Невидимая Россия - Василий Алексеев

— Ничего, товарищ начальник, не поделаешь, — сказал Кузьмич, возвращаясь к кабине, — надо поднять колесо и что-нибудь под него подложить. У меня в кузове есть хорошая вага, придется вам подсобить.

Чекист зажег электрический фонарь, вышел из кабины и сказал сидевшим в кузове товарищам: «Выходите помогать!». Те выругались и начали медленно спрыгивать в грязь. Кузьмич в самом деле достал тонкое двухметровое бревно из кузова и круглое полено, которое положил около колеса, разгреб лопатой грязь и ткнул под шину вагу.

— Теперь вы все беритесь за вагу, а я подложу полено, — командовал он.

Два чекиста взялись за вагу и сразу все наклонились; третий, тот, который сидел с Кузьмичом в кабине, остался стоять на шаг в сторону и закурил папиросу. — Вот сволочь! — подумал Кузьмич. — Ну, была не была…

Молниеносно выхватив из кузова железный лом, он крикнул бодрым голосом: «Раз, два — взяли!». Чекисты навалились еще, и правый борт автомашины начал медленно подниматься из грязи. Кузьмич взмахнул ломом и ударил со всей силы, стараясь попасть сразу по двум черепам. Раздался неприятный глухой звук от удара и хруст костей. В следующий момент Кузьмич поднял лом и бросился к третьему чекисту. Тот громко вскрикнул и отскочил в сторону. Только вторым ударом Кузьмичу удалось попасть третьему по боку и сбить его с ног. Сейчас этому еще раз по голове и опять к тем двоим — пронеслось в воспаленном мозгу Кузьмича. В это время сбоку блеснул свет и что-то сильно ударило его в челюсть. Одного из двоих не добил, — подумал Кузьмич, теряя сознание и захлебываясь кровью.

…………………………………………………………………………………………………………………..

До Бориса только через полгода дошли неясные слухи о том, что Кузьмич погиб, а семья его исчезла в недрах НКВД.

Глава тринадцатая

ШТУРМ МОСКВЫ

Павел уже в течение трех месяцев не мог найти работу. Однажды, когда он зашел к Осиповым, Николай встал к нему навстречу и сказал:

— Хорошо, что зашел — есть надежда на работу, пойдем скорее!

Дорогой Николай рассказал, что редакция, в которой он надеялся устроить Павла, нуждается в людях, способных проводить черновую обработку материалов, извлекаемых из различных архивов, выискивать эти материалы, проверять их достоверность и уже в подготовленном виде передавать литературоведам-марксистам, которые перекраивают их на свой образец.

— Работа трудная, неблагодарная и поэтому есть шансы на нее устроиться. Я тебя познакомлю с одной дамой — бывшая меньшевичка, теперь совсем наша, — говорил Николай.

В длинном вестибюле стояло несколько скамеек и он служил отчасти приемной, отчасти курительной комнатой редакции. На вызов Николая вышла немолодая дама с блестящими, озорными глазами.

— Сядемте подальше, — сказала она, здороваясь и проходя ближе к выходу, — здесь меньше бывает народу. Курите?

— Нет, — ответил Николай.

— Простите, я и забыла, что вы дали монашеские обеты! — В глазах забегали огоньки, но в шутке не чувствовалось никакой враждебности.

— Итак, Антонина Георгиевна… — начал Николай.

— Итак, Николай Алексеевич, — ответила дама, — место есть и его замещение зависит от меня. Я могу дать договорную работу, при которой можно избежать оформления в отделе кадров и заполнения анкет, но… есть существенное но — надо для общей пользы сделать так, чтобы ваш приятель пришел с рекомендацией со стороны.

Павел задумался — предприятие грозило срывом. Вдруг блестящая мысль пришла ему в голову.

— Эврика! — сказал Павел, — я знаком с женой одного наркома.

Глаза Антонины Григорьевны стали совсем озорными.

— Принесите от нее рекомендацию, остальное я беру на себя.

Через полчаса Павел входил в шикарный вестибюль привилегированного советского учреждения. С наркомшей Павел познакомился незадолго до своего ареста, случайно, у одного из своих многочисленных знакомых. Дама эта пользовалась некоторой известностью за широкий образ жизни и взбалмошный характер. Были случаи, что она доносила на знакомых, но, наряду с этим, она многим помогала и любила оказывать покровительство. В свое время, разговорившись с Павлом, она предлагала ему свое содействие для устройства в Москве по окончании университета. Павел был накануне у знакомого, у которого тогда с ней встретился, и узнал, что Ирина Андреевна в силе и к ней можно обратиться.

