Инквизиция, ересь и колдовство. «Молот ведьм» - Григорий Владимирович Бакус

во всем этом важно то, что первым обязательным условием выступает «некая телесная или временная печаль», вторым — необходимость «действовать сообразно советам того», т. е. демона (secundum ejus [sua — так у Бассея] consilia agere), и только после этого начинаются обязательства со стороны Князя Тьмы.

Главная особенность историй об инкубах, содержащихся в Malleus Maleficarum, заключается в их обыденности и ординарности. С демоном можно познакомиться стараниями сводни или просто встретиться с ним на дороге и в дальнейшем жить с ним «восемнадцать и более лет». Фактически такая связь неотличима от повседневной распущенности, о которой Инститорис так сокрушался в ходе процесса над Хеленой Шоберин. Соответственно, дидактическая значимость этих историй невелика, а их содержание, как «бабий вздор» (vana mulierum opinio), не вызывает особого интереса у стороннего наблюдателя, как об этом заявил эрцгерцог Тирольский Сигизмунд Габсбург на страницах сочинения Ульриха Молитора.

Одновременно рассуждения Генриха Инститориса о pacta placita, тайных договорах, переведенные в плоскость обсуждения modus priuatus, «частного способа», центральным элементом которого являются «плотские мерзости с демоном-инкубом» (carnali spurcitia cum demone incubo), имеет вполне узнаваемый эквивалент среди распространенных социальных практик Германии того времени.

Как отмечает Дж. Ф. Харрингтон, к концу XV в. церковные суды буквально тонули в делах об оспариваемых брачных обетах. Они составляли до половины разбираемых случаев в практике аугсбургского Officialatus и по меньшей мере две трети в епископском суде Регенсбурга[511].

Сущность проблемы заключалась в массовом несоблюдении предписаний IV Латеранского собора, настаивавших на минимальной публичности процедуры бракосочетания с обязательными тремя заявлениями о предстоящей свадьбе, сделанными во всеуслышание, и официальным заключением союза in facie ecclesiae, «в церкви», в присутствии священника и как минимум двух свидетелей.

Германские церковные суды сосредоточили усилия на борьбе против незаконных браков, различая в наказании среди «тайных» два их типа. Неполный брак (т. е не соответствующий предписаниям собора) наказывался только в том случае, если не проводилась церковная церемония, и брак детей вопреки воле родителей всегда наказывался отлучением от церкви в дополнение к светской санкции в виде лишения наследства.

«Примеры» Инститориса относительно modus privatus, включающие сожительство с демоном-инкубом, представляют собой инверсию распространённой в повседневной жизни практики тайного или неполного способа заключения брака. Причём сходство ещё более усиливает уточнение относительно того, что ведьма должна «действовать сообразно советам того», т. е. демона (secundum ejus [sua — у Бассея] consilia agere).

Наиболее ярко такое положение дел иллюстрируют исследования Л. Ропер, сделанные, правда, на более позднем аугсбургском материале, относящемся к XVI в. Позволю себе привести достаточно красноречивый отрывок: «Когда женщины говорили о сексуальном контакте, их рутинным эвфемизмом было «исполнять его волю». Мужчины в аналогичной ситуации говорили о том, что «поступали с ней согласно его воле» или же что «она следовала его воле»»[512]. Так срабатывала логическая ловушка, сокрытая в языке: рассказывая по-немецки о том, что женщина-ведьма выполняла волю демона, обвиняемые, свидетели и судьи просто не могли избавиться от привычного сексуального контекста. Для того, чтобы правильно оценить своеобразие концепции Malleus Maleficarum, нам необходимы внешние ориентиры, т. е. другие демонологические сочинения, также осмысляющие природу инкубов и суккубов. Это тем более необходимо, учитывая то обстоятельство, что сексуальность в качестве обязательного качества данного инфернального образа появляется сравнительно поздно, как указывает А.Е. Махов. Вплоть до XII в. представление о ночном демоне-искусителе существовало главным образом в форме народных сказаний, к которым богословие относилось скептически[513]. Самым важным для сравнения я считаю трактат доминиканца Иоганна Нидера Formicarius, который выступал своего рода интеллектуальным ориентиром для Генриха Инститориса.

