Бранислав Нушич - Дмитрий Жуков

Да, пьеса, настоящая пьеса. В четырех стенах театра он найдет себя, реабилитирует после провала грандиозного спектакля под открытым небом.

Несколько дней раздумий, и Нушич обращается к истории. За одну ночь он пишет пьесу, которой суждено было пережить громкий, хотя и кратковременный успех.

17 июля 1878 года австрийские войска впервые переступили границу Боснии, чтобы осуществить свое «право на утверждение порядка», предоставленное Берлинским конгрессом. И тотчас вспыхнуло поголовное восстание горцев-мусульман. Двухсоттысячная армия австрийцев не сразу заняла город Сараево. Здесь ей оказывала сопротивление «боснийская лига» во главе с Хаджи Лойей Хафизом.

Хаджи Лойя был головорезом и мусульманским фанатиком, ненавидевшим православных сербов, но как историческая личность Нушича он не интересовал. Воображение драматурга привело остатки повстанцев, среди которых были и мусульмане, и православные, и католики, в знаменитую Гази Хусарев-бегову мечеть, где они все, вместе со своим вождем Хаджи Лойей, гибнут под пулями идущих на последний приступ «швабов» — австрийцев. (Кстати, настоящее имя Хаджи Лойи было Салих Вилайетович, и умер он через десять лет после оккупации Боснии во время своего повторного хаджа в Мекку.)

Закончив под утро одноактную трагедию, Нушич написал название «Хаджи Лойя», и ниже: «Слово, сказанное вовремя».

Милорад Петрович получил «живое слово, которое пылает, как ничто другое», и приступил к репетициям. Премьера состоялась уже 9 декабря 1908 года.

Медленно поднялся занавес, и зрители увидели мечеть. Полы ее застланы коврами, на голых стенах — изречения из Корана, на коврах — мусульмане, склонившиеся для молитвы. Но вот в дверях появляется громадный Милорад Петрович, игравший Хаджи Лойю. Кожух, седая борода, на голове — повязка, за поясом — пистолеты, в руке — кремневое ружье; сквозь разодранную на груди рубашку виднеется волосатая грудь. Громовым голосом он возглашает:

— Встаньте и больше не склоняйтесь! Пора нам выпрямиться!

Эта фраза падает в зал, и зрители, как один, вскакивают с мест, кричат, аплодируют. Агитационная пьеса, написанная опытной рукой, начинается с лозунга, отражающего всеобщее настроение.

Хаджи Лойя призывает правоверных умереть здесь, в мечети, и показать всей Европе, всему миру, бросившему Боснию на растерзание «швабам», всю несправедливость эгоистической политики европейских держав. То, что Нушич говорил в своих страстных речах на площади, он перенес и в пьесу. Пренебрегая законами драматургии, Нушич превращает сцену в трибуну.

Пришло время, когда даже аллах благословил бы союз с неверными. Три веры разделили сербов, но теперь, в смертный час, под сводами мечети и в сердцах мусульман найдется место и для православных и для католиков. Эта земля принадлежит всем им — они родились на ней, они вместе росли. Появляются католики. Православные сербы вносят трехцветное сербское знамя (три веры одного народа). Со сцены зачитывается длинная прокламация главнокомандующего австрийскими войсками генерала Филипповича; фальшивая фразеология, лицемерные заявления: императорские войска «несут вам не войну, а мир!» Мир… на остриях штыков! Да ведь в многонациональной империи ни один народ не дружит с другим. Это Австро-Венгрия рассорила сербов с хорватами. Под скипетром Габсбургов сербов отучат «любить свою страну, свою веру, свой очаг». Лучшие сыны отечества будут гнить в австрийских тюрьмах…

Гремят залпы идущих на приступ австрийских солдат. Отстреливаются и гибнут один за другим осажденные в мечети, выкрикивая: «Нас не забудут!», «В Боснии сдаются только мертвые!»

В пьесе больше выстрелов, чем слов.

Однако такого успеха не имела ни одна постановка Народного театра. Пришлось давать по нескольку спектаклей в день. Касса театра была полна. Когда ажиотаж немного спал, решено было совершить турне и по другим городам Сербии. Собственно говоря, отправились два человека — Милорад Петрович и Бранислав Нушич. Один играл главную роль, другой — роль… агитатора и суфлера. Расчет был на местные самодеятельные силы и главным образом на солдат местных гарнизонов, которым в спектакле с пальбой приходилось трудиться больше всех.

Ну, а под занавес, пожалуй, стоит рассказать комический эпизод, едва не кончившийся трагедией.