Павел поднялся в приемную, полную народа. Когда он назвал фамилию Ирины Андреевны, секретарь попросил его подождать и исчез за дверью. Через несколько минут на пороге появилась величавая фигура наркомши. Высокая, черная, в собольей пелерине она выглядела очень эффектно. Даст или не даст рекомендацию, — думал Павел, подходя к ней.

— Вы меня, может быть, не помните, — я познакомился с вами у…

— Почему не помню? Помню, — протянула она низким грудным голосом.

Если она знает, что я сидел, мое дело дрянь. Да и по костюму можно догадаться, — соображал Павел.

— Я хотел обратиться к вам с просьбой…

На лице Ирины Андреевны показалась ободряющая улыбка.

— Я хочу поступить в издательство к товарищу Островскому и попросил бы вас рекомендовать меня ему, — продолжал Павел.

Благосклонная улыбка сменилась недоумевающим выражением.

— Что это вы вздумали? Это очень известное издательство, близкое к ЦК партии — там бывают разные проверки.

Сердце Павла упало. Не хочет?

— Если хотите, я вам напишу письмо к этому самому Островскому, только не советую, — она вопросительно глядела на Павла.

Сказать ей, что я сидел или нет? — думал Павел.

— Я бы вас всё-таки попросил, если вас это почему-либо не затрудняет…

— В таком случае подождите немного. — Ирина Андреевна величественно повернулась и исчезла за высокой дверью.

Прошло минут десять, пока она отсутствовала. Кругом Павла сновали люди с портфелями, а он сидел на мягком кресле и думал. Противно было просить у коммунистки рекомендацию — пришлось. Противно было работать на канале — пришлось. Всё время приходится идти на какие-то компромиссы. Насколько приятнее было бы сразу решиться на открытую борьбу и погибнуть, не теряя чести, с гордым сознанием своей правоты. Ничего не сделаешь: чтобы спасти родину, надо идти на компромиссы. Спасти родину… не слишком ли это звучит дерзко, напыщенно? Не есть ли это простое объяснение своей неспособности идти на жертву? — мучился Павел.

В дверях опять появилась Ирина Андреевна.

— Вот, — сказала она, протягивая письмо, — отнесите на квартиру и передайте лично.

Несчастные! — подумал Павел. — Боятся друг друга, боятся даже в открытую кого-либо рекомендовать.

— Ну, всего хорошего! — Холодная рука с длинными полированными ногтями лениво протянулась к Павлу.

— Я хотел вас предупредить, — сказал он, ощущая в своей руке нежную кожу ее пальцев, что я только что отбыл срок за контрреволюцию; возможно, это будет препятствием для того, чтобы вы меня рекомендовали. Я могу вернуть ваше письмо.

Выражение ее лица нисколько не изменилось.

— Я это знала, — сказал густой низкий голос, — поэтому я вас и предупреждала.

— В таком случае я благодарен вам вдвойне…

Пройдя вестибюль, в котором накануне разговаривал с Антониной Георгиевной, Павел поднялся по лестнице в секретариат издательства. Томная секретарша с загадочными глазами пошла докладывать. В комнате работало много народу. Осмотрев поле битвы, Павел увидел стол, который не мог быть ничем иным, как столом отдела кадров. Белокурый, упитанный мужчина в кожаной куртке склонился над папками.

— Товарищ Островский просит вас в кабинет.

Обращение секретарши заметно изменилось — видимо, она узнала, от кого пришел Павел.

Большой, заставленный шкапами кабинет, мягкий ковер, за широким столом круглая, похожая на моржа, голова, прямо всаженная в прекрасно сшитый серый костюм, мутные глаза…

— Присаживайтесь, — бурчит сиплый голос, — я сейчас вызову заведующую справочным отделом.

Павел сидит в небрежной позе, стараясь ничем не выдать волнения. Его знакомят с Антониной Георгиевной; она, как и он, ничем не выдает того, что они уже знакомы. Она смотрит вопросительно недоброжелательным взглядом.

— Вот, — бурчит товарищ Островский, смотря куда-то мимо обоих собеседников, — жена народного комиссара — товарищ Островский четко называет фамилию, — рекомендует нам товарища Истомина в качестве подходящего кандидата для работы в справочном отделе. Если вы можете его использовать, я, со своей стороны, буду очень рад… — Товарищ Островский, повидимому, совершенно уверен в отрицательном ответе Антонины Георгиевны.

— Да, у меня есть работа, — говорит она недовольным тоном. Можно подумать, что она боится отказать человеку, рекомендованному женой наркома.