Записки брюзги, или Какими мы (не) будем - Дмитрий Губин

Только Родниной, может, удастся избежать мук ада – потому что она стала четырехкратной олимпийской чемпионкой во времена СССР, когда каток заливался в каждом втором дворе. И еще Смертину, может, удастся – потому что он играл за «Портсмут» и с ним невозможно было идти по Портсмуту, где дети его сразу окружали толпой. А в городе Портсмуте, где нынешний стадион строил еще Конан Дойль (и, кстати, лично стоял на воротах), – дети каждую свободную секунду гоняют мяч, потому что помешаны на футболе. И отцы их помешаны, и деды.

Но в России, повторяю, все по-другому.

Менее спортивной страны в массовом смысле, менее заботящейся о здоровом теле нации я вообще не знаю.

И я не преувеличиваю. Я сам катаюсь почти на всем, что движется на колесах либо кантах; бегаю каждый день; на моих кроссовках пыль из Люксембургского сада перемешана с песком из Центрального парка и с грунтом из Кенсингтон-Гарденс. Я довольно поздно начал (именно потому, что Россия – неспортивная и нездоровая страна): в тридцать девять лет встал на горные лыжи, в сорок один – на сноуборд. Правда, я подтягиваюсь на перекладине сегодня больше, чем в семнадцать или двадцать пять лет.

Так что поверьте: Россия в смысле спорта ради здоровья – выжженная пустыня. Посреди которой высятся эти, черт бы их побрал, знаменитые спортсмены. Утесы и маяки.

Россия и пан-атлантическая цивилизация (и особенно – англо-саксонская) по отношению к спорту стоят перпендикулярно. Случится быть в Лондоне – понаблюдайте в парках за стадами джоггингистов. Один бежит, задирая колени до подбородка, другой – выбрасывая ступни в стороны; большинство даже зимой лишь в майках и трусах (но есть чуть не в валенках и тулупах): бегают при этом все. Фитнес-клубов в Лондоне тьма, цена абонемента в шикарный LA Fitness – в полтора раза дешевле, чем в российский World. Репортажи с гольф-турниров, со скачек, с чемпионатов по крикету (и крокету) вызывают ажиотаж – просто потому, что выходят с клюшками на грин и берут препятствия на конкуре опять же практически все. И такова картина жизни, с небольшими вариациями, – от Средиземного моря до Атлантики.

В России не то. Бег не моден, а компатриотам мило лишь то, что гламурно и модно, и главный вид спорта у нас – кидание понтов. Выше, дальше, быстрее. Я, например, долго считал, что сноуборд – это сидение на заднице на склоне с пристегнутой доской. И только потом, когда начал кататься сам (и пережив унижение в парке «Волен» в очереди за ски-пассом, потому что все вокруг были одеты в немыслимо прекрасные наряды от Burton) – я понял, что сидеть вовсе не обязательно. И что в России модные мальчики и девочки сидят на склоне, потому что приезжают не кататься, а кидать понты.

Массовый спорт в России вообще придушен гламуром и деньгами. Если есть деньги – нужно немедленно потратить на гламурный облик, а если нет денег – то нечего и соваться в спорт.

Большой спорт постоянно грозит травмами; любительский же спорт, физкультура, призваны здоровье укреплять. Еще одно отличие российской физкультуры от западной – пренебрежение безопасностью. Посмотрите на наших роллерблейдеров – большинство (включая детей) катается без защиты; на велосипедистах, лыжниках и сноубордистах не всегда встречаешь шлем.

В этом – великолепное, то есть идиотически-русское, пренебрежение последствиями. По большому счету – демонстративный отказ от ответственности за поступки (лишь бы не сочли слабаком): страхи пятилетних, детский сад. В Лондоне я откатался немало со скейтклубами на популярных strolls (когда толпа в полтысячи человек несется по улицам, орет и визжит), – и как бьются, насмотрелся. Один раз, возвращаясь в ночи с покатушек, я в темноте наехал на упавшую ветку – и, если бы не защита, получил вместо коленей и ладоней кровавую лепешку. Единственный раз, когда я катался без защиты, меня занесло на палой листве – она для роликов опаснее, чем лужи. Я потом месяц ходил с палкой.

Но русским чужой опыт не впрок – дай свой тоже. В январе 2007-го, во время русского сезона в Куршевеле, когда на Круазетт гремела группа «Звери», в одном из отелей стоял гроб: четырнадцатилетняя русская девочка, катаясь на сноуборде, погибла, ударившись головой о штангу подъемника. Шлем она игнорировала. И ведь приехала в Куршевель не одна, а с родителями, которые, похоже, тоже считали, что защиту придумали трусы.

