Мужики и бабы - Борис Можаев

- Подожди меня там! - крикнул Жадов.

- Чего?

- Мне надо тебе что-то сказать.

Он быстро привязал лошадь у кормушки и, пыхтя, как бык у месива, раздувая ноздри, полез на поветь.

- Чего ты? - спросила она с удивлением, глядя на его разгоряченное алчное лицо.

Он, как давеча, стиснул ее за плечи и повалил на сено.

- Господи! Вот ненормальный, - бормотала она, не сопротивляясь. Увидят же! Что подумают хозяева?

- Ум-м!.. Ффах! - Он тряс головой, мычал и фыркал, распаляясь все больше, как кузнечный горн. И ему было наплевать на всех, кто его увидит, и на все, что о нем подумают.

...Потом долго лежали, притомленные, молчаливые, отрывисто и глубоко дыша, словно лошади после пробежки.

- Значит, завтра уедем? - наконец спросила она.

- Уедем. Сперва на Сенькин кордон. Там ночку отгуляем, простимся с друзьями... И гайда!

- Куда же? В Муром? К Жуку?

- Нет. Жук раскололся.

- Как? Посадили?

- Хуже - он пошел работать в потребкооперацию. - Жадов помолчал, отрешенно глядя вверх, на самый конек. - Обложили его индивидуалкой... Полторы тысячи рубликов приписали. Он и скис.

- А где взять такие деньги? - сочувственно спросила Алена.

- Не в деньгах дело. Деньги - навоз. Где люди обитают - там и деньги накапливаются. Деньги брать он умел... Не в том закорюка.

- И куда ж мы теперь? - затаенно спросила Жадова Алена.

- Двинемся на Пугасово... Продадим там лошадь, а дальше по железке на Орехово. К дяде твоему в гости... Подарков накупим. Надо порадовать человека, заодно и посмотреть - на что он способен. Устроишься на фабрику. А я по задворкам похожу, понюхаю - чем пахнет. Говорят, в Шатуре сейчас весело: народу много. Там ведь недалеко... Поглядим.

После обеда, когда схлынула жара, пошли в торговые ряды. Подымались долго по извилистому пыльному съезду, отороченному короткими толстыми столбами.

- Погоди, дай дух перевести! - часто останавливалась Алена и опиралась на торец аккуратно зачищенного гладкого столба.

- Садись мне на холку - вывезу, - смеялся Жадов и подставлял свой загорелый бычий загорбок.

На площади, над старыми белыми корпусами бывших земских да уездных управ, над высоким крепостным валом носились стрижи и ласточки. В отдалении у самого речного обрыва, застя собой полнеба, стоял громоздкий белый куб уездной тюрьмы с плоской и ржавой крышей, с черными квадратными дырами вместо окон, заплетенными узловатыми, такими же ржавыми, как крыша, решетками.

Над длинной кирпичной стеной уныло маячила одинокая дощатая вышка с часовым в черной фуражке; он смотрел на площадь, опершись на поручни, и зевал. Рядом стояла, прислоненной к столбу, его винтовка с примкнутым штыком.

- А что, Ванька? Давай перейдем площадь, постучимся в ворота. Небось пропустят. Куда еще ехать? Ведь все равно этих ворот не минуешь.

Жадов побледнел и нервно передернул пересохшими губами:

- Дура! Такими словами не шутят.

В торговых рядах под белокаменной аркадой, на исшорканных изразцовых полах было прохладно и глухо, как в подвале. Народу было мало - день будний, к тому же сенокосная пора...

- Ну, чего тебе надо? Выбирай! - говорил Жадов, водя ее вдоль прилавков.

Она взяла темно-синий бостоновый костюм - мечта всех елатомских модниц, подобрала к нему белую батистовую кофточку с шитьем и черные лакированные туфли на высоком каблуке.

- Я теперь как из песни, - радовалась Алена.

- Чего? - не понял Жадов.

- Слыхал песню:

Я одену тебя в темно-синий костюм

И куплю тебе шляпу большую...

- А-а! Сейчас мы сообразим насчет шляпы. Выбирай, пока не передумал, подталкивал ее Жадов к прилавку с платками и сам удоволенно хмыкал: - Ну, что? Глаза разбежались? Или дух перехватывает?

Из яркого набора ситцевых и сатиновых платков, газовых, атласных, шерстяных, одноцветных - синих и красных, малиновых и небесно-голубых, канареечных, вишневых и черных в крупных разноцветных бутонах свисал один королевский персидский плат, весь перевитый тонкой набивной вязью вихревого рисунка, охваченный шафрановым жаром пылающей расцветки, с длинными черными кистями.

И такой громадный, что не только голову покрыть, кровать двуспальную застелешь. Алена остановилась перед ним как завороженная.

- Понравился? - спросил Жадов.

Она только вздохнула.

- Сколько стоит эта штука? - спросил он продавца, перегнувшись через прилавок и схватив за конец свисающий плат.

- Платок персидский, - строго сказал продавец. - Просьба руками не трогать.

- Сколько стоит, говорю? - грубо окрикнул его Жадов.

