...Либо с мечтой о смерти - Александра Созонова

Как только дверь за мной закрылась, мужчина за стеклом поднял крышку и принялся поглощать, зачерпывая руками и чавкая, ее содержимое. То, что он ел, было похоже на кашу — по цвету и консистенции, но кашей не являлось. Густой отвратительный запах, ударивший мне в ноздри, свидетельствовал, что в кастрюле находилась не еда, но ей противоположное: то, что нормальный человек не поглощает, но извергает.

В шоке я наблюдал за выражением лица извращенца: грубое удовольствие, азарт, энергичная работа челюстей. Если б не запах, полное впечатление, что не евший сутки субъект утоляет голод непрезентабельной, зато обильной пищей.

Дольше семи секунд меня не хватило: чтобы подавить нахлынувшую рвоту, крепко зажмурился и отвернулся. Плевать на инструкции — главное, сохранить лицо. Не увеличивать грязи, отзеркаливая происходящее за стеклом.

Впрочем, отключенное зрение сполна компенсировалось слухом — чавканье, утробное рычание не стихало — и, главное, обонянием. Я заткнул нос и принялся дышать ртом — только это и спасло, позволило продержаться те несколько минут, что длился эксперимент.

— Плохо, плохо, на двоечку с минусом, — укоризненно выговаривал мне Роу, шевеля паучьим пальчиком у моего лица. — Нарушили все инструкции, какие только можно. От вас, Норди, я такого не ждал. Что же вы за исследователь, если не можете потерпеть несколько минут ради науки, ради нового знания?

— У вас крепкий желудок, завидую! — Джекоб протянул мне чистый носовой платок и стакан. Видимо, я пребывал еще в тисках шока и не понимал, что делать с этими предметами, поскольку он объяснил со смешком: — Воду выпейте, а платком оботрите лицо от пота.

Я послушно проделал и то и другое. Стало полегче. Огляделся: узкая комната с длинным столом (как я здесь очутился, память не сохранила), за которым, кроме доктора и русского, восседала Маро. Она демонстративно не смотрела в мою сторону, что-то записывая на листке бумаги. На большом мониторе виднелась комната, из которой меня вывели только что. (Комната пыток, узилище унижений.) Сейчас она была пуста: ни мужчины, ни тошнотворной кастрюли.

— А у вас желудок оказался не крепким? — овладев речью, я старался говорить небрежно и самоуверенно. — Вырвало? Кстати, надеюсь, это инсценировка?

— Это инсценировка, конечно же, — успокоил меня психоаналитик. — Зрительное впечатление, усиленное звуковыми и обонятельными эффектами.

— Меня пронесло, — ответил русский. — Довелось работать не со столь отвратительной эмоцией.

— Ужас? Отчаянье? — предположил я. — Что там еще? Если б мне дали выбор, я бы тоже взял что-нибудь полегче.

— Полегче? Не зарекайтесь, Норди, — Джекоб кивнул на монитор, на котором зашевелились фигуры. — Отвращение — далеко не самая плохая краска астральной палитры. Сдается мне, этому бедолаге вы не позавидуете.

В пыточную комнату ввели мужчину лет тридцати. Не из числа исследователей, обычного пациента. Я отмечал его на своих прогулках: всегда один, ни с кем не общается, лицо каменное. На стеклянную стену повесили экран, принесли проектор.

— Ему будут показывать кино. Всяко легче, чем наблюдать нечто неотличимое от натурального, — заметил я. — Завидую ему, Джекоб.

— Будь я азартен, заключил бы с вами пари, что через пять минут вы откажетесь от своих слов, — бросил русский.

— Прошу тишины, господа, — брюзгливо одернул нас Роу. — Ваша задача сейчас просто наблюдать. Молча, без комментариев, междометий и прочих звуков.

Я ожидал, что испытуемому покажут ужасы, расчлененку, обитателей морга или, на худой конец, реальные катастрофы, но ничего подобного. Обычное любительское видео: смеющаяся женщина в домашнем бассейне, трехлетний малыш, размахивающий бенгальским огнем, девочка лет восьми, примеряющая перед зеркалом мамины туфли на шпильках. Мужчина сжал руками голову и глухо замычал. Плечи его тряслись.

— Это его семья, — догадался я.

— Тише, — шепнул Джекоб. Нагнувшись к моему уху, пояснил еле слышно: — Разбились месяц назад на машине, все трое: жена, сын и дочка.

— Садисты, — внятно пробормотал я. — Бессердечные выродки.

— Роу, выведите хама прочь, — холодно приказала Мара.

Доктор послушно поднялся с места.

— Не трудитесь, я выйду сам!

— Впрочем, нет, — передумала она. — Сочувствие — тоже крайне интересная эмоция. Поработаем и с ней заодно.

