Возьмите нас в стаю - Варвара Мадоши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот, Кора, поведение Коры могло иметь только одно объяснение: болезнь.
«Как ты себя чувствуешь?» — прощелкал ей Алекс короткий сигнал, в котором, на самом деле, не было слов «ты» или «себя», равно как и глагола, обозначающего действие.
«Хорошо», — ответила Кора.
Алекс склонен был ей поверить: по пути она на его глазах хорошенько подзакусила несколькими рыбами, а в ветеринарии основное правило — если у животного хороший аппетит, девять из десяти, что и все остальное относительно в порядке. (Второе правило гласило: «не можешь поймать — не пациент»).
Однако вела себя она как-то странно…
Шестой буй прибило к небольшому плавучему островку, где он зацепился между коралловыми откосами, да так и застрял. Остров был так мал, что почти наверняка не заселен — и, как то часто бывает с дикими и безлюдными местами, отличался особенной красотой. Берега его густо заросли кустарником с длинными зелено-голубыми листьями, похожими на ивовые. Послеобеденное солнце процеживало сквозь него длинные золотые лучи, которые бросали на гладкую, точно маслянистую воду зеленые блики.
И Алекс увидел странное: Кора высунулась мордой из воды, потом раз, потом еще раз, спиной к острову — это означало, что она смотрит именно на него, потому что таково было строение ее глаз.
— Ты же не цирковое животное! — воскликнул Алекс с некоторым возмущением; он всей душой ненавидел сохранившиеся на Земле аквапарки, где касаток держали в ужасных условиях и мучали, заставляя изголяться на потеху публики.
Кора не должна была его понять: она на самом деле знала довольно много слов человеческой речи, но «цирк» уж точно не входил в ее лексикон.
Однако касатка высунула морду вновь и отчетливо произнесла:
«Хорошо».
«Что хорошо?» — спросил слегка удивленный Алекс.
«Хорошо, — повторила Кора. — Здесь хорошо».
И это было странно: подводная часть маленького островка, конечно, была домом для большого количества рыб — но слишком мелких, чтобы Кора могла их есть. Да и подплыть к острову было трудно из-за подводных зарослей. А на самом острове вряд ли что могло заинтересовать Кору…
Подумав, касатка добавила:
«Нужно больше сигналов».
«Что?» — удивился Алекс.
«Больше сигналов, — повторила Кора. — У тебя есть сигналы. У меня нет».
«Ты знаешь все те же сигналы, что и я».
«Нет. Ты знаешь больше».
«Хорошо, — сказал Алекс. — Вернемся и разучим еще сигналы».
А сам подумал, что Кора, пожалуй, права: новая планета, много незнакомых объектов, другие виды рыбы… Разгильдяйством с его стороны было до сих пор не пополнить Корин словарь, вот что!
Солнце опускалось, и им пора было плыть назад. Путешествие прошло без происшествий: Кора была так же оживлена и игрива, как всегда, и Алекс совсем было успокоился и решил, что ему показалось.
Только уже вечером, лежа в гамаке, он подумал: а что если Кора имела в виду, что там, у острова, было красиво? Не хорошо, не много еды, не интересно — а красиво? Способны ли касатки оценивать такие абстрактные понятия? Может быть, они учатся этому с возрастом, и Кора просто не знала нужного сигнала, потому что ее разлучили с матерью сравнительно молодой?
…Но Алекс много лет учил языки китовых, и нигде, нигде не встречал такого слова!
Может быть, это Кора и имела в виду — что ей нужно больше слов? Не для объектов, а для абстрактных понятий?
Нет, чепуха. Киты и дельфины почти разумны — на уровне слонов и собак, пожалуй, побольше, с тех пор, как их языки стали систематически расширять — но никогда еще они не проявляли инициативу, не стремились к абстрактному знанию или выражению своих чувств. Этого просто не могло случиться.
Или могло?
* * *Кора была обижена.
Алекс обещал! Алекс обещал, что даст ей больше слов, больше сигналов, чтобы она могла рассказать ему все, что никак не могла! А вместо этого, как обычно, погладил ее по носу, спросил, не надо ли ей рыбы (вообще-то не надо, потому что она знатно поохотилась, но кто же откажется от дармовой рыбы?), дал ей эту рыбу и… и ушел к себе!
Где у него были экраны со словами, и другие люди, которые говорили слова, и слова эти складывались для них в смысл, а смысл нес тоску и любовь, вроде тех, к которым Кора прикоснулась пару дней назад и мучительно хотела сделать так, чтобы то место, куда они вошли, перестало ныть, чтобы утихло это чувство непокоя внутри, чтобы все стало понятно, просто и ясно, как раньше!
Но не плыть же обратно к этим развалинам!
Нет, теперь они вызывали у Коры безотчетный страх. Она помнила, как жутко ей было, когда океан озарился огнем.
Но куда же? Кто с ней будет говорить кроме Алекса? Не эти придурки дельфины, это уж точно…
Никогда Кора не чувствовала себя такой одинокой. Темнота океана раньше ничего не значила для нее — она мало ориентировалась на зрение. Но теперь ночь показалась ей еще горше от того, что на поверхность всплыли маленькие светящиеся существа — а Кора не могла с ними поговорить. Только съесть их… Впрочем, они были такие крошечные, что никакого вкуса не ощущалось.
Никогда она не чувствовала себя такой мучительно одинокой.
И тогда Кора собрала всю свою тоску, все свое мучительное непонимание, и бросила их, как песню, в ночной мрак. Она и пела тоже, зная, что никто ее не услышит и не откликнется — но ответ пришел.
Кто-то коснулся ее, как касается шкуры бок сородича, только все это было у нее в голове.
«Здравствуй, сестра! — сказал чистый и теплый голос, и Кора понимала, что стоит за каждым словом, хотя никогда раньше не слышала этого языка. — Как ты тут оказалась?»
Глава 27
Больше всего Тима поразило то, что на кораблях дотушей были оранжереи. По крайней мере, на том, который обследовали и тщательно картографировали представители Межзвездного Содружества. Причем не просто несколько цветочных горшков, невесть как случайно затесавшихся среди всего этого царства смертельной артиллерии и ядовитых ловушек — нет, несколько полноценных гидропонических отсеков, прекрасно оборудованных и, видимо, содержавшихся со знанием дела.
На Корабле — так Тим, вслед за другими сотрудниками Проекта привык называть его, просто Корабль — не нашли никаких следов семян или саженцев. Впрочем, на корабле вообще почти не нашли того, что можно было счесть личными вещами, кроме странных, потрепанных обломков. Гипотеза состояла в том, что корабль этот не бросили, его оставили.
— Когда? — спросил Тим самый первый раз.
И Рульс, руководитель Проекта по Триоке, поглядел на него с упреком:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});