Зарубежные клондайки России - Владлен Сироткин

Особой заботой царя была деятельность аппарата управления. Ни один царь из династии Романовых не издавал такого количества указов по чиновникам, как Николай I, за 30 лет своего правления. То он обязывает гражданских (вице-) губернаторов не сидеть сиднем в губернских столицах, а хотя бы раз в год объезжать лично все уезды (1827 г.), то вводит губернские правления, детально регламентируя их обязанности (1845 г.).

А уж какое количество царских и сенатских указов было издано в 1827-1851 гг. дабы поднять «исполнительскую дисциплину» чиновников, – и не перечесть. Здесь и вычеты из жалованья (пеня) «за медленность и нерадение по службе» (1831 г.), и увольнения необразованных чиновников, «не имеющих грамоты» (1831 г.), и запрет «принимать подношения от общества» (1832 г.), и об отдаче под суд чиновников «за нехождение к должности» (1847 г. – деньги получали, а на службу не ходили), и о «высылке из столиц чиновников, отставляемых за дурное поведение и нетрезвость» (1848 г.).

При Николае I впервые в России были созданы «курсы повышения квалификации» чиновников при университетах, а также разрешен экстернат на сдачу экзаменов «за весь университетский курс» (именно этим указом много лет спустя и воспользуется В.И. Ульянов для сдачи госэкзаменов экстерном в Санкт-Петербургском университете).

Впрочем, свою битву с чиновничьей коррупцией (как до него Петр I, Павел I и Александр I) Николай начисто проиграл, о чем незадолго до смерти с горечью признался своему сыну, будущему царю Александру II: «Ты думаешь, я управляю Россией? Управляют ею пятьдесят моих генерал-губернаторов». А 80 лет спустя П.А. Столыпин повторил: «Не могу найти 50 дельных губернаторов» (В.В. Шульгин).

Но зато Николай I в начале своего царствования явно преуспел во внешней политике, особенно на ее восточном (южном) направлении, и в обрамлении этой политики православной палестинской идеологией.

Со школьных времен знаем мы, бывшие советские люди, пресловутую формулу графа Сергея Уварова: «православие, самодержавие, народность» (1832 г.). Но почему попечителя Петербургского учебного округа, при Александре I весьма либерального и «западника», вдруг потянуло к соборности и Святой Палестине? Да потому, что именно в начале 30-х годов Николай I начал фундаментальное оформление своей национально-религиозной «государственной идеи».

Идеологии царя предшествовали реальная военная политика и дипломатия. Именно к началу 30-х годов Россия окончательно вышла к «теплым морям» (Черному и Азовскому, а через проливы Босфор и Дарданеллы – к Средиземному). Две победоносные войны – с Персией (1826-1828 гг.) и Турцией (1828-1829 гг.) – закрепили за Россией восточное Черноморское побережье от Анапы до Батуми, ее контроль над Закавказьем (включая свободу мореплавания на Каспии) и через «дочерние» православные княжества на Балканах под фактическим протекторатом «белого царя» (Молдавия и Валахия – будущая Румыния, Сербия и Черногория, частично Греция) защиту западного Черноморского побережья от будущих посягательств Османской империи и ее покровителей на Западе (Англия и Франция) на случай новых войн (Адрианопольский русско-турецкий мир 2 (14) сентября 1829 г.).

Разумеется, царь отдавал себе отчет, что такой стремительный «бросок на юг», сопоставимый лишь с выходом екатерининской России к северному Причерноморью (Одесса-Херсон-Крым-Азов-Анапа), не останется незамеченным в Европе. И действительно, англичане отреагировали весьма быстро: Адрианопольский мир-де «нарушает европейское равновесие». На что российская дипломатия ответила достаточно резко: а когда Англия с 1814 г. начала завоевывать Индию, она это равновесие не нарушала?

Отношения с Англией осложнились еще больше в 1830-1833 гг. Дело в том, что военным и дипломатическим успехам Николая I в 1826-1829 гг. во многом способствовал очередной внутриполитический кризис в Османской империи. В 1830 г. при поддержке великих держав из состава султанских владений вышла Греция, провозгласив свою независимость во главе с бывшим министром иностранных дел Александра I в 1814-1822 гг. Иоанном (Иваном Антоновичем) Каподистрия. В том же году султан Махмуд вынужден был подтвердить широкую автономию Сербии, вытекавшую из условий Адрианопольского мира.

