Херсон Византийский - Александр Чернобровкин

Что меня поразило – это легкость, с какой пленные влились в аланский род. За три дня, пока мы медленно добирались до аланского стойбища, гуннские женщины и дети перестали горевать. В их жизни мало что изменится. Та же степь, тот же скот, такой же образ жизни. Только ночевать будут не в кибитках, а в юртах. Разве что мужья у женщин появятся другие. А у некоторых – наконец-то появятся. Дети вырастут не гуннами, завоюют в бою, если сумеют, право считаться воинами, что значит – аланами. Кстати, многие пленники от смешанных браков с аланками, тоже когда-то смирившихся со своей долей. Благодаря пленным и прибившимся аланам, род Гоара увеличился и стал сильнее почти вдвое. И примерно во столько же богаче. Мне нравится, когда мои друзья богаты: не надо выслушивать жалобы на бедность.

По прибытии в Херсон я решил не продавать весь скот. В тоже время не хотелось содержать его много во дворе. Да и летом в городе напряжно жить из-за вони. С наступлением холодов она не доставала, разве когда ветер дул на нас со стороны рыбного рынка. Я сходил в гости к Келогосту. Принес им в подарок немного перца.

Пока его жена готовила нам мясо с этим перцем, я поинтересовался:

– Не знаешь, никто не продает виллу с земельным участком?

– А большой участок тебе нужен? – уточнил он.

– Не очень. Мне главное, чтобы дом был большой. У меня теперь на шее такая орава, что в маленьком не поместимся, – объяснил я.

– Большой дом продается только с большим участком, а такой стоит дорого, – сообщил он.

– Сколько примерно? – поинтересовался я.

– Чуть поменьше продали в начале осени за четыреста солидов. Этот будет стоить не меньше четырех с половиной сотен, – ответил Келогост.

– То есть, примерно шесть фунтов? – уточнил я.

С богатством пришла привычка считать золото фунтами.

– Он стоит таких денег, – заверил дрегович.

– Сведи меня с продавцом, – попросил я.

Дом оказался размером с Келогостов постоялый двор. Типичная планировка – первый этаж занимали служебные помещения, включая давильню винограда, на втором – жилые. Баня и кухня располагались в отдельной одноэтажной пристройке со стороны участка. Земельный участок был разбит на отсеки шириной метров пять. Разделены они были стенками метровой высоты, а от соседних участков – двухметровой. В каменистой почве вырубили прямоугольные ямы, складывая из камней стенки, и заполнили их привезенным из степи черноземом. Все это сделали еще древние греки, когда основали здесь колонию. Наверное, не они сами, а их рабы, но все равно труд был титанический. В ближних отсеках был сад с яблонями, грушами, персиками, черешнями, айвой, грецкими орехами и даже одной черной шелковицей. Затем шли огород и бахча, теперь, после сбора урожая, пустующие, остались только сухие стебли. За ними – виноградники. Лоза вилась на деревянных опорах, расположенных низко, не выше метра. Сейчас она была обложена соломой и присыпана землей, чтобы не замерзла. В конце располагалась пашня под пшеницу и овес. Самодостаточное хозяйство. Такое мне и надо. Сторговались быстро. Продавец – овдовевший, бездетный, пожилой грек – оказался разумным человеком. Ему хотелось встретить старость в более теплых краях и добраться туда до сильных холодов, пока ходят суда. Мы оба знали, сколько сейчас стоит такая вилла. Он назвал цену чуть выше, я – чуть ниже, и сошлись на середине.

В довесок к участку прилагались кобелек среднего размера с обвисшими, как у таксы ушами, только не такими длинными, и две суки, одна из которых явно была его мамашей. Я забрал ее в городской дом, чтобы Гарри не скучал. На вилле поселил скифов с женами. Здесь же разместил списанных со шхуны коз, а также купленных по желанию Алены и надоевших мне в городе кур, борова и двух свиноматок, пригнанных волов с кибитками, отобранных мною из скота на продажу трех коров для снабжения всей оравы молоком и пятерых бычков на мясо. Днем скифы на своих конях пасли скот в предгорье, а на ночь загоняли на пашню. Остальные до весны собирались жить в городе. Славянка, которую я назвал Милой, сперва помогала Вале, а потом и заменила ее, когда та родила девочку. Семен сразу перестал напоминать мне, что ему пора вернуться в лесную деревню на берегу реки. Но и в городе ему не нравилось. Я предложил Семену с Валей и дочкой перебраться на виллу, что они сделали с радостью.

Алена к девочке относилась хорошо, но признавать сестрой не желала. И то верно: кто она, а кто эта девочка?! Как говорят византийцы, каждая короткохвостая собака считает, что родня нам. Алене, кстати, очень нравилось, когда Аппа целовал ей руку. Мне тоже пытался. Я сперва выдергивал руку, а потом наорал на него. Старик сразу расплакался, смутив меня, отчего я разозлился еще больше и чуть не прогнал его. К счастью, после этого Аппа перестал донимать меня, переключился на Алену и Виктора. Пацан уже начал ходить и произносить отдельные слова, а жена моя вроде бы собралась подарить ему братика или сестричку. В последнее время она как бы прислушивается к тому, что происходит внутри нее, но мне пока ничего не говорит. Я делаю вид, что ничего не замечаю.

Шхуну вытащили на берег, законсервировали на зиму. Когда корпус высох, почистили его от нароста. Ни одна доска не сгнила и не треснула, ремонт не требовался. По весне проконопатим и просмолим ее заново.

35

Мы опять стоим на якоре возле Тендровской косы. В Днепр заходить еще вроде бы рано, а сидеть в Херсоне мне стало скучно. Шхуна, законопаченная и просмоленная, лениво покачивается на маленьких волнах в ста метрах от берега. На него сходим только, чтобы развесить на шестах рыбу для вяления. Заготавливаю такую для себя. Будем есть в открытом море. Остальную засаливаем на продажу. Со мной тот же экипаж, только новые матрос грек Эвридам, нанятый вместо Семена, который оставлен с бабами на вилле копаться на грядках, повариха Мила вместо Вали и ее сын, нареченный мною Саввой, в качестве юнги. Гунны пока не появлялись. Или не знают о нас, или не обращают внимание. А вот я решил посмотреть, как они живут. Уж больно мне это место приглянулось, не хотелось делить его с опасными соседями.

Отправился на разведку вечером, взяв с собой скифов и готов. Из брони одели только шлемы и кольчуги, чтобы быстрее передвигаться, в том числе удирать. Пристали к берегу на шлюпке в том месте, где лесок подходил почти к воде. Лодку не берег не вытаскивали, привязали к стволу деревца. Скифы не забыли, где в прошлом году видели гуннов, повели нас уверенно. Меня не переставала удивлять их способность хорошо ориентироваться ночью в степи. Трехэтажка, в которой я вырос, имели подвал с сараями для угля, ведь квартиры отапливались угольными печками. В подвале электрические лампочки надолго не задерживались, поэтому там всегда было темно, сухо и тепло, потому что там проходили трубы водяного отопления. Пацанами мы проводили в подвале много времени. Покурить, в карты поиграть да и просто пересидеть холодную погоду. Поэтому темноты я не боялся, хорошо в ней видел и перемещался. Но мне было далеко до скифов. Отправился в разведку потому, что они сказали, будто здесь гунны живут оседло, не в кибитках. А почему? Или это не гунны?