Да что Куршевель – взгляните просто на петербургские улицы. Здесь все больше велосипедистов (что хорошо), но для них нет ни одной велодорожки (потому что губернатор Матвиенко призывает к массовому спорту, но не строит велодорожки). Питерские велосипедисты катаются исключительно на горных байках (чего не встретить ни в одной равнинной столице мира; маунтинбайк тут эффектен, но не эффективен), но при этом автомобилисты велосипедистов за людей не считают (чего опять же нигде в мире нет). Палата номер шесть: расфуфыренные наездники на модных байках катят по городу, где за ними ведут охоту автомобили, – причем жертвы и не пытаются предохраниться.

В этой психиатрической больнице спортсмены могли бы стать врачами, сказав во всеуслышание: «Россия, надень шлем!» Или: «Россия, бегай по утрам!»

Но ни фига подобного – будучи любимцами публики и записными героями ток-шоу, они говорят совсем о другом: о том, как Россия всех уделает на чемпионате Европы, или чемпионате мира, или на Олимпийских играх.

Олимпиада в Сочи – кульминация безумия. Я не понимаю, как право проводить ее мог получить один из худших курортов в мире (грязное море, галечные пляжи, жуткие бетонные волнорезы и «Владимирский централ» из всех динамиков) и где горнолыжный курорт «Красная Поляна» – это часовые очереди на сорокалетней давности подъемники и единственный, пусть и длинный, склон. Но зато – все для Олимпиады. Не для здоровья, заметьте, нации, а для того, чтобы всех уделать и всем показать, какие мы крутые. Мне рассказывали, как в день приезда МОК в Сочи взрослых согнали в неработающий (стройка замерла давным-давно) аэропорт изображать его работу, а детям дали в руки лыжи и сноуборды, чтобы они переходили с ними дорогу перед кортежем. При том цена разового ски-пасса для семьи из четырех человек в «Красной Поляне» составляла четыре тысячи рублей – понятно, что кататься на лыжах в Сочи мало кто умел.

И что, кто-нибудь из спортсменов возмутился?

Ни фига: они дружно кричали – «Россия, вперед!».

Россия и движется вперед: прямо в могилу, при своей массовой неспортивности, при своем пренебрежении безопасностью, со своей средней мужской смертностью в возрасте пятидесяти девяти лет, с гиподинамией и отращиваемыми уже к тридцати годам задницами и животами. А спортсмены, как андерсоновы крысоловы, это шествие возглавляют.

Всем остальным, кто в этой картине участвовать не желают, остается лишь с ужасом на нее смотреть, украдкой креститься и готовить деньги на памятник замечательным спортивным достижениям.

Аминь.

Pulse St. Petersburg, 2008

Основная и филиал

В Лондоне проживает тысяч двести русских, но точной цифры нет: часть из них мигрирует между Лондоном и Москвой. Джет-сет в своем кругу зовет Москву «Основной», а Лондон – «Филиалом». В Москве сегодня тоже тысяч сто петербуржцев. Правда, немалая часть – от книгоиздателя Захарова до министра Грефа – ассимилировала, но некоторые перемещаются туда-сюда (я – еженедельно).

Обычное объяснение миграции – Москва сытнее. Оно как бы так. Потеряв в 1997-м работу, я метался раненой канарейкой по клетке Питера и еле устроился директором по рекламе за $300 в месяц. В Москве же на радио предложили $2000. Главный редактор петербургской газеты получает немногим больше корректора в Москве. Взгляните на московский middle class. Там годовой доход меньше ста тысяч долларов чистыми доходом не считается.

Но подлинная разница все же не в этом. Успех в Москве призрачен – словно Невский в описании Гоголя. Успешный московский «миддл» – почти всегда наемный работник. За десять лет работы в Москве я познакомился всего с тремя собственниками бизнеса, включая Романа Абрамовича. Остальные работали по контракту, и всегда, даже обсуждая ужин в «Аисте» и скидки на Монте-Наполеоне, помнили, что он может быть в секунду расторгнут.

В Петербурге же среди моих друзей, знакомых, соседей – сплошь собственники. Владельцы ресторанов, архитектурного бюро, мини-отелей, фабрики, лесопилки, клиник и магазина. Даже у приятелей-переводчиков в собственности лишняя квартира, запущенная в бизнес-оборот.

Вот данные исследования, проведенного группой Market Up и агентством Sauce Strategy: для московского миддл-класса важно наличие новой дорогой иномарки, но не важно качество жилья (я знаю топ-менеджеров, арендующих комнаты). Никто из моих знакомых москвичей в центре Москвы не живет. В Петербурге наоборот: друзья исключительно в центре, хотя в иномарках у них – «пыжики» да «форды».