Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

Так Россия, окрепшая в финансовом отношении благодаря кредитной политике Витте, вступила в эпоху бума, связанного со строительством железных дорог и продолжавшегося до начала следующего столетия. Резко возросшая потребность в стали и чугуне и прежде всего в железнодорожных рельсах сообщила мощный импульс южнороссийской черной металлургии; расширялись и модернизировались старые заводы, строились новые, начался подъем промышленного производства; под защитой высоких таможенных пошлин на чугун южнороссийские металлургические заводы получали 100% прибыли при себестоимости 40 копеек за пуд чугуна.

Этот железнодорожный бум побудил бельгийцев построить сначала одну доменную печь неподалеку от Тулы394.

Правда, богатые фосфором руды позволяли производить лишь качественный литейный чугун395; однако только в Москве, расположенной относительно близко, удалось запустить несколько доменных печей. Из-за платы на подвоз кокса стоимость производства в Туле была несколько выше, чем в Донецком регионе, но эта разница компенсировалась низкой платой за железнодорожную транспортировку чугуна в Москву.

В этих условиях Société anonyme des Hauts Fourneaux de Toula уже в первый год после возведения первой домны смогла выплатить дивиденды в размере 20%396. Тульская акция номинальной стоимостью 100 франков подорожала в Брюсселе до 450 франков; каждая бельгийская повариха считала своим долгом приобрести тульские акции.

К тому времени Мышегские медеплавильные заводы слились с Тульской компанией. Мы принимали тульские акции в оплату на базе 400 франков.

В Туле была построена еще одна домна; акции выросли в цене до 500 франков! В Брюсселе – едва успели принять в эксплуатацию вторую домну – состоялось заседание совета директоров, чтобы принять решение о строительстве третьей: акции выросли до 600 франков!

На заседании нам разъяснили, что строительство не потребует дополнительных капиталовложений; его можно оплатить за счет прибыли. Продукция двух доменных печей продана на два года вперед по ценам, которые – поскольку дирекция вовремя обеспечила кокс, помимо покрытия затрат на третью домну, – позволят выплатить дивиденды в размере как минимум 50%, а может, даже 60%397.

Я хотел продать наш пакет акций, потому что меня охватило какое-то странное тревожное чувство при виде этих бешеных успехов. Председатель совета директоров, банкир Ури из Люттиха, которому я сказал о своем намерении, стал меня отговаривать, мол, при существующих условиях цена акций вскоре вырастет до 600 и даже до 1000 франков; если мне нужны деньги и я только поэтому хочу продать тульские акции, он готов дать мне аванс на базе 500 франков за акцию при годовых 4%.

Я смутился. Поскольку свои акции я объединил в пул с акциями своих московских друзей, я решил сначала вернуться в Москву и обсудить ситуацию с компаньонами.

Это решение стало для меня роковым. За те восемь или десять дней, что отделяли меня от Москвы, конъюнктура на рынке чугуна в России резко изменилась не в лучшую сторону. Новых государственных заказов в Донецком регионе, на которые рассчитывала промышленность, не последовало. Тамошние цены стали сначала медленно, потом все быстрее падать и наконец достигли катастрофического уровня. Началась паника.

Те же самое произошло и с тульским чугуном. Московские покупатели и не думали соблюдать заключенные с тульскими заводами контракты; они наотрез отказались от любых закупок, и прекрасные долгосрочные договоры тульских заводов о поставках превратились в никому не нужные бумаги. Обе доменные печи пришлось остановить. Продолжали работу лишь два моих прежних завода: Мышегский и Черепетский.

С остановкой обеих тульских доменных печей несчастья наши не кончились: тот самый банкир Ури довел до банкротства Тульскую компанию, президентом которой он был. Он авансировал строительство третьей печи, которое должно было финансироваться из прибыли предприятия, и потребовал выплаты своих средств.

Пока разворачивались все эти события, мы в Москве, конечно, не теряли даром времени, но, так же как и все, не могли предвидеть такого трагического крушения русской черной металлургии. Возвратившись в Москву, я телеграфом отправил ордер на продажу акций по 550 франков. Ответ: нынешняя цена – 500 франков. Я телеграфирую: 450 франков. Ответ: нынешняя цена – 300 франков. И так далее. Биржевая цена в соответствии с разразившейся паникой каждый раз от нас «убегала». По лимитированной цене удалось продать лишь малую часть акций. Остаток тульских акций – а я хотел à tout prix398 избавиться от них – был реализован по цене 16 франков (!).

Тула в короткий срок рухнула как карточный домик и погребла под своими обломками эквивалент моего счета капитала в бухгалтерских книгах моей фирмы399.

Я должен был сделать вывод из создавшегося положения. Он заключался в добровольной ликвидации моей московской фирмы, которую – чтобы не повредить интересам кредиторов – надлежало провести медленно, незаметно и очень осторожно.

Это удалось за счет реализации интереса в различных акционерных обществах, включая Spies Petroleum C°, и, разумеется, отказа от других моих проектов400.

Все было завершено к весне 1902 года. Руководство «Товариществом Франца Рабенека» я передал своему получившему предварительную подготовку брату Рудольфу, а хлопчатобумажную отрасль – своему сотруднику и кузену Альфреду Класону.

Я сумел сохранить лишь малое долевое участие в синдикате «Казбек», о котором еще пойдет речь ниже. Обедневший, но с незапятнанным именем и богатым опытом, я в возрасте 41 года отправился на Кавказ, чтобы открыть новое собственное дело. Годы «ученичества» закончились (нужно признать: довольно поздно!).

Свою семью я еще в 1899 году отправил в Дрезден.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. НА КАВКАЗЕ. 1902–1904

60. Грозный

В качестве «штаб-квартиры» я выбрал Баку. Главная контора оставшегося под моим руководством синдиката «Казбек»401 была в Грозном. Следующие два года я курсировал – когда не был за границей – между Баку и находившимся в пятнадцати часах езды на поезде Грозным.

Центр округа Грозный расположен на Сунже, притоке Терека, там, где она пробивается сквозь названный ее именем нефтеносный горный хребет. Этот горный хребет со времен Петра Великого служил границей между Российской империей и свободными кавказскими народами, покорение которых в этом регионе завершилось лишь в 60‐е годы XIX века, после многолетней борьбы с чеченским национальным героем Шамилем402. Тот в конце концов был вынужден сдаться и принять жребий изгнанничества, отправившись в ссылку в Центральную Россию (Калуга).

Эта борьба нашла свое отражение и в художественной литературе. Сам Лев Толстой, еще будучи молодым офицером, принимал участие в этих сражениях и позже воплотил свои военные впечатления в романе «Война и мир»403.

Грозный был заложен как укрепленный лагерь, оборонительные сооружения которого сохранились до