В городе Крагуевце «труппа» давала до девяти спектаклей в день. Полтора часа спектакль, полчаса на отдых, и снова спектакль… Перед началом на сцену выходил Нушич и под возгласы публики «Долой Австрию!» произносил горячую речь. Затем он залезал в суфлерскую будку и подавал оттуда команды статистам. Воинский начальник аккуратно поставлял солдат, которые ревностно отстреливали положенное число холостых зарядов.

Но однажды произошло недоразумение — солдатам вместо холостых выдали боевые патроны.

— Погибнем все! — крикнул Хаджи Лойя, и это был знак к стрельбе.

Что тут началось! Визжали пули, падали кулисы, со сцены неслись крики ужаса, которые зрители сперва приняли за очень натуральную игру.

Нушич выскочил из суфлерской будки и упал в оркестровую яму. Милорад Петрович, игравший Хаджи Лойю, распростерся на сцене во весь свой громадный рост и закрыл голову руками. Пальба кончилась лишь тогда, когда добросовестные солдаты расстреляли все патроны.

Возглас «Погибнем все!» чуть не оказался пророческим. Срочно пересчитали всех, кто был на сцене. Все оказались целы и невредимы. Недоставало одного Нушича. После непродолжительных поисков его извлекли из-под сцены всего облепленного паутиной.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

И СНОВА «ОСКОРБЛЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА»

Мозаика жизни Бранислава Нушича в последующие несколько лет чрезвычайно пестра. В 1909 году состоялись премьеры двух его пьес — патетической трагедии «Осенний дождь» и написанной под влиянием горьковского «На дне» любовной драмы «За спиной у бога».

В том же году Нушич оставил «Политику», устав от еженедельного придумывания фельетонов, и решил вместе с журналистом Н. Димитриевичем издавать газету «Трибуна». Это сразу же повлекло за собой новые неприятности.

В королевском дворце в обстановке интриг, сплетен и скандалов решался вопрос — кому быть наследником престарелого короля Петра Карагеоргиевича? Старшему ли сыну Георгу или младшему — Александру? Георг отрекся от своих прав, но король Петр еще колебался с выбором престолонаследника. Нушич дерзнул вмешаться в политическую свалку. Он написал статью «Династия и народ» и опубликовал ее в номере «Трибуны» от 26 января. 1910 года.

«Сербия, в которой были условия для здоровой жизни, потеряла самых прекрасных тридцать лет в результате династических и междоусобных схваток. Частые склоки, которые сотрясали двор, занимали сербскую общественность и иностранную печать, жадную до таинственных и дешевых сенсаций…».

Нушич дает анализ обстановки в Сербии за несколько десятков лет, осуждая взаимную ненависть, междоусобицу, обвиняя партии в отсутствии патриотических чувств. Он не останавливается и перед упреками королю Петру, забывающему о своем долге серба-патриота. Он напоминает ему, что интересы Сербии должны быть превыше всего, что страна хочет мира, и долг короля — дать его Сербии.

Прокурор нашел в статье основания для обвинения Нушича в «оскорблении его величества».

Но случилось так, что суд состоялся не сразу, а в тот год было много всяких манифестаций, конгрессов и прочих общественных спектаклей, до постановки которых Нушич был такой охотник.

Правительство отмечало его полезную деятельность. Престарелый король Петр пользовался его советами, когда принимал дипломатические решения, касающиеся отношений с Турцией, по македонскому вопросу. Нушич — непременный режиссер всех государственных торжеств. За время между обвинением «в оскорблении его величества» и судом Нушича награждают двумя орденами — Св. Саввы и Белого орла.

К ордену Св. Саввы Бранислав Нушич и Драгутин Илич были представлены за их всеобъемлющую просветительскую деятельность министром просвещения Продановичем (тем самым «независимым радикалом» и литератором, из-за которого когда-то пострадал нос драматурга). Получать ордена, конечно, приятно, но такое отличие оказалось весьма накладным. Писателей призвали в финансовые органы и потребовали с них по 75 динаров орденского сбора. Государство остроумно извлекало выгоду из тщеславия своих подданных.

Для писателей, живших на скудные гонорары, это была огромная сумма. Она равнялась месячной плате за трехкомнатную квартиру в центре Белграда. И Нушич с Иличем уготовили шутливую месть своему приятелю министру.

Они совместно купили вексельный бланк, проставили в нем сумму — 150 динаров и отправились на прием к Продановичу.

— Садитесь, и никаких благодарностей! — изрек министр, предполагавший, что ему наносят визит вежливости.