Кобра и наложница - Бонни Вэнэк

Только не он. Не Хепри! Пожалуйста, только не он!»

Но он не двигался, а просто неподвижно лежал, тихонько и нежно перебирая ее волосы. Наконец он приподнялся на локте. Бадра крепко зажмурила глаза, в отчаянии стараясь подготовиться к неизбежному: его превращению в грубое животное, который с хрюканьем будет добиваться близости с ней, чтобы освободить свою плоть от напряжения и рассеять свои семена в глубине ее чрева. А потом он со стоном откинется назад, и его глаза будут светиться торжеством завоевателя.

Кровать осела и скрипнула. Потом на нее упало что-то толстое и мягкое. Бадра перестала дрожать.

Она открыла один глаз.

Теплое и легкое одеяло, сплетенное из руна овец, согрело ее дрожащее тело.

Кеннет бесшумно двигался по комнате, как настоящий воин Хамсинов. Она слышала, как он горестно и прерывисто вздохнул, когда взгромоздил свое большое мускулистое тело на широкую скамейку, стоявшую под забранным решеткой окном.

Она все еще ждала. И дождалась.

Прямо от окна послышалось его ровное спокойное дыхание. Он уснул. Бадра еще плотнее закуталась в одеяло. И почувствовала огромное облегчение.

Он не тронул ее.

Он все еще был Хепри. Человек чести.

Ее успокоившееся сердечко посылало ему свою любовь, когда она без сна лежала на своей постели, и слезы благодарности катились по ее щекам.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В эту ночь в своих снах она еще раз проживала свою жизнь. Ее прошлое настигало ее, как орда скачущих во весь опор арабских наездников, копыта лошадей которых вздыбливают песок. Ей одиннадцать лет. Она новая наложница, купленная на аукционе для шейха племени Аль-Хаджидов. Бадра лежит на тонкой овечьей шкуре. Шкура старая, грязная и пыльная, вся в колючках. К запаху пота, которым пропиталось это порочное ложе, примешивался еще какой-то запах, непонятный и пугающий.

Ее еще такое девчоночье, с едва развитыми формами тело помыли, умаслили, напялили на него прозрачное платье из кисеи дикого малинового цвета. На голову надели такую же прозрачную вуаль, скрывающую испуганное детское лицо, миниатюрные ножки обули в маленькие туфельки желтого цвета. Бадра очень любила эти туфельки. Это было ее единственным достоянием, когда родители привели ее в этот бордель и, получив за девочку деньги, покинули дочь, рыдающую так, что, кажется, сотрясались стены. И вот ее, дрожащую, заплаканную, нарядили, выставили на торги во Дворце наслаждений — и ее сразу же купили и привезли в лагерь похотливого и жестокого шейха Фарика. И вот она, плачущая, дрожащая, брошена на эту вонючую шкуру, еще не знает, что ее ждет, каким испытаниям подвергнут. Но сердечко девочки уже заходится от ужаса. О, лучше бы она тогда умерла!

Откинута циновка, и ее господин вошел внутрь. Она видела только его широкий силуэт. Она не могла его рассмотреть, его спину освещало солнце. Солнечные лучи проникли и в этот мрачный шатер. Она замерла от ужаса.

В лицо ей ударил запах лука, чеснока и давно не мытого тела. Шейх снял свой халат и развернул свой черный тюрбан. У него были жирные, густые с проседью волосы.

Он стоял перед ней обнаженный. Тело у него было дряблое и лишенное растительности. Только внизу его достоинство едва прикрывал маленький клочок черных волос. Его фаллос был размером с ее кулачок.

Она подалась назад. Ее страх перерос в ужас, когда он стал приближаться к ней. В его глазах появился тот же мерзкий, сумасшедший блеск, который она видела в глазах мужчин, разглядывавших ее на аукционе. Мясистые пальцы сорвали с нее ее яркий малиновый халат и вуаль с лица.

Фарик взглянул на ее желтые туфельки, которыми она так гордилась, и рассмеялся.

— Сними их, — приказал он и грубо опрокинул ее прямо на шкуру.

Он навалился на нее, вдавив в овечью шкуру. Он мял ее нежную юную грудь, которая только начала формироваться.

— Как у мальчишки, — разочарованно прохрюкал он. — Им еще надо созреть. Каждую ночь ты будешь отдаваться мне, до тех пор пока мое семя не укоренится в тебе и мой сын не будет расти в тебе.

После этого он взгромоздился на нее, прижимая ее к пропахшей потом шкуре. Она задыхалась от его тяжести. Воздух с шумом выходил из ее легких, и она ощущала маленький твердый отросток плоти, торчащий у него, который он тщетно пытался засунуть ей между ног.

Наконец ему удалось разорвать ее девственную плоть — и она закричала от боли.

Она сопротивлялась, царапалась, пыталась вырваться. Фарику это ужасно нравилось, он смеялся и елозил по ее взмокшему телу, пока не пропорол все у нее внутри. Наконец его «достоинство» опало, он блаженно раскинулся на шкуре, а Бадра почувствовала, как под нею промокла вонючая шкура. Струйка крови вытекла из нее — и вместе с этой кровью вытекло детство, надежды, мечты о счастье, сказки, любовь к людям… Все было кончено. Осталась только боль, ужас, брезгливость…

— Всего-навсего девственница, — похотливо ухмыльнулся он, вытираясь полой сорванного с нее халата. — Теперь каждую ночь ты будешь моей новой фавориткой. Мой пестик прекрасно чувствует себя в твоей ступке, детка… Ха-ха-ха!

Через минуту он уже храпел так, что дрожали стенки и опоры шатра.

Тихо плача, Бадра свернулась калачиком. Каждую ночь? Она молилась о том, чтобы он больше никогда не захотел ее. Завтра ночью она уже не выдержит этой борьбы.

На следующую ночь она опять лежала на этой вонючей шкуре. Опять вошел Фарик, разделся и лег рядом.

— Раздвинь ноги для своего нового хозяина, — приказал он.

Он начал забираться на нее. Она заколотила его своими твердыми кулачками, царапалась, кусалась. Фарик взвыл. Она почувствовала удовлетворение при виде ярко-красного пятна на его губе.

— Никакой мужчина не будет моим хозяином! — девочка упрямо выдвинула свой подбородок.

Тяжело дыша, он откинулся назад, его глаза потемнели. Рывком приподняв девочку, он сграбастал ее и вытащил на середину шатра. Ее охватил ужас, когда он привязал ее, обнаженную, к двум толстым опорам шатра. В его глазах сверкал яростный гнев, когда он достал кожаную плетку и начал размахивать ею.

— Никакой, шлюха? Я покажу тебе, кто твой хозяин.

Она пронзительно закричала, когда плетка со всей силы впилась в ее тело…

Кеннет услышал, как во сне Бадра начала плакать и стонать. Встревоженный, он сел на своем неудобном жестком ложе, пробуждаясь от глубокого сна. Эти звуки беспокоили его. Он подбежал к кровати. Хрупкие плечи Бадры сотрясались от рыданий. Кеннет привлек ее к себе.

— Ш-ш-ш, тихо, успокойся, — это только сон, любовь моя, — нежно шептал он.

Но она все не переставала плакать. Этот отчаянный плач встревожил его. Тихим голосом он стал напевать колыбельную, которую, как он помнил, Джабари пел своему маленькому сыну.