Авантюристы Просвещения - Александр Фёдорович Строев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В комедии Екатерины II «Имянины госпожи Ворчалкиной» (1772) банкрут Некопейков предлагает множество способов обогащения: «Я столько примыслил доставить России денег <…>, что всякий, кому они понадобятся, иметь будет только труд поднимать их с улицы, где они валяться станут»[399]. В частности, он сочинил проекты об учреждении почты на голубях, об употреблении крысьих хвостов вместо веревок, об извозе зимою в степных местах на куропатках, где их много, а лошадей мало, а также о создании внешнеторговой компании, где все расходы относились бы на счет казны, которая поставит корабли, а доходы шли пайщикам. Похоже, что императрица вспомнила о проектах фон Редерна и о собственном горьком опыте создания в 1763 г. на паях Средиземноморской компании. Как утверждает Некопейков, «вы не можете мне поверить, как чист и волен тогда ум, когда пуст карман и кошелек»[400]. Граф фон Кобенцль перефразирует его слова, высмеивая Мерсье де ла Ривьера в драматической пословице «Маньяк Власти» (1789). Слуга уверяет:
Мой господин превыше всех государей, ибо с момента рождения только и делает, что поучает их. У него ни пяди земли, но он знает, как увеличить стоимость чужих владений; порой у него нет ни гроша в кошельке, но он самый великий финансист на свете. Он в жизни не видал ни боевых кораблей, ни полков, но если соизволит встать во главе армий и флотилий какой-нибудь державы, то завоюет весь мир; одним словом, он универсальный гений, сосредоточивший в себе все знания, необходимые для управления империей[401].
Создавая сатирические портреты философов, Екатерина II и граф фон Кобенцль, по-видимому, опять-таки следуют за Вольтером, который, полемизируя с данной Руссо оценкой России, издевался над «законодателями, которые повелевают вселенной на листе бумаги и со своего чердака отдают приказания королям», над «придворными и деревенскими сумасшедшими», которые «в мыслях управляют страной в две или три тысячи миль, а справиться с экономкой не могут»[402].
Подобно философам, Некопейков кончает плохо: его изгоняют, хотят сделать из него шута. Символично, что Дидро привез из России эту комедию, видимо, подаренную царицей, и подписал на титуле перевод названия: La femme boudeuse ou La grondeuse. В 1775 г. он продал ее Королевской библиотеке вместе с другими русскими книгами, поставив крест на своих планах, связанных с Петербургом. Сама логика повествования подсказывала Екатерине II колоритные подробности. Так, гротескный рассказ о пребывании в Петербурге Мерсье де ла Ривьера, который якобы снял три соседних дома, дабы разместить там подчиненные ему министерства и департаменты, и даже повесил на дверях комнат соответствующие таблички, появился спустя тридцать лет в комедии Кобенцля и мемуарах Сегюра. В. А. Бильбасов справедливо считает данный эпизод маловероятным; у дипломатов, видимо, был один общий источник – рассказ императрицы.
Но иностранные дипломаты, защищая репутацию императрицы, играют с ней злую шутку, упоминая о ее склонности к прожектерству и невольно показывая правоту философов. Граф де Сегюр утверждает в «Мемуарах», что Екатерину II привлекало множество скороспелых планов, которые она не могла реализовать, ибо хотела всего сразу: «создать третье сословие, привлечь иностранную торговлю, улучшить ведение сельского хозяйства, […], покорить Персию, продолжать постепенно завоевывать Турцию […] и распространить свое влияние на Европу»[403]. Ему вторит граф Людольф в «Письмах о Крыме» (1787):
В этой стране постоянно появляются новые планы; они могут быть лишь вредными, если они не выполняются с мудростью и если не представляют никакой действительной пользы; но я замечаю, что это самая обильная проектами в мире страна[404].
Чтобы довести до абсурда идеи Мерсье де ла Ривьера, граф фон Кобенцль излагает целую программу шутовских реформ. Чтобы сделать людей счастливыми, господин Маньяк Власти предлагает установить полное равенство, уничтожить города, которые только умножают роскошь, предписать всем жителям единообразные парики, платье и питание, а главное – радикально уменьшить их число, дабы увеличить их долю от общих богатств. Если антиурбанистические идеи, которые появляются также в утопическом романе князя М. М. Щербатова «Путешествие в землю Офирскую», войдут в моду в следующие века, то уравнительные идеи восторжествуют в год выхода пьесы – 1789‐й[405]. В 1798 г. Томас Роберт Мальтус в «Опыте о принципах народонаселения» докажет, что прирост населения обгоняет рост производства, а потому должен быть ограничен.
Как переделать мир. Авантюристы, фавориты и самозванцы
25 июля 1785 г. восьмилетний великий князь, будущий император Александр I, писал по-французски сочинение по истории Рима, заданное, вероятно, его наставником Фредериком Сезаром де Лагарпом. Он начал фразой: «Рим был основан 2537 лет тому назад Ромулом, авантюристом, населившим его сбродом из всех соседних племен. Так возник народ, впоследствии столь славный»[406]. На Вечный город ориентировалась Москва, считавшая себя третьим Римом, и Санкт-Петербург, город святого Петра[407]. Брату Александра, великому князю Константину, Екатерина II предназначала трон Константинополя, второго Рима. Новая христианская империя должна была быть создана на обломках Османской Порты. Детское сочинение будущего императора приобретает символический смысл: великое государство, образец для подражания как для России, так и для всего западного мира, было создано авантюристом.
Авантюрист – продавец иллюзий, его предназначение – делать людей счастливыми, обещая исполнить их мечты и сокровенные желания. Он постоянно ищет страну, где мог бы воплотить свои проекты. Если он не находит ее, то создает: либо на бумаге, сочиняя историю вымышленного государства, как Казанова, Тревогин и Псальманаазаар, либо на политической карте. Искатель приключений нередко возносится на самый верх, становясь если не королем, как Теодор I фон Нейхоф, правивший Корсикой в 1736 г., то претендентом на трон, как Степан Заннович, Степан Малый и княжна Тараканова, или на пост главы республики, как Билиштейн и Бернарден де Сен-Пьер. Когда Вольтер в «Кандиде» описывает обед в Венеции, на котором собралось восемь низложенных монархов, он поминает и хорошо знакомых нам искателей приключений.
Однако в центре цивилизованного мира до тех пор, пока Французская революция и Наполеон не перевернули Европу вверх дном, свободных престолов на было. Они могли появиться только на окраине Европы, на Севере, Востоке или Юге, там, где проходили границы сфер влияний. Там сталкивались интересы больших государств, желавших короновать своего ставленника в маленькой стране. Она могла бы послужить буфером
