Дворцовые перевороты - Мария Згурская

После ее смерти королевой стала Елизавета I, которой для подтверждения своего статуса было необходимо признание реформационных изменений своего отца. Елизавета несколько изменила свой титул, теперь ее называли «единственным верховным правителем», это предполагало, что хоть она и является административным главой Церкви, однако решение догматических вопросов находится в ведении клира. Попытки католических заговоров против Елизаветы сопровождались массовыми казнями их участников, а победа в войне с Испанией стала одновременно и победой протестантизма в Англии. Но считать эту победу окончательной можно лишь с большой натяжкой.

Огромной проблемой королевы Елизаветы, точнее проблемой всей Англии, было отсутствие прямых наследников. Упорное нежелание Елизаветы выходить замуж – одна из самых интригующих загадок этого царствования. Историки пытались разгадать ее бессчетное число раз. Наиболее распространенная версия – нежелание Елизаветы делить власть с супругом, стремление сохранить полную политическую самостоятельность. Однако во всех многочисленных брачных проектах, которые затевались Елизаветой и ее приближенными, обязательным условием брачного договора был отказ мужа от правления, то есть изначально для Елизаветы искали не соправителя, а исключительно производителя: Англии был нужен наследник, а не король. Существует и другая точка зрения: Елизавета не выходила замуж, потому что подозревала о своем бесплодии (и, следовательно, замужество не решило бы проблемы преемника). Подозрение это основывалось на весьма зыбких причинах: бесплодием страдала ее сводная сестра, Мария, и Елизавета якобы считала, что в их роду существует некая наследственная болезнь. Эту версию подвергают сомнению прежде всего свидетельства современников (испанские послы, чей сюзерен более других интересовался положением дел в Англии, неоднократно выясняли, подкупая самых разных лиц – медиков, прачек, и проч., что королева была способна к деторождению). Впрочем, на основании чего делались такие заверения, неизвестно, ибо единственным доподлинным фактом является то, что Елизавета не страдала нарушением менструального цикла. Но это еще ни о чем не говорит. Наконец, самая радикальная версия, распространившаяся на рубеже 1920—1930-х годов, когда в Европе все были повально увлечены фрейдизмом, утверждает, что Елизавета на самом деле, буквально, была королевой-девственницей, так как некие физиологические особенности ее организма не позволяли ей вступать в близкие отношения с мужчиной. Что это за «физиологические особенности» – также неизвестно. Похоже, именно эти «особенности» имела в виду Мария Стюарт в своем знаменитом «обличительном» письме к Елизавете, где называет ее «не такой, как все женщины», неспособной к браку, потому что «этого никогда не может быть». Эта версия впоследствии получила широкое хождение во всяких околонаучных и особенно литературных кругах, и именно она сообщала личности Елизаветы дополнительный драматизм.

Однако, на наш взгляд, все приведенные выше точки зрения на безбрачие королевы страдают излишним романтизмом. Быть может, объяснение гораздо проще и убедительнее: ее нежелание выйти замуж – не что иное, как продуманный политический ход. Елизавета любила повторять, что она «замужем за Англией»; и на самом деле так называемые «брачные игры» при дворе превратились стараниями королевы чуть ли не в основное ее оружие. Сватовство иностранных принцев держало в постоянном напряжении противоборствующие страны, ибо замужество Елизаветы (если бы оно состоялось) способно было нарушить политическое равновесие в Европе и создать совершенно иной расклад сил. И королева этим пользовалась. Не собираясь выходить замуж, она, тем не менее, чуть ли не постоянно находилась в состоянии «обручения» с тем или иным претендентом: так, например, сватовство французского герцога Алансонского длилось ни много ни мало 10 лет (с 1572-го по 1582 год!). В зависимости от политической ситуации во Франции и Испании Елизавета то приближала, то отдаляла претендента, заставив Екатерину Медичи (регентшу Франции) и Филиппа II (короля Испанского) изрядно поволноваться, ибо возможный брак английской королевы и французского принца изрядно подорвал бы возможность мирного сосуществования между Валуа и Габсбургами.

Не выходить замуж было выгодно ей и с другой точки зрения. Королева-девственница имела неограниченную возможность влиять с помощью личного обаяния на своих советников и придворных, которые все были мужчинами. Они, влюбленные в нее, делались покорнее и превращались в более надежных помощников. Впрочем, на сей счет Елизавета особо не обольщалась: любя лесть, она, тем не менее, всему знала истинную цену. Одной «влюбленности» здесь было недостаточно, но в сердцах придворных так же, как и у иностранных принцев, жила надежда на брак с сиятельной повелительницей. Однако Елизавета при всем при том ни разу не думала о браке серьезно («Скорее одинокая нищенка, чем замужняя королева!» – вот ее слова.) Слишком близко сталкиваясь с чудовищным, неразмышляющим мужским самолюбием и тщеславием, она не могла не презирать мужчин.

