Позади Москва - Сергей Анисимов

К этому дню бывшая учебная рота из некомплектной превратилась в почти полуторную: не 40 человек, а 120. Не два взвода по два отделения, а четыре по три. Несмотря на имевшее место дезертирство, на которое пошло уже несколько человек из знакомых ей в лицо. Близость большого города была слишком серьезным соблазном: здесь почти все были местными. А новости по радио и от родных, пробивающиеся со все более нерегулярными включениями сотовой связи, были очень и очень нехорошими. Все более нехорошими каждый день.

Ненормальным и даже несколько сюрреалистичным показалось Вике то, что командир 2-го взвода Ежов, имея звание старшего сержанта, командовал теперь, по крайней мере, двумя лейтенантами из свежего пополнения. Бывшими «пиджаками», получившими офицерские звания после выпуска из вузов, имевших военные кафедры. Одного из ИТМО, артиллериста морской артиллерии, и одного аж из Первого медицинского, врача надводного корабля. Его не сделали командиром медицинского взвода, потому что тот был уже полностью укомплектован еще в мирное время и командовал им аж капитан, являвшийся выпускником военно-медицинской академии. Но начштаба батальона мельком и невнятно упомянул, что будет иметь непривычного резервиста в виду. А пока, дескать, тот будет считаться санинструктором роты. Врач только усмехнулся и мрачно кивнул: он вообще все делал с довольно мрачным видом.

После того как пришлось сформировать третье отделение, его командиром назначили второго из тех мужиков среднего возраста, которые на ее глазах обменялись балканскими ругательствами и так оба этому удивились. Мата вокруг вообще было много, непривычно много, но вот это Вике запомнилось. Вопрос «кто из вас имеет боевой опыт?» звучал уже несколько раз, и в первый – когда, собственно, и выяснилось, что эти двое побывали в Сербии, хотя и в разное время, – и позже. Каждый раз, когда прапорщик-кадровик приводил к Ежову и Проскурину очередные несколько человек. Про то, что в Сербии воевали русские добровольцы, Вика когда-то слышала, но ей всегда казалось что это «казаки», то есть ряженые. Выходило, что нет. К слову, мрачный лейтенант-врач, ставший теперь стрелком, тоже положительно ответил командиру роты на этот же вопрос, назвав Чечню. Но на уточняющие он начал что-то невнятно мычать, задумался, затем неуверенно упомянул горы, морскую пехоту и «непростая история была», и Вика без колебаний заключила, что он врет. Ротный наверняка тоже.

Второе упражнение – это стрельба с места по появляющейся цели из различных положений, цель – атакующая группа пехоты: два стрелка, поясные фигуры. В первые разы до этого упражнения вообще не доходило, в следующие разы командир взвода приказывал стрелять только одиночными, а потом уже разрешалось выбирать, одиночными стрелять или очередями. Вика даже не думала, что в армии такое бывает, в смысле выбор. Очередями у нее получалось плохо, и она даже обиделась сама на себя. Командир отделения посмотрел и после окончания упражнения, с их «отбоем» и рапортом, подошел, показал. Не упустив случая хорошо потрогать ее за бока. Но без лишнего, не дурак. Угроза поменять ей автомат на поварешку, судя по всему, отступила довольно далеко.

