Сыск во время чумы - Далия Трускиновская

– Вроде оно…

– Не обижайте бедную девицу, – попросил Клаварош по-русски. – У нее замутился рассудок.

– У меня у самого сейчас рассудок замутится, – пожаловался Архаров. – Коли по уму, так его допросить и – тебе, Бредихин…

Бредихин кивнул. И без слов было ясно – для чего. Мародеров, да еще оказавших бешеное сопротивление, ждал расстрел. Всех. Как-то так само решилось, без слов, что этой неприятной работой займется Бредихин. Построит на заднем дворе солдат – не преображенцев, великолуцких, – и скомандует дать залп.

– Пойду пригляжу, чтобы тех, кто в переулке, завели во двор, – сказал он и покинул в гостиную.

Его уверенные шаги прогремели по анфиладе и угасли.

– А девку бы надо на Остоженку, чтобы дала показания, – сказал Архаров задумчиво. – На сей предмет у нас Шварц имеется…

– К Шварцу? Через мой труп! – возмутился Левушка. – Ты что, не слыхал про его методу?

Архаров нехорошо усмехнулся. Кое-что он про своего нового приятеля уже проведал.

– А что, неглупая метода. Показывает все свои кнутобойные орудия и любезно просит сказать правду. Дураком нужно быть, чтобы врать и отпираться. Тучков, не дури. Мы взяли шайку мародеров, которых нужно осудить по всей строгости закона. И Клавароша твоего – соответственно. Но с ними-то проще – захвачены при сопротивлении. А девка все это время жила в доме и все видела. Да и не одна, поди, жила – не за так ее тут кормили-поили… Возможно, она даже знает какие-то тайники.

Клаварош внимательно вслушивался в неторопливую архаровскую речь – и вдруг пылко заговорил по-французски. Опомнившись, начал сам себя нескладно переводить, но Левушка рукой сделал ему знак, чтобы замолчал.

– Клаварош говорит – он ее прятал. Пить-есть ей приносил и смотрел, чтобы она с шайкой не встречалась.

– Вранье. Ты же сам рассказывал, как она среди бела дня играла на клавикордах. И двери отперты – кто хошь заходи, слушай, любуйся!

Левушка несколько смутился.

– Днем-то они, поди, отсыпались, – предположил он. – Трудились-то по ночам…

– Тучков, уймись. Не твоя печаль чужих детей качать. Федя, позови мортусов – нужно обыскать особняк. Много любопытного, поди, сыщется. Коли что этакое – как раз на фуре и отправим на Остоженку. И девку твою заодно.

– И ее – на фуре?

– Невелика барыня.

Федька обернулся на француженку, оглядел ее, вздохнул и вышел.

Левушка отошел к окну. На лице было написано сильнейшее недовольство. Однако Архаров был тут старшим по званию – приходилось подчиняться.

– Ступай сюда, Тучков, без тебя не обойтись. Спроси его – пусть растолкует хоть по-французски, да вразумительно, как сюда попал.

– Я знаю по-русски, – сообщил француз.

– А твоего русского языка для дачи показаний хватит? – осведомился Архаров, подошел поближе и тряхнул пленника за грудки. – Понаехали, спасу от вас нет! Гувернер, говоришь?

– Воспитатель, – упрямо сказал по-русски Клаварош.

– Кем был в своем отечестве?

Француз усмехнулся.

– Кучером!

– Как кучером? – спросил ошарашенный Левушка.

– А так – кнутом махал. Это он правду говорит, – сказал Архаров. – И, сдается мне, не от хорошей жизни в Россию сбежал. С кем-то он дома не поладил, статочно, что с правосудием.

– Служил в Лионе у господина виконта де Бюсси, у госпожи маркизы де Каюзак, имею рекомендации, – сообщил француз. – Меня оклеветали, будто продаю на сторону фураж.

– Как, и ты?! – изумился Архаров. – Слышишь, Тучков? Нет, тебя, сударь, не оклеветали. У нас в полку такой вор завелся, ну точь-в-точь так же глядел!

– Куда глядел? – спросил Клаварош.

Архаров покачал головой. Левушка произнес несколько слов по-французски, Клаварош кивнул.

– О чем хотел сообщить? – вопрос свой Архаров задал внезапно и резко.

– Хотел сказать, где спрятано награбленное имущество.

– Послабление себе покупаешь?

Клаварош посмотрел на Левушку.

– Я же говорил, что твоего русского языка нам не хватит, – сказал ему Архаров. – Тучков, растолкуй ему, что раньше надо было на мародеров доносить и про награбленное имущество толковать. А теперь он сам – мародер.

Левушка заговорил было, но француз его перебил и разразился бешеной речью.

– О чем он вопит? Сделай экстракт!

– О том, что не имел иного выхода, – доложил Левушка. – Ему нужно было кормиться и кормить девицу Виллье.

