Принцип домино. Покой - Leo Vollmond
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как ни крути, разговор назрел давно. Оба делали вид, что проблемы нет как таковой, и непростительно долго не замечали слона в гостиной. Слон ушел, а им предстояло увязнуть в том, что он после себя оставил. Плохая идея ставить отношения на паузу. Еще хуже – сходится после кратковременного расставания.
Терпение Либерсон оказалось на исходе. Она годами прощала измены. Терпела похождения под прикрытием работы. Сама же в это время не спала днями и ночами, а он… Припомнил загул во все тяжкие в ночь их недавнего расставания, окрестив ее поступок предательством. После упоминания об этом, Мира запустила в Уэста стаканом. Гнев обоих переполнил чашу терпения и махнул через край. Они и раньше выясняли отношения, прибегая к рукоприкладству, правда, потом обоих ждал примирительный секс, но в тот вечер злость обоих перешла границы. От сильного толчка Либерсон ударилась о стену и, потеряв равновесие, упала на пол. Уэст даже не оглянулся и выскочил в прихожую, надевая пальто. За воплем: «Пошла к черту», – последовал хлопок входной двери, но Мире было плевать. От боли перед глазами все поплыло и скрутило пополам. Очнулась Либерсон уже в госпитале.
Огласив столовую громким всхлипом, Либерсон отпила из бокала, глотая вино и невыплаканные слезы. Времени миновало достаточно, а воспоминания оставались свежи, будто со вчера: пробуждение в больничной палате с пластиковым браслетом на руке, что неприятно царапал кожу; весть о травме, приведшей к тяжелым и неизлечимым последствиям; возвращение оттаявшего бывшего за прощением. Для Либерсон все было уже кончено. И с Уэстом, и с их совместным будущем, а самое главное – с ее мечтами.
Она ничего ему не сказала. Хватило осознания жестокости его поступка: речь не о толчке или ударе. Слова били куда больнее: он дал ясно понять, что семья это не его. Мира Либерсон ненавидела вспоминать то Рождество – праздник, когда умерли ее мечты.
Два года жизнь стояла на паузе. Дни тянулись, как во сне: дом, работа, работа, дом. Редкие вылазки с вечнозанятыми друзьями как передышка – пробник жизни, полной вкуса. Либерсон брала все из отведенных для радости минут. Последний поход за неуловимым счастьем случился около месяца назад. После невыносимо тяжелой недели, полной нервного напряжения и запредельных эмоциональных и умственных нагрузок, трое друзей встретились в баре пропустить пару коктейлей, а возможно, и чего-то покрепче, непременно очищающего сознание, поскольку головы всех забивали насущные проблемы.
«Рабы сбежали с галеры», – называла Эванс их поход в клуб La Brise. Форман, как и всегда, оказался им рад и мило общался с Либерсон, пока Эванс не вклинилась чужеродным элементом. Посеяв между Форманом и Мирой неловкое молчание, прервавшее разговор не для посторонних ушей, Эванс вовремя сообразила, что третий – лишний и пыталась спровадить Формана строгим взглядом из-под нахмуренных бровок на кукольном личике. Мира уже собиралась ей предъявить, но внимание отвлек задержавшийся и единственный в прямом смысле член их компании.
Зависший посреди зала доктор Крыс пялился на красотку с волосами цвета пинк, танцевавшую на сцене. Выступление Черри-бомб произвело на него неизгладимое впечатление: отвешивая комплименты пластике танцовщицы, Оулли выставил за такую цену в собственную душу, после чего едва не сел мимо стула. Привествуя «Мирку», Крис не обошел вниманием «ее очаровательного друга» и послал Форману заинтересованный взгляд. Кивнув Оулли, что фарватер свободен, Либерсон оставалось смотреть, насколько быстро Джейсон смотал от них удочки. С обиженным: «Пойду работать», – Форман не упустил возможности поцеловать Миру на прощание чуть дольше, чем это выглядело бы уместно.
Не теряя драгоценного времени, Оулли сразу стал допытываться, как дела на работе у его с Эванс «восточной красавицы», но после ухода Формана настроя у Миры поубавилось. Тратить силы на пустой треп, виделось ей утомительным, что совершенно не в ее духе: обычно это Крис сбегал от ее болтовни без умолку. Списав все на усталость и трезвость ума, Оулли верным курсом направился к бару за напитками на всю компанию.
Избегая от Эванс последующих вопросов о своем поведении, Мира более не пыталась отыгрывать гипсовую статую и принялась рассказывать о работе. Эванс всегда любила о ней слушать, хотя про свою ничего не рассказывала. Стало быть, оно и к лучшему. Начав с банальщины, Мира перечисляла самые яркие события за неделю: директриса зверствовала, довела трех ассистенток до слез, рабочий хотел отвесить ей за это лопатой, в итоге его заперли в подсобке… Ничего интересного – скучные рабочие будни любой конторы. Отсутствие у Либерсон привычного задиристого тона вполне объясняла усталось и огорчение от факта, что ботаническим садом Нордэм-сити, где работала Мира, руководила городская сумасшедшая, которую по большей части воспринимали в качестве фольклорного элемента. Директриса частенько натирала мозги подчиненных на мелкой терке, но Либерсон всегда умела держать фейс кирпичом: мелочи, вроде больной на всю голову женщины глубоко климатичного возраста, не сильно ее трогали.
Настроение Миры испортилось по другой причине, которую блуждающим по залу взглядом Либерсон высматривала в толпе. Эванс словно не замечала ее интереса к Форману, с чьим уходом голос Либерсон погрустнел, взгляд померк, да общий вид стал отстраненным и расстроенным. Снова подруга не находила недостающей шестеренки в отлаженном механизме взаимодействия, выстраивая все на логике. Нюансы эмоционального контекста оставались вне понимания Эванс, к чему Мира привыкла за годы общения, как и к тому, что Миа не могла прочесть написанный поведением подруги текст между строк. Эванс никогда не донимала расспросами. Либерсон рассказывала все, когда видела необходимость посвятить ее в детали личной жизни. Изливала так, что потом и не заткнешь.
Катившийся в полный разгул вечер помог Мире забыться, хоть на сердце скребли кошки. Для нее не секрет, насколько трудно друзьям выкроить свободный вечер и выбраться на встречу. Расстраивать их – казалось Либерсон настоящим свинством. В душном воздухе клуба от жары и алкоголя голова начала кружиться. Выскользнув в переулок через запасной выход незамеченной, Либерсон намеревалась выкурить украденную у Эванс сигарету. В сотый раз посмотрев на экран телефона с открытым текстом сообщения, Мира едва сдержала рвущиеся наружу слезы.
Входящее сообщение от «Лис»
Привет, милая, занята сегодня вечером?
На, казалось бы, простой и ненавязчивый вопрос сердце сжалось от боли, и к горлу подступил ком. «Занята, черт возьми! На ближайшую сотню лет!