Патроны здесь не считали или считали только для подсчета очков и выведения оценок. Позади огневого рубежа на столах свободно стояли открытые «цинки», и начиная с третьего упражнения этих конкретных стрельб им отдали приказ стрелять сколько потребуется. И после паузы объяснили, что «в значении – потребуется, чтобы все выбили по крайней мере «хорошо». Попытки с четвертой Вика выбила требуемое «хорошо» и при стрельбе очередями, но с пятой снова спустилась, потеряв сразу десяток очков. Плечо болело уже непрерывно, в том числе во время отдыха. И еще болели шея и спина, потому что в прошлые дни она прикладывалась неправильно. И ныли руки, хотя руки у нее были не слабые: все-таки пловчиха. «Некуда здесь плыть, девочка», – сказала Вика сама себе в один из моментов, когда можно было хоть что-нибудь подумать, глядя из-за спины на тех, чья очередь была стрелять. «И будет ли еще хоть раз бассейн с голубой водой, белым кафелем и розовым полотенцем?» Она сама понимала, что отупела: никакой учебы по учебникам и наглядным пособиям здесь не было и в помине. Или почти не было, только что-то в самом начале. Только стрельбы и марши, хотя и «близкие», и учеба по сборке-разборке, и снова стрельбы, иногда по много часов подряд. И чистка лишнего оружия, и «личное время – 15 минут», когда можно попробовать позвонить маме. Дважды это удалось, и мама рассказала, что у нее все хорошо, но в ее голосе были слышны спрятанные слезы. Мама сказала, что они решили жить с соседкой и ее двумя детьми в одной квартире, наглухо закрыв вторую. Так, по ее словам, было лучше. Слово «безопаснее» не прозвучало, но Вика его как-то почувствовала. И еще мама произнесла название нескольких городов и городков, до того близких, что хотелось закричать и куда-нибудь убежать, пока не поздно. Враги были совсем рядом, а они до сих пор не представляли собой ничего. Сборище надевших военную форму и давших присягу сопляков и мужичков. И одна соплячка среди них, рядовая Петрова. Это настолько не соответствовало высоте и мощи накатывающегося вала, что от такого бросало в дрожь. А ведь она не была «чистым гуманитарием», она была дочерью старшего офицера. «Военная косточка», как раньше говорила бабушка.

Снова упражнение, сразу прекратившее все мысли. Когда Вика стреляла, она не думала вообще ни о чем, совсем. Голова была пустая, и руки работали автоматически, сами: при помощи глаз, но без помощи извилин мозга. Даже смешно. Попадание, еще попадание: щепки летели во все стороны, и она видела это четко и резко, как на ярком киноэкране. Атакующая (отходящая) группа пехоты – два стрелка на разных рубежах, потом смена позиции. Потом огневая группа – тоже две фигуры, из которых одна изображает пулеметчика. Снова смена позиции. Азарта Вика не испытывала – для этого, наверное, тоже нужны мозги. Еще одна мишень – как бы «атакующий стрелок». На спусковую скобу она жала, не жалея пальца, и было такое ощущение, что первые из вырванных из мишени щепок не успели еще отлететь, когда она выстрелила в третий и четвертый раз. Песец ослику. Второй магазин ей не понадобился.

– Рядовая Петрова, стрельбу закончила.

Она поставила автомат на предохранитель и только теперь начала нормально дышать, а в глазах чуточку прояснилось.

Слева и справа раздавались те же слова. За дисциплиной, точнее, за техникой безопасности здесь следили сурово.

– Разряжай!

Вика выложила второй магазин на мерзлую доску, отстегнула початый и один за другим выщелкнула неизрасходованные патроны в ладонь. Тех оказалось неожиданно много: даже один раз пришлось отложить их в сторону.

– Рядовая Петрова, оружие разряжено, поставлено на предохранитель.

– Смена, к середине. Оружие к осмотру.

– Товарищ капитан, рядовая Петрова выполняла боевую задачу по уничтожению противника в указанном секторе стрельбы. В ходе боя наблюдала: все цели поражены. Боеприпасы израсходованы не полностью, осталось 40 патронов. Задержек при стрельбе не имелось.

Она оттарабанила свое как робот: памятью бог не обидел.

– Ну, Петрова, ты даешь. Кураж поймала?

Вика не нашлась, что ответить. По ощущениям мозги до сих пор включились не полностью. Интересно, у отца так же? Когда он бросает на врага набитую взрывчаткой стальную хрень, весящую черт знает сколько?

Повесив автомат за спину и собрав патроны в карман, Вика пошла за остальными, шумно переговаривающимися, почти веселыми. Почему-то во время стрельб почти забывалось, для чего все это и что там, снаружи. Теперь это накатилось заново.

