Мужики и бабы - Борис Можаев

Петька Тыран пришел в валенках. Его позвали чистить рыбу.

- Не-е, мужики... не могу. У меня обувь не соответствует.

- А водку пить она соответствует?

- Дак я ж Кольцов! - бил он себя в грудь.

Все лето по вечерам носил он валенки, а зимой часто в сапогах ходил. Его спрашивали:

- Отчего в жару валенки надеваешь, Петька?

Он отвечал:

- Валенки летом дешевле, оттого и ношу их летом.

А называл себя Кольцовым потому, что любил декламировать его стихи:

Что, дремучий лес,

Призадумался?

Думой темною

Запечалился...

- Петька, лучше спой.

- Это можно.

Тыран оборачивался к реке, расставлял ноги пошире, точно в лодке плыл, и, закидывая свою кудлатую голову, безвольно опустив руки, самозабвенно, прикрыв глаза, широко и свободно затягивал песню, знакомую всем до малого словца, до последнего вздоха:

На кленовой скамье-е, перед бледной луной,

А мы праздной порою сидели;

Солове-е-ей распевал над ея голо-во-о-о-о-ой,

Липы нежно листвою шуме-е-е-ли.

Пока мужики готовили пирушку, ребята носились возле шалашей, затевая одну проделку за другой. На отшибе подальше от реки стоял кое-как сляпанный шалаш Кузьмы Назаркина, бывшего волостного урядника, к старости сильно погрузневшего, бестолкового и неповоротливого мужика. Он сидел у своего костра и ел кашу. Чувал подполз по высокой траве и крякнул ему в спину, точно как дергач.

- Ну, черт горластый! - проворчал Кузьма. - Чего тебе надо? Пошел вон! - и бросил в траву головешку из костра.

Чувал переполз на другое место и, только Кузьма взял ложку, крякнул ему в спину еще звонче. Кузьма опять оставил кашу, вытянул головешку из костра и запустил ее в траву, взял котелок с кашей, перешел на другое место. Но только принялся за кашу, как снова за его спиной раздалось навязчивое: "Кррр-я-як".

- Кузьма Иванович! - кричали с берега мужики. - Дай каши дергачу! Не жадничай...

- Птица тожеть есть хочет.

- У нас ноне равноправия...

- Не жадничай... Это тебе не при старом режиме... Гы, гы.

Кузьма бросил наземь котелок и, переваливаясь, как старый гусь, пошлепал в шалаш.

Меж тем Федька Маклак облюбовал Кукурая; тот собирался ехать в Тиханово и запрягал в телегу такого же подслеповатого, как сам Кукурай, серого мерина. Телега от Кукураева шалаша стояла далеко, и пока Кукурай сходил в шалаш за хомутом, Маклак обернул мерина в оглоблях, поставив его мордой к телеге, задом на выход из оглоблей. Кукурай, смутно видя мерина, занес хомут над ним и опустил его прямо на круп.

Мерин выдул животом воздух, а Кукурай бодро прикрикнул на него:

- Но-о! Рассапелся!.. Проснись, ненагляднай!

Мужики, сидевшие у костра, так грохнули, что даже мерин поднял голову, а Кукурай выпустил хомут из рук.

- Андрей! - кричали ему. - Поищи у него под хвостом голову-то.

- Он ее промеж ног спрятал.

- Атаманы, грабители! Что я вам сделал? - чуть не плача спрашивал Кукурай.

- А мы что тебе сделали? Телегу увезли?!

- Ты ж сам на задницу хомут надевал...

- Звонарь бестолковый, звонарь и есть.

Когда поспела рыба, ее вытащили на деревянные тарелки, нарезали большими кусками и посолили крупной солью. Уху черпали кружками, водку запивали ухой, потом уж заедали рыбой. Без малого сорок мужиков чинно расселись в кружок и в напряженном молчании ожидали свою порцию водки; каждый пришел либо с кружкой, либо с ковшом, но наливали всем одну и ту же мерку.

Якуша держал очередную четверть за бока, как гусыню, и, наклоняя, лил в свою алюминиевую кружечку, размером с чайный стакан.

Пили не чокаясь, - вольют ему порцию, он глянет на нее, жадно потянет ноздрями воздух и, нахмурившись, словно недовольный, решительно опрокинет в рот. "Эх, кабы вторую вослед пропустить!" - "А что, соседу не надо? Он у тебя рыжий, что ли?"

Собрались на круг всем шестаком, только Кузя Назаркин не пришел обиделся за дерчага, да Тарантас надулся, что его улишки в общий котел пошли: "Вам только волю дай - не токмо что улишки, загоны пропьете".

- Мужики, чего ж мы под сурдинку пьем? - спросил Якуша Ротастенький. Хоть бы гармошку-то растянули.

- А где Буржуй?

- С ребятами.

- Обиделись они: рыбу, говорят, гоняли, а выпить не дают.

- Рано ишшо. Пусть сопли научатся подтирать.

- Буржую-то можно. Все ж таки - гармонист.

- Бурж-у-у-уй!

Он выкатился откуда-то из травы, по-собачьи отряхнулся, встал - голова большая, ноги короткие - с готовностью таращит глаза, руки по швам:

- Чего надо?

- Выпить хочешь?

Только головой мотнул. Подали кружку - осушил единым духом.

- Ого, этот без приманки берет.

- Шелешпер.

- А закусить хочешь?

- Мы уже рыбки поели, - сказал Буржуй.

