Записки брюзги, или Какими мы (не) будем - Дмитрий Губин

Порой в Москве с неукоренившимися питерцами – с Витей Набутовым, например – мы болтаем, что, вот, вернемся в Петербург из Москвы, то есть в нашу Основную из московского Филиала, если предложат хороший контракт. Обманываем: не предложат. Но когда деньги для нас перестанут быть главным мерилом – тогда вернемся непременно.

Вот только прикопим на еще одну питерскую квартиру, на отель или на лесопилку.

«Деловой Петербург», 2007

Наймиты государства

Дама, у которой я снимаю в Москве жилье, пытает меня с пристрастием:

– Димочка, сколько процентов в нашей стране бизнесменов?

– Около десяти, – вяло отмахиваюсь я, кликая мышкой в интернете.

– Почему тогда за «Яблоко» проголосовал только один процент? Почему один процент за СПС? Нашим бизнесменам, что, нравится нынешняя власть?

– Не нравится, но они за стабильность, – мямлю я не вполне уверенно: сайт Regnum.ru открывается с заголовка: «Большинство опрошенных бизнесменов согласны на частичный пересмотр итогов приватизации».

– Они – дебилы?! – вскрикивает дама, непримиримая демократка.

Как ей объяснить? Еще в 1980-х Борис Грушин, патриарх российской социологии, читал лекции о психологии масс. В массах, говорил Грушин, уживаются, как в Библии, взаимоисключающие утверждения: на каждый призыв к миру – требование меча, и на каждую мечту о прянике – вера в полезность кнута. Что, кстати, используются пастырями стад для манипуляций над стадом. И поведение российского бизнеса, знающего цену своему государству, но голосующего за «Единую Россию», но соглашающегося на отъем собственности, но утверждающего, что его удушают, – в рамках социальной психологии вполне объяснимо.

Неясно другое: почему бизнесмены ведут себя не как социальный класс (внутри класса противоречий не бывает), а именно как стадо? Грушин, увы, умер – но мое личное объяснение таково. Наши бизнесмены, вообще, не бизнесмены в европейском смысле: то есть собственники, извлекающие из собственности доход и стремящиеся к ее экспансии. Бизнесмены у нас ощущают себя слугами государевыми, которым государь даровал, на известных ему одному условиях, собственность и которым он дозволил с этой собственности кормиться. То есть, если проще, наши бизнесмены – это наемные работники при государстве. Наемный работник нередко работодателя недолюбливает (вот они государство и поругивают), но в правильности системы не сомневается (вот они за едроссов и голосуют). Российские бизнесмены даже тратят в стиле наемных работников: исключительно на личное потребление. Отсюда и их дикие хоромы, и их дикие нравы. Чистота Балтийского моря или красота Карельского перешейка – это уже не их забота, а доброго государя и его злодеев-министров, которые волю государеву, конечно, испортят. Но не упразднять же двор?

Главный итог такого положения дел – это общее ощущение (цитирую Немцова), что «жить стало лучше, но противнее». Один мой знакомый бизнесмен обрисовал ситуацию так: – Мы все, Дим, как брокеры на бирже: понимаем, что однажды все рухнет, но тренд прет вверх, и все надеются закрыть позиции перед крахом.

Вот ведь глупый какой человек! Ничего в России не рухнет. Просто овец будут стричь. Ну, и накануне пикника – резать.

«Деловой Петербург», 2007

Зубы дракона

Многие разумные, образованные люди, стоит заговорить о бюрократии – а наши чиновники растут количественно и, в смысле доходов, качественно, – вдруг превращаются в карасей-идеалистов.

Они полагают, что можно создать такую систему оценки чиновников (например, по скорости обслуживания посетителей) или провести такую реформу (например, разделив министерства на ведомство-заказчик и комитет-исполнитель), что чиновные дядечки и тетечки, умеющие лишь жаловаться на низкий доход и губить любую идею под грудой согласований, превратятся в цыпочек и лялечек, друзей человека. Мухтар, ко мне!

И чем ближе разумный и образованный человек к власти, тем больше он в такой технократический подход верит.

Большинство подобных людей – от Дмитрия Козака до Михаила Дмитриева – воспитывалось в советское время, однако так и не стало ни достаточно советским, чтобы перенести на бюрократию теорию о классовом обществе, – ни антисоветским, чтобы прочесть в самиздате «Новый класс» Милована Джиласа. Югославский коммунист еще в 1957-м написал (за что и получил семь лет тюрьмы) книгу, в которой определил и место бюрократии в обществе (она живет за счет не производства, а перераспределения), и ее внутреннюю структуру (номенклатура есть способ кадрового обновления).