Когда они менялись, она снова обратила внимание, что атмосфера в отделении и во взводе в целом изменилась. Лица стали более человеческими, более сглаженными. Странно звучит, правда? Но в первые двое суток пребывания в армии Вика была буквально шокирована обилием страшных, некрасивых людей рядом с собой. Непрерывным матом по любому поводу – и вот именно этим, лицами. При этом ей было совершенно понятно «в принципе», что ни одна рота, кроме, пожалуй, каких-нибудь кремлевских курсантов, не может состоять из Аполлонов. Высоких, мускулистых и белокурых красавцев со значительными и вдохновленными лицами. Вроде тех, какие нам показывают в рекламе «Polo Ralph Lauren». Типа вдохновленными перспективной защищать Родину. На самом деле эти ребята и мужики оказались совершенно не красавцами, да и вообще не произвели на нее, уже не девочку, хоть сколько-то достойного впечатления. Некоторые с резкими чертами лица, некоторые с лишним весом, некоторые с плохими зубами. Все это и многое другое во всех возможных комбинациях. Татуировки, в том числе блатные или сделанные под блатные. Прыщи на рожах, а у одного – искусственные шрамы, что всегда вызывало у Вики отвращение. Был скинхед или по крайней мере русский националист, немедленно после появления в казарме громогласно обвинивший во всем происходящем жидов. Был высокий и курчавый парень-еврей, тут же ответивший на это прямым ударом в голову с правой. Драка длилась ровно четверть минуты: по три удара на каждого. Когда их растащили, у еврея была рассечена губа и бровь, а нацик уже начинал багроветь левой половиной лица: его соперник явно владел обеими руками не одинаково хорошо. Вика и все остальные слышали, что орал старший сержант за закрытыми дверями, к вечеру побитых парней поставили мыть сортир вместе, и на следующий день на них двоих было уже совсем страшно смотреть. Но потом отеки с морды спали у обоих, и они вдруг оказались людьми. И остальные тоже, как ни странно, почти все одновременно. Скуластый и сутулый парень с блестящими глазами, которого Вика в старые времена послала бы далеко и конкретно даже не при попытке познакомиться, а при попытке подойти близко, вдруг оказался знатоком песен. Причем не рэперских трынделок, а нормальных: «Наутилуса», Визбора, Высоцкого, Цоя, «The Beatles», старого белорусского «Господина Бользена», песен Евгении Смольяниновой. Негромко, под нос – для себя, а не для других, – но очень чисто. Он пел их, даже когда было совсем тяжело. Это Вику просто шокировало, а потом выяснилось, что одно, или другое, или третье есть у каждого из них. Отвоевавший в Сербии «не-казак» по имени Денисыч очень любил детей и кошек. У него дома были коты и аж трое детей, и он все равно пошел в военкомат. Причем, по его словам, именно не «все равно», а «поэтому»… Один из самых молодых парней, деревенский, неожиданно оказался хорошим рукопашником: даже когда против него вставали офицеры, он кидал и валял их какими-то хитрыми бросками, не даваясь в захваты и уворачиваясь от ударов кулаками и ногами. В батальоне был «физкультурник» в невысоком звании прапорщика. Вот с этим они рубились почти на равных, под общий свист и улюлюканье, и деревенского в конце концов уложили лицом вниз, но запыхавшийся прапорщик утер распоротую в одном из падений щеку и молча показал болеющим сразу два больших пальца. А потом помог уже не похожему на дешевого гопника парню подняться… Мрачный доктор жестко и профессионально делал массаж. В первый раз предложил сам – кому-то из совсем уж немолодых мужиков, воем вывших после «штурмового городка» и полосы препятствий в полной выкладке: с оружием, боеприпасами, в бронежилетах. Потом его начали просить, и он не отказывал, хотя было видно, как устает сам: все же он был постарше большинства. По 10, редко по 15 минут, но мял мужикам и ребятам спины, плечи и ноги, вытягивал мышцы, бил раскрытой ладонью по позвоночнику.