Глобалия - Жан-Кристоф Руфин

— Сегодня великий день! — громовым голосом провозгласила Елена, и толпа затрепетала. — Благодарим вас за то, что пожаловали к нам. Вы принесли нам надежду.

Байкал не знал, куда ему деться от смущения. К счастью, тут он услышал Фрезера, который стоял рядом и чертыхался.

— Ну вот, еще один чертов проповедник, да к тому же баба, — сказал тот и сплюнул.

Байкал бросился поднимать женщину с земли. Та вскочила с завидной ловкостью, которой трудно было ожидать при столь грузном телосложении. Вслед за Еленой выпрямились и вилланы.

— Прошу вас, — сказала женщина, указывая на образовавшийся в толпе коридор, — добро пожаловать. Здесь вы у себя дома.

Часть четвертая

Глава 1

ДОКУМЕНТ ЭТОТ БЫЛ НАПЕЧАТАН на бумаге с высоким содержанием древесной массы, какую использовали много лет назад, в эпоху роскоши и упадка, предшествовавшую всеобщей виртуализации. Листы пожелтели от времени, и кое-где на их поверхности проступили коричневатые следы самых крупных целлюлозных волокон.

Печать была самая обычная. Похоже, речь шла не о многотиражной публикации, будь то книга или журнал, а о так называемой рабочей копии. Поскольку в то время еще не существовало удобных программ, переводящих устную речь в письменную, приходилось прибегать к промежуточной операции, которая именовалась «запись на бумаге». Более поздняя пометка карандашом гласила: «Черновик письма генерала Б. Одюбона первому Президенту Глобалии. Дар правнучки генерала, читательницы, члена ассоциации „Уолден”».

Уайз оторвал взгляд от письма генерала, которое держал в руках, и проговорил глухим голосом:

— Это одно из немногих дошедших до нас свидетельств, повествующих о тех событиях. Мне оно всегда казалось особенно волнующим.

Анрик и Кейт примостились по правую и левую руку от него в крохотном закутке между книжных рядов. Им казалось, что собранная Уайзом небольшая стопка бумаг, где перемежались газетные вырезки, статьи, письма и карты, вот-вот поможет пролить свет на все волнующие их вопросы.

Первой страницы не было. Текст начинался с середины фразы:

«...возможно, эта беспрецедентная драма, не имеющая аналога в истории, дает нам уникальный шанс. Происходящий на наших глазах разгул насилия обязывает нас срочно привести в действие программу жестких мер, направленных на выживание. Эту программу можно свести к трем основным пунктам:

— решительное и окончательное разделение территорий, которые войдут в состав будущей Глобалии, и всего того, что следует вытеснить за ее пределы;

— разрушение любых форм политической организации за пределами Глобалии;

— обеспечение целостности территории с помощью мощной и разветвленной системы внутренней безопасности.

Кроме того, ни в коем случае не следует упускать из виду принципиальное значение идеологии. Целостность Глобалии может быть гарантирована только при условии, что населению будет непрестанно внушаться мысль о нескольких основных опасностях: в первую очередь, терроризм, затем экологические катастрофы и, наконец, бедность. В основании общества должен лежать страх перед этими тремя опасностями и уверенность в том, что единственным спасением от них является глобалийская демократия. Этот страх отныне должен стать высшей ценностью, вытеснив все остальные, в особенности имеющие отношение к истории. Мы слишком дорого заплатили за фанатизм, связанный с идеей нации, национальной самоидентификацией, рели...»

На этом текст обрывался. Последней страницы тоже недоставало.

На прикрепленном сзади белом клочке бумаги кто-то приписал от руки: «Судя по всему, примерно в это же время был разработан свод законов „Об охране исторической истины”».

Эти законы ограничивали использование исторических сведений в целях национальной самоидентификации. В первое время всем народам, вошедшим в состав Глобалии, дозволялось официально отмечать только даты своих поражений. Понятие «победа» считалось подозрительным, как возбуждающее имперские амбиции и желание славы. Но очень скоро выяснилось, что воспоминания о поражениях, в свою очередь, могут порождать агрессивные, реваншистские настроения. В результате право иметь собственную историю было заменено правом на собственную традицию, причем каждому национальному сообществу отводилось ограниченное число «стандартизированных культурных элементов», существующих и по сей день. Именно тогда в массовом сознании была окончательно разорвана всякая связь между временем и пространством: отношения между народами, их история, их территория были объявлены антидемократическими понятиями. Что касается антизон, то любые представления о том, что у них могла быть какая-то своя история, искоренялись самым решительным образом. О них говорилось только, что это некие особые территории, которые характеризовались с каждым разом все более и более отрицательно. Сначала о них принято было говорить: «Они не Глобалия», потом: «Они необитаемы», и наконец: «Их не существует». Вот так постепенно вошел в обиход термин «антизоны».