Стоило ей чуть ослабить вожжи – и мужчины мгновенно забывали о своей неземной любви. Так, ее фаворит, граф Роберт Лестер, когда Елизавета тяжело заболела оспой, с нетерпением ждал ее смерти в сопровождении нескольких тысяч вооруженных приспешников, надеясь захватить власть. Чтобы добиться своей цели, окружающие ее мужчины не считались ни с чем: у них не было ни твердых политических убеждений, ни моральных принципов. Тот же Лестер в самом начале 1560-х годов, когда его надежды заполучить Елизавету в жены начали стремительно таять, заключил за монаршей спиной неблаговидную сделку с Филиппом II: если последний поддержит его брак с королевой, Лестер берет на себя обязательство отстаивать испанские интересы в Англии и править страной в соответствии именно с этими интересами. Это попахивало государственной изменой. Разумеется, королеве стали известны его дерзкие планы, и Лестер не был наказан лишь потому, что в нем еще нуждались.

Итак, Елизавета не могла выйти замуж за англичанина, ибо не находила достойного, а выйти замуж за иностранного принца ей мешали государственные соображения и собственная осторожность: как уже указывалось, она боялась внешнеполитических последствий такого шага.

Единственным мужчиной при дворе, который пользовался настоящим и неизменным уважением королевы, был Уильям Сесил. Имея прекрасную крепкую семью, он никогда не волочился за Елизаветой и не старался понравиться ей как мужчина. Он был достаточно смел, чтобы не соглашаться с ней, и достаточно умен, чтобы делать вид, что соглашается. Его твердые политические убеждения позволяли держаться постоянной четкой позиции. Он был надежен и предан. Он был богат, рачителен и честен, и все попытки врагов королевы подкупить его деньгами бесславно проваливались. Кто знает, быть может, королева совершенно искренне считала, что только этот человек мог бы стать ей достойным мужем, ибо «только его физиономию она видела столько лет, и он все никак не мог ей надоесть».

Безмужие королевы отвечало и главной ее цели: сохранению собственной жизни, ибо, вопреки национальным интересам, Елизавете вовсе не нужен был наследник. Отсутствие названного преемника не позволяло интриговать в пользу конкретного человека и не создавало прецедентов для заговоров против Елизаветы. Отсутствие наследника было ее основной – и лучшей! – личной гарантией, патентом на власть. Но это было также и неразрешимой проблемой для государства. Королева часто болела, иной раз настолько тяжело, что ее подданных охватывало состояние, близкое к панике. Одновременно с этим обстановка в государстве начинала сильно смахивать на предвоенную: многочисленные фракции и партии намеревались крепко схватиться за власть.

Надо сказать, что минусы положения «королевы-девственницы» едва ли не перевешивали плюсы. Личная заинтересованность приближенных в «особой благосклонности» королевы создавала при дворе нездоровую, нервную атмосферу постоянного соперничества, всеобщей ненависти и раздоров. Все интриговали и подсиживали друг друга. Конфликты, стычки и вражда при дворе не прекращались ни на день, что, разумеется, крайне дестабилизировало общую политическую обстановку в государстве. Эмоциональный уровень общения монарха и подчиненных приводил к тому, что при дворе постоянно вспыхивали мелкие и крупные заговоры, что, конечно, подрывало личную безопасность королевы. Королева, можно сказать, была заложницей собственного (и абсолютного) недоверия к мужчинам, что не позволяло ей остановить свой выбор на одном из них и тем самым положить конец опасным интригам. Она предпочитала лучше править подданными строптивыми и влюбленными, чем строптивыми и невлюбленными.

Едва ли не самый существенный недостаток ее декларированного девства состоял в отсутствии понимания со стороны народа. В самом деле, вычурные и надуманные идеалы, которые избрала для себя Елизавета-женщина, подошли бы католической монашке, но уж никак не первой невесте Англии. В глазах людей королева была не только королевой, правительницей, но и женщиной, причем абсолютно непостижимой с точки зрения здравого смысла: отказывающейся выходить замуж и рожать детей. Народ по своему разумению пытался разгадать эту загадку: о Елизавете ходило множество самых разных, зачастую нелицеприятных слухов. Ее безмужие объяснялось двояко: она либо «распутница», либо с ней «что-то не в порядке». Первая версия подрывала авторитет королевы и порождала активное неуважение и нездоровые фантазии: королеве приписывалось неуемное сластолюбие и множество незаконнорожденных детей. Второе утверждение тоже было весьма нелестным для престижа короны: самые фантастические слухи о физическом уродстве Елизаветы берут истоки именно оттуда. Наконец, само понятие «Virgin Queen» («королева-девственница») заводило иные горячие головы совсем уж в запредельные дебри: в 1587 году к изумленному Сесилу был доставлен выловленный тайными агентами прямо на лондонских улицах некто Эммануэль Плантагенет – «сын королевы Елизаветы от непорочного зачатия».