Но и в тылу у султана все было отнюдь не спокойно. На этот раз восстал его вассал египетский паша Махмед-Али, и вооруженная и обученная французскими военными инструкторами египетская армия под командованием сына паши Ибрагима, заняв всю Палестину и Малую Азию, в 1831-1832 гг. победным маршем двигалась на Стамбул, встав лагерем на азиатском берегу Босфора к январю 1833 г. Султан оказался в ловушке. Армии у него почти не было (ее в 1828-1829 гг. разбили русские войска), традиционную «преторианскую гвардию» султанов – янычар – он, реформируя госустройство, незадолго до того разогнал.

В панике Махмуд обратился за помощью к Англии, Франции и России: срочно пришлите военный флот и войска для защиты султанского дворца. Определенного ответа от двух великих держав не последовало. Французы ограничились присылкой лишь нового посла, а англичане – популярного журналиста (затем он станет секретарем британского посольства в Стамбуле) Джеймса Уркарта.

В контексте европейской истории понять французскую и британскую дипломатию в начале 30-х годов XIX в. можно. Во Франции в 1830 г. произошла очередная революция, и режим «короля-банкира» Луи-Филиппа Орлеанского еще только укреплялся внутри страны. А у англичан под боком вновь восстали собственные «египтяне» – в Ирландии в 1830 г. вспыхнул очередной мятеж против британского господства. Единственным, кто отреагировал молниеносно, был Николай I. Едва российский посланник в Стамбуле А.П. Бутенев получает паническое письмо о помощи (конец января 1833 г.), как уже 20 февраля русские военные фрегаты бросают якорь в Босфоре, прямо перед дворцом султана. Одновременно царь направляет к египетскому паше своего посланника по особым поручениям статс-секретаря Н.Н. Муравьева (его сыну будет еще ранее поручена другая, не менее деликатная миссия, но в Палестине) и добивается от паши приказа – пока не штурмовать Стамбул, который его сын Ибрагим неохотно выполняет. В апреле 1833 г. на берегах Босфора при посредничестве французских и русских дипломатов начинаются секретные мирные переговоры, которые завершаются в мае полной политической капитуляцией султана. В обмен на номинальное правление Махмуд отдавал египетскому паше в управление фактически весь Ближний Восток (нынешние Сирию, Ливан, Израиль, т.е. всю Святую землю).

Казалось бы, «полицейская миссия» России закончилась, пора поднимать паруса и отплывать из Босфора восвояси. Как бы не так! Оказывается, султан еще 20 марта 1833 г. все через того же Бутенева умолял прислать не только флот, но и русских морских пехотинцев. И это пожелание царь с удовольствием и молниеносно выполнил – в начале апреля три дивизии морских пехотинцев с полным вооружением (более 12 тыс. штыков) прибыли на Босфор и разбили лагерь на берегу Дарданелл.

Четыре месяца, с апреля по июль 1833 г. русские войска «охраняли» Черноморские проливы. В европейских столицах поднялась настоящая паника – «русские на Босфоре!», сбывается их вековая мечта о «щите на вратах Царьграда!». И вдруг к середине июля так же внезапно, как они прибыли, русские пехотинцы сворачивают свой бивуак, грузятся на десантные суда и отбывают в Россию.

Послы Франции и Англии срочно строчат депеши в свои столицы: «Слава богу, русские ушли, Черноморские проливы вновь свободны…»

Эйфория от «капитуляции царя» длилась лишь месяц. В августе одна из британских газет публикует сверхсекретный русско-турецкий договор от 8 июля 1833 г. подписанный с русской стороны особо доверенным лицом Николая I (к концу его царствования он сменит Бенкендорфа на посту шефа тайной полиции) графом А.Ф. Орловым в местечке Ункяр-Искелеси сроком на восемь лет.

Ункяр– Искелесийский договор фактически создавал военный союз Турции с Россией, свободный проход не только торговых, но и военных российских судов через проливы, причем дополнительный военный протокол обязывал султана по первому требованию России закрывать доступ в Черное море иностранным военным судам, а в случае угрозы -приглашать вновь русскую «морскую пехоту».

На деле это означало полный торговый и военный контроль России над Черноморскими проливами и всей акваторией Черного моря, тот самый «щит на вратах Царьграда», прибить который на Босфоре тщетно пытались Екатерина II, Павел I и Александр I.

Многим в России стало ясно, что после такого договора Европа не оставит николаевскую империю в покое, и лучше всех это понимал сам царь. Вспыхнувшая через год после Ункяр-Искелесийского договора «большая кавказская война» (1834-1859 гг.) третьего имама Дагестана Шамиля, вызвавшая в советские времена столь противоречивые оценки, была отнюдь не случайной.

Не вдаваясь в существо этих идущих до сих пор споров, отметим следующие факты.