Я знакомством с этой, не бог какой сложности, идеей был потрясен. Оказывается, чиновник – это не формалист-крючкотвор (с чем и во времена СССР власть великодушно разрешала бороться), а представитель класса, стремящегося захватить не ему принадлежащий продукт.

Иначе говоря, чиновничество – это класс, стремящийся уничтожить институт собственности, пожрать чужой труд: бактерия на клубне, лиана на дереве. Если собственность сильна, жизнь с паразитом превращается в симбиоз: бюрократия контролирует вторичное распределение, создавая питательный слой для мелкой социальной флоры (да, пожалуй, и фауны). Стоит институту собственности ослабнуть, – гибнет весь лес.

Взгляните на IPRI, индекс прав собственности 2007 года: Норвегия в нем на первом месте, Великобритания – на шестом, Россия – на шестьдесят третьем (выше Нигерии, ниже Пакистана). Теперь догадайтесь, в какой из стран – шестой или шестьдесят третьей – граждане получают паспорта для выезда за рубеж за три дня и по почте, а в какой – через месяц и после слез в очередях. Из какой страны бизнесмены сбегают – а в какой уверены в юридической защищенности бизнеса.

В России бюрократия всегда была невероятно сильна не в силу размеров территории (или славянской души), а из-за слабости собственности. До революции собственность ограничивалась общиной или монархом. После революции собственность исчезла вообще, и началась чиновничья вакханалия, когда от сохи и станка все разбрелись кто в культ, кто в полит, кто в просвет, – в общем, в учреждения. Худшее время нашей бюрократии – ельцинские реформы, создание класса собственников, массовый исход в честный бизнес. Новый ренессанс – Путин, ограничение распоряжения собственностью, лояльностью режиму, посадка Ходорковского, бегство Гуцериева, навязчивые предложения продать (передать) бизнес «нужным людям», неизменно аффилированным с питерскими чекистами.

И этот наезд, и новейшие поправки в законах, позволяющие под шумок сочинской олимпиады изымать «в интересах государства» землю и жилье, лучше всего показывают, что в России в ближайшее время число чиновников только возрастет. Их аппетиты – тоже.

Чтобы бороться с бюрократией, нужно бороться не с бюрократией.

Нужно защищать права собственности.

Но для этого в стране должны жить собственники, а во главе должен стоять их защитник.

«Деловой Петербург», 2007

Хамы города Питера

У сторонников небоскреба «Газпрома» два аргумента: город должен развиваться; Петербургу свойственно новаторство. Возьмите Эйфелеву башню, говорят они: тоже все были против, а ныне – символ Парижа!

Я бесконечно люблю Петербург, что не мешает моим интрижкам с Парижем; эти два города во многом похожи – идеологией главных проспектов, а главное – имперскостью дворцов и ансамблей, то есть избыточным, объективно не нужным усилием. У них – Лувр, Тюильри, Конкорд; у нас – Дворцовая, Стрелка, Марсово поле. Однако дальше – сплошные различия. Париж – город, где спорят холмы и плоскости, причем отдельные здания на плоскостях (как Нотр-Дам) берут на себя роль холмов. И река Сена – узка, и спуск к ней идет обрывом, как в ущелье в горах.

В Петербурге не то: воды широки, вровень с набережными, а линия крыш как проведена по линейке пером, чуть дрогнувшим на шпилях и куполах, поскольку ни один дом не выше конька Зимнего. Собственно, эта линия, параллельная воде и горизонту – и есть главное сокровище Петербурга. Академик Лихачев называл ее Небесной. Все остальное есть и в Париже, и в Стокгольме, но Небесной Линии нет нигде в мире.

Это главное богатство города сегодня уничтожается повсеместно – хамскими новыми домами на Робеспьера (убившими вид на Смольный собор), хамским «Монбланом», новым бизнес-центром на Петроградской набережной, где начала было рисоваться своя Небесная Линия, как вдруг ради квадратных метров поехала вверх, убила красоту. И те, кто живет и работает в этих хамских зданиях – для меня тоже хамы.

Башня «Газпрома» – это храм хамов, ради денег уничтожающих красоту. Далее охамление пойдет необратимо. Это не Париж, где обсуждают снос небоскреба «Монпарнас»: когда его строили, тоже, кстати, кричали, что «город должен развиваться».

Как хорошо, что это понимает руководство ЮНЕСКО. Как жаль, что не понимает губернатор Петербурга.