– С чего вдруг такая забота о девице? – подозрительно спросил Архаров.

– Мы из одного города, мы оба из Лиона, – сказал по-русски Клаварош. – Ее матушка – мне… моя… крестовая…

– Крестная мать, – догадался Левушка.

– Врет? – сам себя спросил Архаров. Клаварош изъяснялся на русском языке, который знал прямо-таки блистательно для француза, однако сопровождал свои речи бурной мимикой, так что высмотреть, правда или ложь, у Архарова пока не получалось.

– Мы вместе ехали в Россию, она с сестрой, я с товарищами. Она была еще девочка. Я не мог найти места кучера, у вас эту, метье, должность исполняют лез пейзан… крепостные люди, но я нашел место гувернера. Не обижайте девицу, она не с собой… не в себе.

– Да слышали уж, – буркнул Архаров. – Она часом не зачумленная?

– Нет, я ее берег, на улицу не выпускал. Я сам все приносил, но…

– Но связался с мародерами.

– Я ничего у них не брал, я только предоставил им жилье…

– Какого ж черта связывался?

Клаварош опять буйно заговорил по-французски.

– Тучков!

– Погоди, Николаша, он слишком частит. Ага… он с ними ходил грабить выморочные дома. Вещей не брал, брал провиант. Клянется, что только провиант.

– И ты ему веришь?

Клаварош сверкнул глазами на Архарова.

– Верю, – сказал Левушка. – Николаша, ты посмотри на него, ты же умеешь… Ну, вот те крест, не врет!

– Ты, гляжу, тоже выучился? Или Жанетку эту пожалел? Коли его расстрелять вместе со всей шайкой – она ж без кормильца останется.

– И пожалел… – буркнул Левушка.

– Совсем сдурел. Сам же кричал, что мародеров – стрелять без суда и следствия.

Левушка промолчал.

Очевидно, он видел во французе не грабителя, мародера, преступника, а уже человека, с которым скрестил шпаги, и скрестил едва ли не на равных.

Клаварош сказал девице нечто успокоительное по-французски, она ответила резко и вместе с тем печально. Потом встала у окна, повернувшись к ним ко всем спиной.

– Говорит – предупреждала, – перевел Левушка.

– Она ни в чем не виновата, она ничего не знала, – в который уж раз повторил Клаварош. – Я не видел иного пути спасти ее.

– Значит, мародерствовал, а на вырученные деньги ее кормил? Да и сам не голодал? – ехидно спросил Архаров.

– Не было денег, я не продавал, я брал лишь провиант…

– Поди теперь проверь. А коли бы взял зачумленный провиант?

Клаварош с траурной выразительностью развел руками.

Архаров шагнул к нему и уставился в лицо – немолодое, кстати, уже морщинистое, смуглое, в трехдневной, кабы не более, щетине лицо – нездешнее, чужедальней смуглости и странно губастое.

Тереза повернулась от окна и быстро сказала что-то, чего Архаров опять не разобрал – он не был так силен во французском, как Левушка Тучков.

– Чего она просит, Тучков?

– Просит, чтобы мы ушли и оставили ее в покое.

– Извините девицу, – сказал опять по-русски Клаварош. – Ей трудно, тяжело.

– Скажи ей – никуда я не уйду, нужно еще решить, как с ней быть.

Клаварош перевел. Девица ответила, голосом передав всю свою брезгливость и презрение к вломившимся в графский особняк людям. А потом быстро пошла прочь. Клаварош попытался удержать ее, но она увернулась и скрылась за дверью.

– Скатертью дорога, – пожелал Архаров. – Никуда она не денется. А теперь, Тучков, давай допросим этого благородного мародера как полагается. Слушай, мусью. Ваша шайка сделала налет на лавку, принадлежащую купцу Кучумову, что на Маросейке. Бывал ли ты там ранее?

– Бывал, – согласился Клаварош. – Коли имел деньг… фэр лез эмплет… для покупки провианта.

– В тот вечер, когда вы сделали налет, ты пришел первым и открыл своим мерзавцам двери.

– Открыл…

– Как это было?

– Приказчик знал меня и впустил. Я приобрел немного провианта, потом он… другой покупатель… и ему услужал… Я пошел через подвал, открыл двери.

– Что за покупатель?

– Молодой человек духовное звание… поп? Нет, прислужник в храме. Дьяк, – с напряжением выговорил Клаварош слово, которое, видать, употреблял очень редко.

– Каков из себя?

Клаварош пожал плечами и вдруг изобразил руками нечто – так, балуясь, показывают в разговоре бабью брюхатость, пожалуй, уже на седьмом месяце. Архаров покивал – это было достоверной приметой. Хотя… мало ли честных отцов щеголяют такими беременными пузами?

– Лет ему сколько?

– Он был молод…

Архаров решил, что хватит задавать глупые вопросы – и так ясно, что это был дьячок Устин Петров.