Поколебавшись какое-то время, я остался на месте. К счастью, второй опыт был короче первого: минут через пять беднягу отпустили.

— Выпейте еще воды, — посоветовал мне Джекоб в перерыве, пока готовили третий опыт. — Сдается мне, эксперимент номер два дался вам тяжелее первого.

Я ничего не ответил, но воду выпил.

Экзекуция номер три была посвящена ярости и шока не вызвала. (Отчего испытал немалое облегчение.) Двое незнакомых мужчин, явно не из числа интеллектуалов, то ли спортсмены, то ли военные, сначала перебрасывались уничижительными репликами, затем подрались — безудержно, яростно, в кровь. Я даже не сразу понял, кто из двоих испытуемый, а кто подручный исследователей, умелый актер-провокатор, настолько они походили друг на друга, и обликом, и реакциями.

А вот четвертый опыт опять встряхнул. Ощутимо, болезненно. Подопытной оказалась Дина, которую наши садисты приговорили испытать настоящий, неподдельный, качественный ужас. В комнатку, где наглухо заперли бедную женщину, в маленькое окошечко принялись запускать змей. Больших, маленьких, узорчатых, матовых, вплоть до огромного белесого питона. Дина металась, вжималась в стены, пронзительно верещала. Смотреть это шоу было невыносимо. Я оглянулся на Мару: гениальная исследовательница впитывала каждое движение жертвы на мониторе, сочные губы приоткрылись, иудейские очи горели. Исследовательский азарт похож на вожделение, подумалось мне. Во всяком случае, в этой незаурядной душе.

— Ради всего святого, хватит! — взмолился я. — Что вы надеетесь узнать, продолжая это изуверство?!

— Хватит так хватит, — неожиданно легко согласилась она. — Роу, на сегодня довольно.

Когда Дину выводили под руки два молодых санитара, старательно стараясь не наступать на кишащих на полу рептилий, я заметил, что на ее длинной узкой юбке расплылось темное пятно. Бедняжка. Конечно, она не может не знать, что за ней пристально наблюдают…

На обсуждении опыта я высказал Роу всё, что думал на этот счет. Благо, Мара отсутствовала и заткнуть мне рот было некому.

— Скажите, с какой целью проводятся эти издевательства над людьми, дублирующие уже проведенные эксперименты? Разве не проявились воочию, во всей полноте отрицательные эмоции во время внушенных трипов? Разве мало пожирали нас бесы, пиявки и дикие медведи? И вот: опять!..

— Вы ошибаетесь, Норди, — сухо парировал психоаналитик. — Мы не дублируем, мы рассматриваем проявление эмоций с разных сторон: мистической, психологической, эстетической, физиологической. Вам следовало бы не возмущаться, брызгая слюной, но поглубже копнуть суть вопроса.

— Не буду я ничего копать! Меня чуть не вытошнило — благодарю за изысканную фантазию, верно, долго придумывали? — но по сравнению с потерявшим семью беднягой или унижением Дины, то было лишь милой шуткой. Хоть бы извинились перед ними, господа креативщики!

— Мне не нужно никаких извинений! — испуганно запротестовала Дина. (Она переодела юбку на точно такую же, по этой причине опоздав на обсуждение на десять минут.) — Я рада оказаться полезной, хоть в чем-то. Мои неприятные переживания и рядом не стоят с грандиозностью темы, над которой нам всем повезло работать.

— Уймитесь, Норди, — недовольно пробурчал Джекоб. — А лучше подите погуляйте. Всем будет полезнее, если вы сейчас нас покинете.

Дина энергично закивала:

— И научной истине прежде всего!

— И пойду, — я резко поднялся с места. — Искупаюсь! Надеюсь, океанские волны помогут мне смыть тошноту.

Конечно, в ледяную воду я не полез. Но прибрежный ветерок охладил и слегка утихомирил. Поэтому, когда час спустя ко мне присоединился Джекоб (обсуждение на этот раз оказалось коротким), беседа потекла на значительно более низком градусе.

— Вы заметили, Джекоб, с каким лицом наблюдала Мара за рыдавшим мужчиной, за потерявшей лицо Диной? Ноздри дрожат, пальцы вибрируют, словно у охотящейся крупной кошки.

— Охота за истиной — увлекательное занятие, братец вы мой.

— Какое отношение имеют эмоции к аннигиляции души?

— Никакого. Мара занимается несколькими проблемами одновременно. Эмоции, точнее, техника управления ими — ее любимый конек. Чистые, беспримесные эмоции — словно краски радуги или ноты. Семь красок, семь нот, семь основных эмоций.

— Какая седьмая? — спросил я, перебрав в уме все известные (страх, гнев, горе, отвращение, радость, удивление).