Антымавле — торговый человек - Владилен Леонтьев

— Первый сорт, — вслух произносил он, привязывал фанерную бирку, и вешал шкурку в прохладном углу лавки.

В тетради, лежавшей тут же на прилавке, он химическим карандашом сделал запись. На чистом листе в левом углу стояла дата: «25/IV–35», ниже один под другим нарисованы три изображения зверей. Против каждой фигурки он ставил римские цифры I, II, III, что означало сортность.

Антымавле перебрал все шкурки и только две отложил в сторону. В записи получилось больше римских цифр I.

— Имлинэ, — негромко окликнул он.

— Гой! — откликнулась та и тихо показалась в дверях чоттагина.

— Два убиты винтовками, дырки в шкурках есть. Зашить надо.

— Сейчас, — просто сказала она.

Золотые руки были у Имлинэ. Она могла так тонко и незаметно стянуть дырочку на шкурке, что после невозможно было найти изъян. А часто Имлинэ не только зашивала дыры в шкурках, но и счищала лишний жир с мездры и даже иногда поправляла Антымавле, говоря, что, пожалуй, этот песец лучше того и нужно повесить его в кучку, где висят самые лучшие шкурки. Антымавле снова внимательно просматривал шкурку и соглашался с женой. И всегда пушнина, собранная Антымавле, отличалась чистотой и аккуратностью и получала самую лучшую оценку в факториях.

— Это работа Имлинэ, моей жены, — с гордостью говорил он приемщику. — Она даже жир с меха снимать умеет.

Антымавле гордился своей женой, но никогда не высказывал своего восхищения ей вслух: так уж принято у северных людей. Только один раз за все время он повысил голос на жену, упрекнув ее за сплетни. Но Имлинэ, как и все женщины, любила посудачить — ведь без этого жить было бы скучно.

— Рай-рай, Тымнекели проснулась, — оторвал ее от дела. Антымавле.

— Кончила я, — Имлинэ положила на прилавок шкурку и скрылась в чоттагине.

Закончив дела в лавке, Антымавле вышел на улицу. Долго стоял, вглядываясь в морскую даль. Солнце уже поднялось высоко, было тепло, снег слегка подтаял и стал мягким.

Конец апреля, а кругом еще снег и снег. Только чуть-чуть почернели бугорки холмов да на вершинах торосов повисли сосульки. Весна выдалась поздняя. «Пусть постоит хорошая погода. Рождающимся в тундре хорошо будет», — пожелал Антымавле удачи чаучу.

В Инрылине было тихо. Мужчины в море пропадают, нерпу на льду бьют. Только один Эттытегин собрался рано утром и на шести собаках поехал куда-то по косе в сторону Нешкана.

— Йыккайым! — вздохнул Антымавле. Его тоже тянуло в море. Человека, родившегося охотником, всегда тянет в море, на свободу. «Ладно, чаю попью и тоже в море», — решил Антымавле.

— Атэй! — потянулась к нему Тымнекели. — Смотри! — И показала маленькую куколку, сшитую из обрезков шкур. — Кыгите, моя. Моя девочка. — Тымнекели забралась на колени Антымавле.

Антымавле отодвинул косичку девочки, щекотавшую щеку, и прижался к нежному телу дочери. Тымнекели была совсем как мать. Косы еще, правда, не такие, как у Имлинэ, — они пока еще тоненькие и непокорные, торчат, как палочки, в разные стороны. Но на пухлых щечках такие же ямочки, как у матери. И одевает свою дочь Имлинэ по-новому: яркое, красное платьице, чулочки детские, голубые ленточки в косичках. И кажется отцу с матерью, что их дочь самая красивая в Инрылине. Действительно, девочка всегда ходила нарядной и аккуратно одетой.

Имлинэ поставила столик на коротких ножках, чашки с блюдцами, положила сахар.

— Вай-вай! На! — поднес дочери кусочек сахару Антымавле.

Тымнекели что-то лепетала, грызла сахар и все время наряжала лоскутками свою куклу.

Антымавле сидел, не двигаясь, чтобы не потревожить так удобно устроившуюся на ногах дочь.

— Мэй, на улицу надо, — пощекотал он ее под мышками. — Сходи, посмотри, что сделал Укуми.

— Кто Укуми? — спросила Тымнекели, продолжая наряжать куколку. — Ты всегда говоришь: Укуми, Укуми. Я не знаю Укуми. — обиделась девочка.

— Ну, что ж, слушай.

Давно-давно в темноте люди жили. Не было месяца, не было солнца, ничего не было. Ощупью жили, — Антымавле зажмурил глаза и вытянул руки. — И жил тогда в Увэлене сиротка с бабушкой. Маленький он был, чуть больше тебя. И вот однажды вышел он в темноте на улицу. Пошел в тундру к большой снежной горе. Долго шел. И вдруг увидел яркий огонечек. Подходит ближе, огонечек больше становится, ярче светится. Забрался на гору, а там большое подземное жилище — клегран. Свет оттуда идет. Вход в клегран из-под земли. Когда люди заходят, то, как нерпа, выныривают из норы. Высунулся сиротка, посмотрел снизу вверх. А там мячище большой висит, огромный мячище, а рядом маленький. Старушка в жилище сидит, и девочка по жилищу ходит, маленькая девочка, как ты…

Имлинэ не раз слышала эту сказку, но все равно, позабыв о всех делах, застыла на корточках и слушала не двигаясь. Очень уж хорошо рассказывал Антымавле.

