Мария Антуанетта - Елена Морозова

Постепенно в Бастилию доставили всех причастных к исчезновению ожерелья. Жанну де Ла Мотт, Рето де Виллета, Николь Леге, а также очевидно непричастных к сей истории Калиостро с супругой и барона де Планта, приставленного кардиналом наблюдателем к Калиостро. Николя де Ла Мотт предпочитал отсиживаться в Лондоне; французская полиция попыталась выкрасть его оттуда, но не сумела. Началось следствие по делу, главными действующими лицами которого стали прелат, авантюристка королевской крови, куртизанка, сомнительный дворянин, жандарм, загадочный иностранец (то ли шарлатан, то ли заговорщик) и… королева Франции. Такая драма не могла не привлечь внимания самой широкой публики. Причем стоустая молва стремительно превращала Марию Антуанетту из пострадавшей в обвиняемую: большинству хотелось верить в ее виновность. Если Роган — жертва обмана, он невиновен, а если виновен, что стремилась доказать королева, значит, одно из двух: либо он купил ожерелье с целью присвоить его, либо приобрел его по приказанию Марии Антуанетты. Но если бы он присвоил ожерелье, то не стал бы просить ювелиров написать королеве благодарственное письмо…

Эрцгерцог Леопольд в письме Иосифу II писал: «Только во Франции кардинал-епископ и королевский датарий может быть безбожником и развратником, которого позволительно арестовать за подделку писем, мошенничество и обман. Что ж, по крайней мере, случай сей весьма поучителен». Председатель парламента поручил своим судьям начать допросы и очные ставки, а те в свою очередь попросили разрешения допросить королеву. Возмущенный король запретил присылать судейских чиновников к Марии Антуанетте, однако, чтобы не раздражать парламент, от ее имени пообещал, что она свои показания представит в письменном виде. Он уже сожалел, что не прислушался к Верженну и пошел на поводу у королевы, но процесс был запущен. «Необходимо решительным образом покончить с интригой этого жалкого субъекта, гнусно скомпрометировавшего королеву; чтобы обелить себя, он не придумал ничего лучшего, как обнародовать свою связь с авантюристкой самого низкого пошиба», — запоздало негодовал Людовик в письме Верженну. По совету адвоката Раймона де Сеза, того самого, кто станет защищать на революционном суде Людовика XVI, Мария Антуанетта составила письменные показания, подчеркнув, что ничего не знала о проделках кардинала, а Ла Мотт в глаза не видела. К сожалению, отчет сей пропал, среди сохранившихся материалов процесса его нет. Не сохранились в архивах Вены и заметки Мерси, изложившего Иосифу II свои мысли по поводу дела: «Процесс кардинала Рогана возбудил множество интриг с целью спасти оного кардинала. Граф де Верженн и хранитель печатей подозреваются в сочувствии кардиналу. Но председатель парламента (Этьен Франсуа д' Ал игр. — Е. М.) к их мнению не прислушивается. По его просьбе я написал свои соображения <…> полагаю необходимым сложить к стопам Вашего Императорского Величества эту небольшую записку, ибо она касается его августейшей сестры».

«Кардинал сознался, что приобрел от моего имени и с помощью документа, на котором стояла подпись, кою он посчитал моею, бриллиантовое ожерелье стоимостью в 1,6 миллиона ливров. Однако он утверждает, что был обманут некой мадам Валуа де Ла Мотт. Эта интриганка самого низкого пошиба никогда не была принята при дворе, и я в глаза ее не видела. Вот уже два дня как она содержится в Бастилии, и, хотя после первого допроса признает, что часто виделась с кардиналом, свою причастность к продаже ожерелья упорно отрицает. Надобно подчеркнуть, что договор о продаже написан рукой кардинала, а рядом с каждой его статьей выведено “одобрено”, но уже иной рукой, той, что внизу поставила подпись “Мария Антуанетта Французская”… подпись нисколько не похожа на мою, к тому же я никогда не подписывалась “Французская”. Это очень странная история, и здесь все почитают ее таковой, ибо невозможно предположить, что я могла доверить секретное поручение кардиналу», — писала Мария Антуанетта брату-императору спустя неделю после ареста Рогана.

А во французской столице и при дворе шепотом говорили друг другу: «Если бы королева не проводила ночи за карточным столом, не отправлялась инкогнито на поиски приключений, мы бы никогда не поверили, что она может тайно переписываться с поклонниками, приближать к себе подозрительных авантюристок, ходить на ночные свидания и вытягивать из подданных деньги! Куда только смотрит король! Впрочем, толстяк с развесистыми рогами давно под каблучком Австриячки, проматывающей государственную казну!» И вспоминали приобретенный в прошлом году для королевы дворец Сен-Клу, обошедшийся казне в шесть миллионов ливров. Дворец принадлежал герцогу Орлеанскому, но королева буквально до дрожи хотела заполучить его. Она считала, что перестроенный Мансаром очаровательный архитектурный ансамбль, окруженный спускавшимся к Сене великолепным парком, обустроенным Ленотром, наилучшим образом подходит для загородного отдыха с детьми и в обществе близких ей людей. Тем более что в 1790 году предполагали начать реконструкцию Большого Версальского дворца. Понимая, сколь несвоевременна такая покупка, генеральный контролер финансов Калонн тайно провел переговоры с герцогом Орлеанским, уговаривая его не продавать дворец. Узнав об этом, Мария Антуанетта сурово отчитала министра и при поддержке Бретейля пошла в наступление на короля. Противник сдался, и 19 февраля 1785 года Людовик подписал бумагу о дарении замка Марии Антуанетте. Королева сразу же приступила к обустройству владения на манер Трианона: ввела специальные ливреи для охраны и слуг и возложила на привратника роль управляющего с правом издавать указы «именем королевы». Слова «именем королевы», появлявшиеся в объявлениях, расклеенных в садах Трианона, раздражали и простонародье, и придворных, но, когда королеве об этом мягко намекнули, она ответила: «Я вправе распоряжаться в собственных садах». Передача Сен-Клу вызвала недовольство общественности: никогда еще дворцы не отдавались в полную собственность королевам, и некоторые советники парламента попытались отказать дарению в регистрации. Но все обошлось, и королева вступила во владение Сен-Клу. Впрочем, Людовик XVI не обделил и себя, приобретя незадолго до этого замок Рамбуйе и прилегающие к нему охотничьи угодья всего за 16 миллионов ливров. Но, несмотря на упреки, обращенные парламентом к королю, к его величеству общественное мнение было гораздо более снисходительно.

Королева не сознавала, что «милые негодяи», как она называла своих подданных, давно уже смотрели на нее сквозь призму памфлетов, представлявших в искаженном свете любой ее поступок. Мерси даже отправил Иосифу иронические куплеты, которые сочувствовавшие кардиналу парижане распевали на мотив модной в то время песенки: