Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

белокурых германцев. За домами виднелись ухоженные поля, обещавшие хороший урожай. Славные колонисты пили со мной недурное самодельное вино за процветание далекой родины своих предков.

По возвращении в Москву я приступил к созданию синдиката для использования бахметьевской концессии.

Моему совладельцу, Даниэлю Штукену365, которому моя предприимчивость действовала на нервы и который поэтому решил покинуть фирму, я компенсировал его долю, передав ему руководимые им красильную и химическую отрасли, после чего я остался единоличным владельцем фирмы.

При составлении капитала синдиката в размере, если не ошибаюсь, 600 000 рублей я при своей тогдашней неопытности в нефтяных делах совершил одну принципиальную ошибку, оставив слишком большую долю своей фирме. Эта ошибка, к счастью, не привела к неприятным последствиям. Я закрепил за своей фирмой 60% капитала и предложил по 20% «Вогау и К°, Москва» и Иоганну Беренбергу («Госслер и К°, Гамбург»). «Вогау и К°» приняли мое предложение, гамбургскую же долю я хотел предложить моему покровителю Иоганну фон Беренберг-Гослеру366 367 368 во время своего следующего визита к нему.

Мне все равно нужно было по делам в Лондон. На мой телеграфный запрос оттуда Гослерам, застану ли я в Гамбурге их шефа, я получил ответ, что тот находится в Биаррице. Я отправился в Биарриц. Господин фон Гослер принял меня и сообщил, что завтра утром уезжает в Мадрид, а до этого должен написать и прочитать еще столько писем, что просто не имеет возможности говорить со мной о делах; поэтому он предлагает мне поехать вместе с ним в Мадрид, и мы уже по дороге, в поезде, сможем обсудить все вопросы. Вечером я осмотрел Биарриц с его великолепным прибоем и видом на испанское горное побережье, а на следующий день поехал с господином Гослером в Мадрид.

В дороге мы смогли полюбоваться прекрасными горными ландшафтами, потому что наша деловая беседа была предельно короткой: Гослер принял предложенные 20% участия.

В Мадриде мне делать было нечего, кроме посещения несравненного музея Прадо. На следующий день я пустился в обратный путь – прямо в Москву.

Не теряя времени, я принялся за организацию нового предприятия в Грозном. При этом я набил себе немало шишек (которые, впрочем, потом с лихвой окупились). Во-первых, потому, что в то время было крайне сложно найти подходящих помощников, особенно для такого геологически еще не освоенного региона, как Грозный, а во-вторых, потому, что я и сам в этой области был новичком. Я просто бросился в своей наивности, которая была простительна ввиду моей молодости, в эту отнюдь не простую коммерцию, как в омут.

Местным руководителем грозненского предприятия я взял Морица Мареша, умного и трудолюбивого, но упрямого как осел венца, который был, как явствует из его фамилии, чехом. После того как я и в связи с ним сделал несколько полезных выводов на будущее, он проявил себя толковым руководителем, за которым, однако, требовался строгий контроль.

Рекомендации Коншина, которому пришлось довольствоваться скромной ролью геологического консультанта, я был обязан необыкновенно толковым буровым мастером, американцем Кольбертсоном369. Он прекрасно знал свое дело.

И вот началось бурение скважин в долине на бахметьевской земле, которое через два или два с половиной года закончилось полным фиаско и печальная слава которого быстро распространилась, поскольку в то время это была самая большая глубинная скважина на Кавказе.

Бурение шло крайне медленно, потому что никак не удавалось пройти каменные осыпи. Когда мы достигли глубины соседней ротшильдовской скважины (160 м), те остановили бурение: вероятно, исходя из справедливого соображения, что, если Шпис решил разведать синклиналь, Ротшильд может сэкономить расходы на это; их 80 десятин оставались при них.

Я мужественно продолжал бурение. На глубине 300, максимум 400 метров мы должны были, как клятвенно заверял меня Коншин, наткнуться на третичные нефтеносные пески. Но бур по-прежнему упирался в эти проклятые осыпи! Бур медленно, мучительно, фут за футом вгрызался в землю. 500 метров, 600, 700… По-прежнему – камни! В конце концов мое терпение – вместе с синдикатным капиталом – иссякло. Я велел остановить бурение. Результатом его, купленным такой дорогой ценой, было то, что опубликованные господином Коншиным в его распрекрасной книге карты оказались в отношении уклона пластов Грозненской синклинали фантазиями и доказательством того, что Грозненскую долину нельзя рассматривать как нефтеносную. Ценный результат для человечества и убыточный для меня.

Лишь позднее, более основательно познакомившись с нефтяной геологией, я понял, что бурение в Грозненской синклинали было вообще чистым безумием, которого не избежали и ротшильдовские геологи. Дело в том, что из‐за более высокого удельного веса воды в сравнении с удельным весом нефти вода в пластах, содержащих как нефть, так и воду, скапливается в синклинали и вытесняет более легкую нефть в антиклиналь. То есть если бы мы вообще добрались до третичных песочных пластов, то, возможно, получился бы великолепный артезианский колодец с соленой водой, но только не нефтяной фонтан.

Впрочем, наше терпение было вознаграждено в другом направлении. За прошедшие два года мы набрались опыта, многому научились и прежде всего пришли к выводу, что бурить нужно на антиклинали, то есть на горном хребте.

Поэтому я приобрел для нашего синдиката концессию у Ступина – десять десятин на западе освоенной к тому времени части Сунженского хребта370. Однако моей фирме пришлось авансировать синдикату необходимые средства на новую концессию и на начавшееся там бурение, поскольку остальные его члены по вполне понятным причинам не горели желанием вкладывать новые деньги в новую буровую авантюру.

И вот, через относительно короткое время, я испытал глубокое удовлетворение, добившись наконец вожделенного результата, который позволил мне не только вернуть синдикату потерянные на бахметьевской концессии деньги, но и благодаря хорошему профициту вернуть ему прежний энтузиазм.

Это было незабываемое мгновение, когда я, случайно оказавшись в Грозном и стоя у буровой вышки, вдруг увидел первые признаки нефти – всего лишь несколько капель. Кольбертсон спокойно жевал свою неизменную жевательную резинку и плевал на землю рядом со мной. На его неподвижном непроницаемом лице и в этот раз не дрогнул ни один мускул, когда он показал рукой на выбуренную породу и нарочито спокойным голосом сказал: «Нефть». Первые капли нефти за два года! Я с трудом подавил ликующий вопль.

Этот простой, но прекрасно умеющий владеть собой янки был поистине золотой парень!

b) Синдикат «Терек» с ограниченной ответственностью

Почти одновременно с бурением на ступинской земле разведывательное бурение начали еще на двух концессионных территориях (каждая по десять десятин), принадлежавших двум москвичам: Глебову и Кристи