- Пойдем, Иван! Пойдем, - сказала Алена, беря Жадова за руку.

- Отойди! - выдернул он руку и опять продавцу: - Ты что, язык проглотил?

- Двести сорок рублей, - ответил тот, чинно поджимая губы.

- Заверни платок! - Жадов вынул из кармана флотских брюк толстую пачку червонцев и, отсчитав нужную сумму, небрежно бросил на прилавок. Сморчок! Знай, с кем дело имеешь.

А вечером, прихватив с собой Верку, они пошли в трактир. В трактире было пиво, и потому за столиками и возле буфета толкалось много народу. Алена сходила к "самому", который сидел за дощатой перегородкой, выкрашенной в голубой цвет. Через минуту вынесла оттуда круглый столик и поставила его в углу за высоким лопушистым фикусом в кадке. Не успели гости рассесться за столиком, как появился сам хозяин - лысый толстяк в белой куртке с покорным услужливым лицом, скорее похожий на полового, чем на владельца трактира. Извинительно улыбаясь, глядел только на Жадова, как кролик на удава, лепетал:

- Есть свежая стерлядка, судачок, грибки маринованные, тоже свежие...

- Сперва говори, что есть выпить! - сказал Жадов.

- Выпивка у нас известная: значит, рыковка, в розлив и под сургучом, для барышень - кагор и сетское, в бочках.

- Давай бутылку рыковки и графин сетского, - приказал Жадов. - А на закуску - всего самого лучшего, по тарелке. И пива поставку.

- Сейчас принесут!

Хозяин скрылся за дощатой дверью, и тотчас же вынырнул оттуда проворный официант с черными усиками и в такой же белой куртке, он одним махом накрыл на столик белую скатерть и, торопливо оглаживая складки, воровато поглядывал на Алену.

- Очень приятная компания, - изрек наконец. - Уезжаете?

- Тебе чего? - сказал недовольно Жадов. - На свидание пришел или байки рассказывать?

- Поскольку вместе служили... - стушевался тот. - Простое любопытство то есть...

- Не в меру любопытных бьют и плакать не велят. Неси, чего приказано!

- Сей минут, - официанта как ветром сдуло.

Алена прыснула:

- Сейчас на кухне устроит переполох. Повара будут в окошко выглядывать. Вот посмотрите... Все решили, что я брошенная. Мы уж с Веркой в Растяпин собрались податься.

- Ты хоть меня не приплетай, - недовольно отозвалась Верка, покусывая ноготь. - Веселись, потешайся, но меня оставь в покое.

- Ты что сегодня кривишься - или муху съела?

- А мне что, на одной ножке скакать, оттого что ты устроилась?

- Вот ненормальная.

Между тем из раздаточного окна стали выглядывать распаренные физиономии в белых колпаках.

Алена хлопнула в ладоши и засмеялась:

- Ну, что я говорила, что?!

Жадов тоже засмеялся, махнул рукой поварам и крикнул:

- Подходите к столу, водки дам!

Официант принес на подносе отварную стерлядь, жареного судака, нарезанного крупными кусками, белые грибы, колбасу и сыр.

- Ну, девки! - сказал Жадов, наливая им вина. - Давайте помянем наши елатомские малины. Привольная была жизнь, веселая. Дай бог нам в другом месте так пожить.

Алена выпила большую граненую рюмку и опрокинула ее донцем кверху.

- Кто как, а я всем довольная: и на прошлое не в обиде и на будущее в надежде.

- Надеялся волк на кобылу, - сказала хмуро Верка. Она чуть пригубила и отставила на край стола рюмку с вином.

- Ты какая-то ноне прокислая, - сказал Жадов. - Все пузыри губами пускаешь.

- Ее Жук подвел, а мы виноваты, - хохотнула Алена.

- Уж больно ты веселая нонче, - поглядела на нее пристально Верка. - Не рано ль пташечка запела, каб те кошечка не съела.

- Типун тебе на язык! - сказал Жадов.

К ним подсел пожилой и небритый человек с землистым лицом в грязной рубашке, но при галстуке:

- Честь имею представиться, - с трудом пошевелил он языком. Знаменитого Московского Художественного театра артист Ап... Аптекин.

- Будет тебе представляться, Таврило, - сказала Алена. - Ты что, или не узнал меня?

- А, пардон! - он поглядел на нее мутными серыми глазами, наморщив высокий лысеющий лоб. - Аленушка-сестриченька? Ты? А это кто? - кивнул на Жадова. - Братец Иванушка или серый волк?

- Хозяина за столом не расспрашивают, - сказал Жадов. - У хозяина просят, что надо. Это что за артист? - спросил Алену.

- Какой он артист! Бывший стряпчий Томилин. Спился. Теперь по деревням ходит да от мужиков жалобы пишет в ЦИК. Они и поят его...

- Простите, мадам... А прежде я был артистом Ап... Аптекиным. С Михал Михалычем Тархановым начинали, да-с. Разрешите за доблестный русский народный флот, красу и гордость революции, осушить бокал из этого жбана? указал на поставку с пивом.