— Сказал про себя сиротка девочке: «Вот тот мячик выпроси. Выпроси мячик!»

Повиновалась девочка:

— Мячик дайте. Пока играть буду!

Старушка встала, маленький мячик отвязала, дала. Опять мысленно сказал Укуми: «Ах, вон тот, большой выпроси!» Бросила девочка маленький мячик.

— Теперь тот, большой дайте!

Старик на нарах сидел, вдруг сказал:

— Ки-ки! Нельзя, нельзя!

Девочка расплакалась. А сиротка опять мысленно говорит: «Плачь сильнее, выпрашивай!» Ох, и плачет девочка! Не выдержал старик, сказал:

— Отвяжите мяч, дайте.

Сняли мячище, дали. Взяла мячище девочка, играть стала. Успокоились люди. «Поближе, вот здесь играй!» — приказывает Укуми.

Села поближе, играет в мяч. Вдруг уронила во входное отверстие. Схватил мячик сиротка и побежал. Сильно побежал! За ним погнались!

У Укуми рукавички из собачьих лапок. Нагонять его стали. Бросил рукавички — собачий лай позади себя слышит. Обернулся, видит — рукавички в собак превратились, погоню сдерживают. Дальше бежит. Бежит и мяч разорвать пытается. Оторвал кое-как кисточки пушистые, бросил вверх — вдруг луна появилась. Оторвал еще кисточки, бросил вверх — солнышко вышло. Поднатужился сиротка, разорвал мяч, швырнул вверх его содержимое, шерсть оленью, — скопления звезд образовались. Остатки мяча бросил — светло, как днем, кругом стало.

— Врут, наверно, — вдруг вмешалась Имлинэ.

— Не знаю, так люди рассказывают.

— А Укуми, Укуми что дальше сделал? — дергала за рукав Тымнекели.

— Пришел домой. Бабушку разбудил:

— Бабуся, бабуся! Ну-ка, проснись, высунься из полога!

Показалась бабушка, зажмурилась от яркого света. Обрадовалась, оделась поспешно и к соседям с вестью побежала.

— Ну-ка, просыпайтесь, люди! Просыпайтесь! Мой Укуми солнце сделал!

Все выходили и чуть не слепли, впервые увидев такой яркий свет, но потом долго радовались.

— Ымымей, — затормошила мать Тымнекели. — Мне тоже мяч сделай!

— Сделаю, сделаю, потом только.

— Нет, сейчас сделай! — И Тымнекели разревелась.

— Что ж, сшей ей мячик, — сказал Антымавле и только собрался выходить из полога, как услышал топот.

— Кто там?

— Это я, Гырголь.

— Заходи!

Гырголь забрался в полог, попросил чаю и стал рассказывать охотничьи новости.

— Новым ружьем лахтака убил я. Молодой лахтак, прошлогодний. Шкуру кольцами снял на ремни. Сейчас жена вам должное принесет. Свежатинки попробуете. Ыттувги пару нерп убил, еще идет. Охотник будет, как я.

— Нет, пожалуй, продавец, — возразил Антымавле.

— Потом видно будет. Приятно родителям, что работящий.

— Сегодня подсчитал я: товаров много продал, больше, чем в прошлом году. Хорошо бы в Увэлен съездить, отчет отвезти, пушнину…

— Рай, слышишь, как будто нарта прошла, — перебил Гырголь.

— Выйдем.

В Инрылин прибыли две нарты, на первой Эттытегин, на второй Ринтылин. Антымавле удивился, но встречать их не пошел и занялся своими делами в лавке. Через некоторое время в дверях появилась тощая фигура Ринтылина. Одет он был бедно, засаленная камлейка, под ней старенькая потертая кухлянка. «Будто носить нечего», — подумал Антымавле и холодно сказал:

— Етти.

— Ии, — ответил Ринтылин и присел у порога.

Ринтылин пристально осматривал лавку. Его взгляд дольше всего задержался на связках пушнины, лотом обошел все полки:

— Торгуешь?

— Ии.

— У тебя, кажется, товаров больше стало?

— Что нужно, все есть.

Ринтылин сел на китовый позвонок.

— А ты знаешь, что Тымнеквын мой брат? — неожиданно задал вопрос Ринтылин.

— Знаю.

— А ты знаешь, что Имлинэ моя племянница?

— Знаю.

— Это хорошо, что ты не забыл, кто твои родственники. Только вот родственники не хотят, чтобы Имлинэ с тобой жила.

— Как? — опешил Антымавле. Всего ожидал он от Ринтылина, но не этого. — Она живет сама по себе и вам не подвластна.