стал входить в свои берега. Вновь были переполнены кафе, рестораны. Потом наступил осенний сезон — ска́чки в Лоншане, песенки Мистангет,
Морис Шевалье... «Красный пояс» Парижа слал в Испанию добровольцев. Они отправлялись туда любыми путями: пешком через Пиренеи, переходили границу с подложными документами, пробирались путаными горными тропинками. Оттого, что Блюм закрыл границу, Франция не перестала быть Францией.
...Пакт о невмешательстве. Фашисты взяли Толедо, идут к Мадриду. Нет, не пройдут!..
Мы с Жозефин стояли у входа в зал «Мютюалите» с развернутым полотнищем: «Помогите Испании, товарищи! Помогите республиканской Испании! Бросьте свой обол в помощь Испанской республике!» И люди, шедшие на митинг, откликались, бросали нам в полотнище сотенные бумажки и сантимы. Собрали много.
Еще вчера я изо всех сил старалась пройти стороной мимо событий и увести Вадима. Но это оказалось невозможным. В мире бушевали бури, и они упрямо врывались своим грозным и гулким эхом в мою маленькую жизнь.
Как всегда после работы, я поехала в Комитет помощи Испании, где в тот день дежурил Вадим. В небольшой комнате было много народу. Мужчины и женщины приносили в дар борющейся Испании деньги, вещи. На стене — план Мадрида, плакаты: «Спасение Испании — это спасение мира...» На плакатах — искромсанные трупы детей, груды дымящихся развалин. Карта Испании испещрена красными флажками. Около карты люди шептались: «Дорога на Мадрид открыта. Неужели?! Позор!..» Молодая девушка всё повторяла:
— Поеду! Я поеду. И на мою долю найдется винтовка...
Коренастый старик говорил Вадиму:
— Враг подходит к Мадриду. Я стар, но я могу сражаться. Я поеду, я буду бороться за наше общее дело. Ты это учти, парень.
Старик чем-то напомнил мне папашу Анри.
Вошла женщина:
— Я хочу дать свою кровь. К кому нужно обратиться?
Кончилось дежурство, и мы пошли домой. Шли молча. Каждый думал о своем. В тот вечер я в первый раз почувствовала, что никакая сила не уведет меня в сторону.
Мы подходили к дому. Замедлив шаг, я повернулась к Вадиму:
— Поедем, Вадим, в Испанию. Ты не бойся, я буду храброй.
У Вадима что-то дрогнуло в лице. Он молча обнял меня за плечи, прижал к себе.
На лестнице встретили нашего соседа, кавалера Почетного легиона.
— Как видите, месье Кострофф, — важно сказал он, — Блюм ведет правильную политику. Лига Наций, как вы сами могли убедиться, это подтвердила. В Испании идет война гражданская...
— Эта гражданская война обернулась иностранной интервенцией, месье! — сказал ему Вадим.
— Марина, я сегодня разговаривал с Вайяном-Кутюрье, — сказал Вадим, когда мы вошли в квартиру.