- Молодец! Впрок закусывает.

- Ты чего в траве лежал?

- За Тарантасом смотрел.

- Зачем?

- Так.

- Где же он, Тарантас?

- На реку пошел, котел моет.

- Эй, мужики! Хватит ему экзамены устраивать. Неси гармонь, играть будешь.

- Я ее дома оставил.

- Как оставил?

- Дак девок нет пока. Вот приедут гребсти - тогда и гармонь привезу.

- Ах ты, забубенный! Зачем же водку пил?

- Впрок. Потом отыграю, - Буржуй ухмыльнулся и дал стрекача.

- Чухонин, сыграй на своей нижней губной барыню, а мы спляшем, - сказал Бандей.

- Дай воздуху набрать. - Биняк напыжился до красноты, встал на карачки и вдруг отчетливо заиграл на своем нижнем инструменте барыню:

Тра-та-та-ти

тра-та-та,

Та-ра-ра-ра

ти-ри-ри...

А Селютан с Бандеем тотчас сорвались в пляс, - пошли вприсядку вокруг котла с ухой, присвистывая и приговаривая:

Между ног - чугунок,

Сзади - сковородка...

Ой, вали, вали, вали!

Закусали кумары,

Кумары да мушки,

Не боюсь Ванюшки...

- Тяни, Осьпов! Тяни! Крой дальше!!

- Дальше она у меня слов не знает, - сказал Биняк.

- Биняк, а сорок раз подряд дернуть можешь?

- Могу.

- В любое время дня и ночи?

- Могу.

- Если разбудить... И сразу чтобы сорок раз подряд?

- Могу.

- Спорим на стан колес!

- Ого-го! Дай разбить руки!

К Андрею Ивановичу подошел Тарантас с косой в руках и взял его за плечо:

- Отойдем в сторонку!

- В чем дело? - спросил Бородин.

- Ты погляди, что твой щенок сделал! - тыкал он пальцем в косу. - Он мне всю жалу заворотил.

- Чем?

- Пятаком медным по косе поводил. Вот что наделал твой атаман. Мне за такую косу свинью давали. А он, стервец, пятаком по жалу. Это как расценить?

- Погоди, я сейчас... - Андрей Иванович бросился к своему шалашу.

Но Федьки там не было.

Андрей Иванович побежал к затону. Кто-то свистнул от реки, и трое ребят: Буржуй, Федька и Чувал - вылезли на берег.

- А ну, подойди сюда! - крикнул Андрей Иванович Федьке.

Тот увидел стоящего в отдалении Тарантаса с косой, мигом смекнул, в чем дело, и легким поскоком побежал к затону.

- Стой, сукин сын! Догоню - запорю! - заревел Бородин и бросился за сыном.

Федька, знавший весь затон вдоль и поперек, добежал до брода и, разбрызгивая воду, кинулся на ту сторону. Легко, по-козлиному выскочил на песчаную гору и побежал к реке. Когда Андрей Иванович, увязая в песке лаптями, с трудом перевалил через гору, Федька снимал уже портки на речном берегу. Лапти с оборами валялись на песке. Завидев отца, Федька скатал штаны с рубахой и, огребаясь одной рукой, в другой держа над головой этот узелок, поплыл через реку.

Андрей Иванович погрозил ему кулаком:

- Ну, погоди! Вернешься - я тебя распишу этими оборами.

Он забрал лапти и подался восвояси. Возле шалаша увидел чужую лошадь под седлом, удивился: что еще за поздний гость? Откуда? Зачем??

Андрей Иванович невольно прибавил шагу. За шалашом на скамеечке для отбивания кос сидел в полной форме, при нагане, Зиновий Тимофеевич Кадыков. Фуражка со звездой лежала на чурбаке. Поднялся навстречу, поздоровались.

- Завтра в ночь будем ловить возможного вора твоей лошади, - сказал Кадыков. - Ты мог бы понадобиться. И лошадь опознать... итак, к делу.

- Спасибо. Я непременно поеду. Куда?

- Сперва в Ермилово, а потом в лес.

- Но мне надо домой съездить. Жену сюда послать, - потом замялся. Ружье можно с собой взять?

- Бери, пригодится. Нас всего трое из милиции, а их - неизвестно.

- Ничего, справимся.

- Давай! Я буду ждать тебя до обеда в Ермилове у Герасима Лыкова. Там спросишь.

- Приеду вовремя.

- Ну, пока, - Кадыков пожал ему руку и прыгнул в седло.

13

Андрей Иванович, наказав Петьке Тырану приглядывать за Сережкой, еще засветло выехал верхом домой. Лошадь, успевшая нагуляться за день и отдохнуть, легко и резво бежала по высокой траве, подгоняемая комариным зудом. Бородин скакал напрямки, не считаясь ни с болотами, ни с бочагами, бродов не искал - разбрызгивал лаптями воду на переездах; замочил не только штаны, но даже попону, которую подостлал на холку лошади. Думал только об одном - наконец-то посчитаемся, сойдемся в открытую... Только бы не помешали, не спугнули субчиков-голубчиков; а уж там повеселимся, поглядим, чья возьмет. Кто эти воры, Кадыков не сказал; но Андрей Иванович думал теперь только о Жадове, и лупоглазая, длинноволосая физиономия Ваньки маячила перед его мстительным взором, застя собой белый свет, и яростное чувство накатывало волнами из груди, перехватывало горло и жарко било в голову.