Уайз рассказывал подробно, неторопливо. Его явно забавляло то, с какой жадностью Кейт с Анриком набрасывались на документы, которые он им показывал, с каким нетерпением ждали, когда же он закончит говорить о столь давних событиях.

— Не торопитесь поскорее приблизиться к настоящему, — посоветовал он, — не стоит жалеть времени на то, чтобы обратиться к той драматической эпохе, когда возникла Глобалия, антизоны и все, что теперь нас окружает. Иначе мы не ничего не сможем понять в том, что творится вокруг нас сегодня.

Уайз так радушно встретил Кейт, что девушка сразу же почувствовала себя в «Уолдене» как дома. Она была рада побеседовать со стариком, который, отнюдь не превращая разговор в допрос, задал ей множество вполне конкретных вопросов обо всем, что случилось с Байкалом. Анрик без труда уговорил Кейт доверить Уайзу ее мобильный, чтобы осторожно выяснить, действительно ли сообщение пришло от Байкала. Даже если бы какие-то коды оказались зашифрованы, не исключено было, что все равно удастся разузнать, откуда оно отправлено.

Президенту «Уолдена» потребовалось меньше двух суток, чтобы подтвердить, что сообщение действительно было отправлено из антизон, а отправителем значился некто Тертуллиан, зарегистрированный как бизнесмен. Скорее всего, речь шла о мафиози, живущем по ту сторону границы и тайно поддерживающем отношения с Глобалией.

Слово «мафиози» звучало до странности анахронично. Оно ассоциировалось разве что со старинными фильмами про гангстеров да с аттракционами в развлекательных исторических парках, посвященными Чикаго времен «сухого закона». А при упоминании о границе Анрик буквально подскочил от удивления:

— А я всегда думал, что глобалийская федерация объединяет весь мир!

В первые дни Уайз старался не перегружать их информацией. Он видел, что молодые люди чересчур возбуждены, что все их мысли заняты полученным сообщением. Услышав вопрос Анрика, старик посоветовал друзьям немного сбавить темп.

— Об этом я расскажу завтра, а заодно покажу вам кое-какие документы, имеющие отношение к делу, — сказал он.

И вот на следующий день они снова сидели, склонившись над столиком, где лежала небольшая стопка бумаг, увенчанная письмом Одюбона. Кейт и Анрик с трепетом ожидали продолжения.

— Слишком углубляться в прошлое тоже нет никакой необходимости, — начал Уайз. — Достаточно знать, что незадолго до создания Глобалии будущие антизоны пережили полный экономический крах, который явился следствием затяжного кризиса. Массовый отъезд глобалийцев, отток инвестиций, бесчисленные войны привели в упадок многие территории, особенно в Африке и Латинской Америке.

— Это и есть тот разгул насилия, о котором упоминает в своем письме генерал?

— Нет, он говорит о том, что происходило в самой будущей Глобалии. Разнообразные потрясения, этнические и религиозные конфликты, рост фанатизма и экстремизма... Историки между собой называют эту эпоху насилия и смут эрой великих гражданских войн.

Покопавшись в своих бумагах, Уайз в конце концов нашел портрет довольно молодого мужчины с тяжелой нижней челюстью и глазами, устремленными куда-то вдаль.

— Это и есть Одюбон. Он сумел извлечь пользу из гражданских войн. Генерал был достаточно умным человеком, чтобы понимать, что порядок не установится сам по себе и для его восстановления нужно вступать в союз не с политиками, которые уже тогда ничего не решали, а с экономическими силами. Нельзя сказать, что идея Глобалии принадлежала ему одному, но именно этот человек со своими единомышленниками сумел воплотить ее в жизнь.

— Как же они этого добились?

Вытащив из стопки бумаг книжечку в желтом переплете, Уайз указал пальцем на краткую статью какого-то закона.