Formicarius, или «Муравейник», представляет интерес прежде всего тем, что данное сочинение было источником массированного заимствования — из него в Malleus Maleficarum перекочевали обширные фрагменты текста, включающие как «примеры», так и теоретические рассуждения. Оба текста содержали в себе рассуждения об инкубах и суккубах, и потому принципиально важно выяснить степень преемственности содержавшихся в них интерпретаций такого специфического вида отношений человека со сверхъестественным.

Пятая книга «Муравейника», посвященная собственно злонамеренному колдовству (maleficia), содержит две главы, в которых центральной темой являются инкубы и суккубы. Как и в ряде других случаев, Генрих Инститорис использовал в своем сочинении обширную цитату из девятой главы данного трактата. Однако примечательно то, что объектом цитирования стал отрывок, содержащий обобщенные теоретические рассуждения по данному предмету в церковной традиции, начиная с Августина[514], и при этом были полностью проигнорированы все сопутствующие exempla.

Собственно демонам, искушающим человека грехом сладострастия, посвящены в этой главе два «примера»[515]. Первая из этих историй была известна Нидеру, что называется, «из первых рук». Потому что он был исповедником ее героини (quia confessor suus [ejus] fui) — «девушки, наипрекраснейшей сложением тела и сильно благочестивой в душе» (virginis cujusdam multum pulchre [puleherrimæ] corporis dispositione & quo ad animam valde devota), происходившей из Базельского диоцеза. Ее спальню-каморку демон частенько приводил в беспорядок своими явлениями, то грохоча, то пугая (cujus demon cellulam sepissime & dormi cois(?) locum [cubiculum] perturbabat [perturbavit], modo strepitibus, modo terrificis apparitionibus). В конечном итоге девушке с помощью Христа и под охраной добрых ангелов удалось избавиться от инкуба.

Такова незатейливая история о победе непорочности над грехом.

Далее следует история, случившаяся во времена Констанцского собора (1414–1418 гг.) и повествующая о суккубе в облике прекрасной женщины, «склонявшем богобоязненного мужа к нечестивому делу совокупления» (cum virum istum deum timentem ad opus nefarij concubitus inuitaret). Происки демона оказались тщетными, поскольку мужа защищала Божия помощь (dei protectus adiutorio).

Принципиальное отличие «примеров» Нидера заключается в том, что все они повествуют об удачном противостоянии греху. Грех снова и снова оказывается посрамлен, демоны терпят поражение, тогда как человек, защищаемый Божественной благодатью, неизменно торжествует победу.

Истории инкубов и суккубов, которые содержит Formicarius, — это прежде всего истории противостояния смертному греху сладострастия (luxuria). По своему содержанию они почти не связаны со злонамеренным колдовством (maleficia). Как мне представляется, центральная идея Иоганна Нидера в этом вопросе сводилась к тому, что демоны-искусители вместе с ведьмами представляли собой равнозначные напасти для истинных христиан; и то, и другое — суть разные виды дьявольских происков. Искушение сладострастием посредством инкубов/суккубов в этой интерпретации гораздо ближе к случаям одержимости демонами (собственно, этому и посвящена следующая глава трактата). Объект воздействия здесь выступает жертвой, достойной сочувствия, но никак не соучастником преступления, заслуживающим сурового наказания[516].

Единственный случай собственно колдовства, имевшего целью плотское искушение невинной девушки, представляет «пример» о священнике, добивавшемся ее любви при помощи магии (F I,4). Эта история структурно повторяет сюжеты об инкубах, фиксируя внимание не на женском, а на мужском вожделении. Очевидно, в этом взгляды Генриха