Танго на цыпочках - Екатерина Лесина

убить, а превратить его жизнь в ад, а вместо этого мой план обернулся против меня же. Вопрос я задала Тимуру, и сразу же увидела ответ.

— Она сочла меня предательницей.

— Что? — Тимур потер пальцем переносицу. — В каком смысле.

— В прямом. Наверное, она знала, что я хочу отомстить, наверное, она надеялась, что я сделаю ее работу или внесу свою лепту в святое дело…

— Не ерничай.

— Я не ёрничаю, просто… Нервничаю, вот.

Тим улыбнулся и в уголках глаз появились смешные морщинки. А брови у него сросшиеся на переносице, и на подбородке маленький шрам. Черт, с мысли сбил.

— То есть, когда ты оступилась, Вика решила избавиться от тебя?

— Да… Кажется… Нет. Не правильно. Это не логично.

— Почему?

— Потому, что именно она, если мне звонила именно она, потребовала помириться с тобой. И сказала, что я должна у тебя жить. Зачем? И убить хотели не тебя, а меня.

— В этом есть смысл. — Согласился Тимур, улыбка исчезла. Грустно.

— В этом нет никакого смысла.

— Не спеши, подумать надо.

Думал он довольно долго, я успела допить чай, помыть посуду, поглядеть в окно на то, как толстый лысый мужичок в джинсовом костюме с упорством обреченного копается во внутренностях красного «Жигуля». Когда «Жигуль» уже почти завелся — на лице мужичка появилось восторженно-недоверчивое выражение — Тимур сказал.

— А, если с самого начала она ненавидела тебя?

— Почему? — Мысль, что меня мог кто-то ненавидеть, в голове не укладывалась. Я же хорошая, белая и пушистая, пусть глуповатая, некрасивая, неудачливая, но за это же не ненавидят. Чужих мужей не уводила, семей не разбивала, не крала, не убивала, в общем, не делала ничего, чтобы вызвать ненависть.

— Не знаю. Она же сумасшедшая. К тому же на Лару похожа, может, завидовала, что Ларина сестра ты, а не она.

— Бред.

— Не скажи. Ты — Ларина сестра, ты часть ее жизни, ты связана с Ларой узами крови. — Салаватов увлекся и дальше сочинял уже с таким вдохновением, что мне оставалось лишь слушать. — И в то же время ты свидетельствовала против меня, а я ведь — Ларин жених.

Спасибо, что напомнил, а то я забыла ненароком. У меня вообще с памятью проблемы, жених он. Злость появилась из ниоткуда и ушла в никуда. Тимур правду сказал — он Ларин жених, он ее любил, а я — всего-навсего серая маленькая глупая девчонка, которая вечно путается под ногами. Мышь тушканчиковая. Надеюсь, душевные терзания не отразились на моей физиономии, во всяком случае, Салаватов продолжал рассуждать вслух, не обращая на меня внимания.

Ну и ладно, я уже привыкла.

— Она могла считать, что ты меня оклеветала. А потом еще твой дикий план. Вполне вероятно, Вика увидела тебя в роли «Лары» и у нее случилось обострение. Оксана сказала, будто первые признаки неадекватного поведения Вики она заметила около двух недель назад. Незадолго до моего приезда.

— Кто такая Оксана?

— Викина сестра, очень милая девушка.

Милая, значит? Впрочем, какое мне дело до милых девушек Салаватова? Мы коллеги и ничего более. Я уже давным-давно не наивная глупая девчонка, по уши влюбленная в жениха собственной сестры. Пусть себе найдет какую-нибудь Оксану с грудью пятого размера, волосами до попы и словарным запасом Эллочки из «Двенадцати стульев», а я как-нибудь и без любви проживу.

— А может, — продолжал разоряться Салаватов, — Вику перемкнуло на том, что ты должна воссоединиться с сестрой? Может, она считала, что делает доброе дело? Или, как вариант, решила, будто она — Лара. Она же сумасшедшая, нам никогда не понять ее логики, поэтому и гадать нечего.

— Тогда не будем. Ты мне одно скажи: откуда эта Вика могла знать… ну, все эти вещи, которые она говорила, мелочи всякие, истории?

— Лара рассказала. Они ведь дружили, значит, болтали. Все просто.

Ага, значит, просто все, а тот факт, что Лара никогда ни с кем не откровенничала, его отбросить и забыть? И не факт это, а так, бабская блажь. Сегодня не болтает, завтра болтает.

— А сама она что говорит?

— Ничего. — Тимур поскреб лапой затылок. — Не пропустили, она в закрытой клинике лежит, туда даже родственников не пускают, а я не родственник.

— Не родственник.

— В общем, дело объявляю закрытым. — Салаватов торжественно стукнул по столу вилкой. — Завтра со спокойной душой можешь отправляться домой.

Домой? Ехать домой? Но как же так? Я… Я не хочу домой! Я хочу… Я сама не знаю, чего хочу. Но точно знаю, что не хочу отправляться домой, в пустую квартиру, которая давит на меня. Квартира-клетка, а я — ослица, запертая в клетке. Хотя, ослов, кажется, не в клетках, а в стойлах держат, впрочем, это детали.

Закрыв глаза, я попыталась представить момент возвращения. Вот, пустой коридор, обои светло-коричневые с тонкой золотой полоской, в углу — этажерка из светлого дерева, изящная и абсолютно непрактичная. Обувь из нее вываливалась, сапоги так вообще не помещались, зато чистить приходилось раз в три дня. Вешалка на тонкой ножке регулярно падала, к грохоту я привыкла, а куртки и пальто запихивала в шкаф. И пол скользкий, зато красивый: светлый с темным узором. В общем, стильно, почти как в журнале.

И комната… обои раздражают, мебель тоже. Зачем я вообще ремонт делала?

— Чего пригорюнилась, Ника-Ника-Доминика? — Салаватов ласково потрепал меня по голове. — Закончилось все, радоваться надо.

Для него, может, и закончилось, а для меня? Для меня в очередной раз все началось сначала. Это как в игре, когда бросаешь кости, делаешь ход и попадаешь на клеточку «вернуться на старт». Вот я и возвращаюсь. Попросится пожить еще? Нет, стыдно как-то.

Год 1905. Продолжение

День, как назло, случился ветреный, ненастный. Аполлон Бенедиктович, кутаясь в пальто — такой весной и шубу одеть не грех было бы — отчаянно мерз. Дождь, который словно нарочно чтобы помешать следствию лил всю ночь напролет, изрядно вымочил лес. Сизый мох, понабравшись влаги, раздулся подобно некоему диковинному зверю. Но, стоило наступить, и нога с противным хлюпаньем уходила в мокрую холодную утробу сего зверя. Промокшие ботинки заставляли Палевича тихо матерится и несолидно перепрыгивать с одной более-менее сухой кочки на другую. Оттого лес, молчаливый свидетель забавных ужимок серьезного человека, казался вдвойне враждебным и неуютным. Да и стоило ли сюда ехать?

Федор, надевший высокие рыбацкие сапоги, тяжелые, неудобные, но весьма и весьма подходящие к погоде, чувствовал себя превосходно, хотя и не понимал, для чего это их высокоблагородию в лес понадобилось. Не понимал, но и не возражал, спасибо и