Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин - Бехруз Курбанов

он целыми днями не отрывал глаза от пожелтевших, полужёстких страниц и в итоге закрывал древнюю книгу ни с чем.

Расима сильно бесило и то, что он не мог понять из какой кожи сделаны страницы этой книги. Зачем ему это знать — без понятия. Основной текст занимает две трети от площади листа. Смирившись с тем, что ему не прочитать его, Расим перешел на примечания к основному тексту. Они были написаны по краям основного текста письмом Алифа. Многие из них были написаны каллиграфическими узорами и в виде квадратов, треугольников, ромбов и кругов. Расим полагал, что это перевод или комментарии к определённым абзацам текста.

К своему сожалению, Расим даже их не мог прочитать. За свою жизнь он прочитал сотни старых книг и рукописей, знает все разветвления письменности современных языков Рахшонзамина. Начертания букв в этой древней книге тоже кажутся ему знакомыми, но он не может прочитать и слова с уверенностью, что он делает это правильно. Возможно, во всём виноват почерк автора примечаний. Если это так, почерк просто ужасен, что злило Расима. В спокойном же состоянии он сомневался в том, что эти примечания написаны одним человеком. Они были почти на каждой странице до первой половины книги, занимая практически всё пустое пространство вокруг основного текста. Затем их становится всё меньше и меньше, и последние двести страниц не имеют примечаний к тексту. Чем дальше Расим листал книгу, тем больше понимал, что до полного исчезновения письменность примечаний меняется. Если в начале в каждом слове было по несколько надстрочных и подстрочных знаков, то постепенно их количество уменьшается. Расим не мог распознать большинство этих знаков и не знал правило их применения.

Слова с меньшими знаками тоже давались с трудом Расиму. Из последних примечаний он прочёл несколько слов, но не мог понять их значения. Они были написаны совсем на другом языке, но на каком? Иногда некоторые слова отдалённо напоминали ему старые, вышедшие из употребления слова, но в них были лишние буквы, звуки и те самые малознакомые ему знаки. Одним из таких было слово «Инсон» — человек. Оно было написано с отличием от современного письма: над гласными стояли знаки произношения: под первым алифом стояли две наклонные черты, а над вторым алифом стояло открытое кольцо с хвостиком наверху, а точка в букве «н» стояла посередине ковша вровень с её краями.

Другой сложностью этих примечаний был их каллиграфический стиль. Расим не мог разобрать, где начало, а где конец предложения. Он всё больше склонялся к тому, что эти примечания нарочито так написаны, что в них есть какой-то шифр. Однако Расиму пока не удалось разгадать этот ребус.

Все эти тщетные попытки прочитать текст или понять примечания злили его, особенно сегодня. Потому то он и остался дома, чтобы народ не видел его в гневе.

Послышались шаги. В дом вошёл Одил. Он был в белой шерстяной рубахе с длинными рукавами. Тёмно-серая тесьма украшала его рубаху и плотные шаровары. Поверх рубахи был тёплый коричневый камзол с рукавами до локтей и белым растительным узором. На голове — ничего, кроме подстриженных чёрных волос.

— Какие-нибудь успехи, мой светлый господин? — он знал, что у Расима нет посторонних ушей, потому обращался к нему так, как того хотел посол.

С любопытным взглядом он подошёл к топчану и положил на край стола Расима небольшой деревянный кубок с ещё тёплым тутовым сиропом и лепёшку, испечённую со шкварками. Лепёшку и сироп передала его кухарка, жившая рядом. Ахдия хотела остаться и приготовить что-нибудь Расиму, но он отпустил её домой, отпраздновать Ситорамон с родными.

Расим взял кубок, посмотрел на чёрную густую массу и сделал короткий глоток. Напиток был приторным, отчего Расим слегка скорчился.

— Скажи мне Одил, как так вышло, что нет никого в Зебистане способного прочитать эти письмена? — устало спросил Расим; в его голосе звучала огорченная нотка.

Сделав большой глоток, Расим угрюмо поставил кубок. Он глазами следил за тем, как Одил меняет выгоревшие свечи. Закончив со свечами на стенах, Одил снова подошёл к топчану, чтобы поставить новую свечу.

— Если кто и сможет прочитать эту книгу, то только вы, мой светлый господин, — Одил заменил и зажёг свечу на настольном подсвечнике и отошёл от топчана, сложив руки за спиной, как это любит делать его господин.

Расим отломил кусок от лепёшки с сомнением посмотрел на слугу. Он закрыл книгу и отодвинул её в сторону.

— Как обстоят дела во дворце? — задав вопрос, Расим положил кусок лепёшки в рот.

В ожидании ответа Расим уставился на язычок пламени свечи у него на столе. Последние три дня он практически не покидал свой дом. Хоть он и был добр к народу, он уже устал выслушивать их жалкие повторяющиеся прощения. Он решил уделить время этой поганой книге. Опрокинуть бы свечу, чтобы она сгорела дотла. Вместо этого он слегка повёл рукой на расстоянии от свечи, и она погасла.

— Обстоятельства во дворце неизменны вашим планам, мой светлый господин, — глядя на дым от погасшей свечи, ответил Одил.

Расим кивнул и сделал ещё один глоток сиропа.

— Скажите, светлый господин, вы три раза были на праздничном приёме султана Ахоруна и каждый раз получали отказ.

— Я и в четвёртый раз пойду, — Расим решительно перебил слугу.

Одил кивнул, не сомневаясь в этом, и продолжил:

— Я помню, как вы говорили о ямах на пути к цели. Скажите, светлый господин, как вы собираетесь заполнять эти ямы? Как вы будете их обходить?

— Чтобы заполнить одну яму, нужно вырыть другую, — Расим посмотрел прямо в глаза Одилу. В полумраке, нависшей над топчаном, самоуверенная ухмылка Расима показалась слуге коварной и зловещей. — Я рою эту яму глубоко и не спеша, — тихо добавил Расим, посмотрев в сторону.

— Вот поэтому я верю в вас. Вы желаете добра и процветания Зебистану и благи ваши намерения. Я уверен вы сможете прочитать эту книгу, — Одил кивнул в сторону толстой книги.

Расим коротко, едва заметно покивал в благодарность за поддержку, а его глаза самодовольно засияли.

— «Я найду разгадку к этой книге», — сказал он про себя.

— Господин! — послышался недалёкий зов.

Расим с неожиданностью взглянул на Одила и перевёл взгляд в сторону двери. Слуга в неведении пожал плечами. Расим спустился с топчана и прошёл на веранду вместе с Одилом.

— Господин! — по правому крыльцу взбежал, на удивление всем и даже самому себе, склонившийся под тяжестью прожитых лет, главный придворный лекарь в тёмно-синем стёганом халате и короткой белой чалмой, повязанной вокруг черной тюбетейки. —