Рыжеволосая бестия - Мэг Хатчинсон

— Почему, отец? — прошептали дрожащие губы. Боль, обрушившаяся на Алису, заставила ее обратиться к тому единственному человеку, чья любовь согревала ее безрадостное детство. — Почему жизнь так жестока?

Но слова утешения, ответ, который облегчил бы душевную муку, так и не пришли на ум. Сплошная пустота. В ней была вся ее жизнь с того дня, как не стало отца и братьев. Пустота, вакуум, в котором любовь растворилась без остатка. Почему мать не увидела ее страданий? Почему Tea была к ней, родной сестре, так безразлична?

Молодая веселая Tea, как только жизнь улыбнулась ей, выбрала свою дорогу, размышляла Алиса, заплетая длинные густые пряди в косу. Tea просто не обращала внимания на то, что могло омрачить ее счастливую жизнь… И материнской любовью она не была обделена, хоть и отплатила за нее…

Легкий, почти неслышный стук в дверь оборвал мысль. Руки Алисы замерли, так и не успев заплести косу. Не в силах даже шелохнуться, она перевела взгляд на дверь, которая начала медленно открываться.

«С сожалением вынужден сообщить вам…»

Амелия снова взяла в руки письмо, каждое слово, каждая точка и запятая которого уже навсегда врезались в ее память.

«С сожалением вынужден сообщить вам…»

Скомкав официальную бумагу, Амелия прижала руки к груди. Значит, она не сможет вернуться в свой любимый Эбби! У нее отняли Уитчерч… Небо решило отомстить ей! Все еще сжимая в руке письмо, она подошла к выходящему в сад окну. Судьба наказывает ее за чужой грех. Но разве может мать предать сына? И может ли женщина не думать о том, что явилось причиной стольких бед? В этом и заключалась ее вина. Даже когда Сол рассказал ей, что Марлоу сначала надругался, а затем убил юную девушку, а позже на том же самом поле погубил жену и ребенка Иосифа Ричардсона, она не сделала ничего, хотя и понимала, что поведение их сына с каждым годом становилось все хуже.

Но леди Амелия даже не догадывалась, в какого мерзавца и распутника превратился Марлоу, пока не прочитала дневник его жены Фелиции.

Взгляд Амелии был устремлен на цветник, но в ту секунду она видела не цветы, а хрупкую фигурку невестки, ее прекрасные небесно-голубые глаза, потемневшие от… От чего? Разочарования в браке? Амелия всегда полагала, что именно это являлось причиной тоски, снедавшей молодую женщину. О, кому как не ей было знать, сколько горечи и жгучей обиды носит в своей душе женщина, вступившая в брак, в котором главное — деньги.

Нечто большее, чем неудовлетворенность в семейной жизни, заставляло Фелицию опускать глаза всякий раз, когда появлялся Марлоу. Это был страх, и, как оказалось, не напрасный.

В памяти Амелии всплыла картина, которую она увидела в тот роковой день. Перевернутая коляска, лежащая на земле с переломанными ногами лошадь, которая ржала от боли, и женщина в сбившемся набок зеленом бархатном платье. Ее шея была неестественно вывернута, а прекрасные, но безжизненные голубые глаза все еще были широко раскрыты. Невдалеке лежал хлыст. Хлыст, кожаный ремень которого был покрыт кровью. И когда Амелия увидела длинные глубокие раны на боку лошади, она поняла ужасную правду. Ее догадка полностью подтвердилась позже, когда она бросила сыну обвинение в убийстве жены.

Да, это он настоял, чтобы Фелиция сама управляла коляской, это он стал стегать лошадь, чтобы она понесла и коляска перевернулась. Да, он хотел, чтобы жена погибла.

Разговаривая с Марлоу, Амелия не увидела ни раскаяния, ни сожаления. Только холодная самоуверенность и циничная развязность. Амелия хорошо знала своего сына, но, когда во время разговора она заглянула ему в глаза, ей стало страшно. Сначала она считала, что Марлоу к убийству жены подтолкнули деньги, желание избавиться от Фелиции, чтобы получить возможность жениться на другой богатой девушке. Но, как оказалось, то была не единственная причина — и об этом ей поведал дневник Фелиции. О, разумеется, Марлоу искал этот дневник, искал усердно, поскольку опасался, что жена могла оставить в нем какие-либо записи, которые навели бы на него подозрение. Только все его старания не увенчались успехом, потому что дневник невестки уже находился в руках свекрови. Она нашла его, когда якобы безутешный муж нес тело мертвой жены к себе в комнату. Этот дневник она передала полицейскому инспектору, надеясь, что записи Фелиции сделают то, что не в силах была сделать она, — расскажут всю правду о Марлоу Банкрофте.

Амелия скрывала истину и не хотела, чтобы порочность ее сына всплыла на поверхность, потому что надеялась спасти честь семьи, защитить любимый отчий дом, который теперь отказывался принять обратно свою дочь.

Небеса решили покарать ее! С этой мыслью Амелия отвернулась от окна. Скомканное письмо выпало из ее рук. Что ж, она заслужила это. Она грешна не меньше своего мужа, который стал убийцей, чтобы спасти сына от виселицы. Ее вина заключается в том, что она слишком долго позволяла продолжаться этому кошмару. Теперь же она возьмет на себя еще один грех.

Могла ли она предвидеть это? Чувствовала ли, что рано или поздно это все равно произойдет?

Амелия вошла в свою спальню и осмотрелась. Здесь, в этой комнате, в доме на холме, возвышающемся над черным от дыма и копоти городком, она воссоздала уголок милого сердцу Уитчерча. И хотя элегантная мебель, картины и другие признаки богатства придавали Банкрофт-холлу определенный шарм, в нем не было главного — того, что превращает любой дом в настоящий семейный очаг. В нем не было любви. Ни любви между мужем и женой, ни любви между матерью и сыном. Лишь безысходное горе, порожденное ее же собственной слепотой… стремлением добиться недостижимого. Но теперь все это закончится.

Тень улыбки скользнула по лицу Амелии. Она направилась к небольшому письменному столу.

«Иосифу Ричардсону», — написала она в верхней части украшенного фамильным гербом листа бумаги, потом задумалась и отложила перо. Что это даст? Зачем бередить старые раны?

Амелия сняла с себя золотое ожерелье, которое ей удалось спасти от посягательств Марлоу. Это был подарок Сола, подарок в благодарность за рождение сына. Однако первая радость быстро прошла, и что осталось? Гордость? Нет, это чувство тоже незаметно ушло. Столько горя, и все из-за нее. Если бы только она любила Сола так же, как любила Уитчерч! Тогда, возможно… Но уже слишком поздно думать о том, как могла бы сложиться их жизнь.

Положив ожерелье на стол рядом с начатым письмом, Амелия погладила пальцем большую, расположенную посередине каплевидную подвеску из рубина удивительной красоты и чистоты в обрамлении бриллиантов. С обеих сторон от нее висели камни поменьше, но такой же формы. Они ослепительно сверкали в ярких лучах света.