Последний козырь Президента - Александр Овчаренко

– Ладно, слушай, хоть это и против моих правил, но ты меня заинтриговала.

Случилось это со мной полтора года назад. У меня в то время был роман с очень красивой девушкой по имени Василиса. Роман был в самом разгаре, и всё вроде бы у нас с ней ладилось, как вдруг в начале декабря она неизвестно куда пропала. Как назло, на службе меня загрузили по самую маковку, поэтому встретиться с ней и разобраться в ситуации не было никакой возможности. Две недели она мне не звонила. Сначала я списал это на женский каприз, поэтому в отместку ей тоже не звонил целую неделю.

Однако дело обстояло серьёзней, чем я себе представлял. Скоро Василиса совсем перестала отвечать на мои звонки и всячески избегала со мной встреч. Обычно в таких случаях я сам себе говорю: «Знать, не судьба»! – и с лёгким сердцем удаляю из своего сотового номер телефона бывшей возлюбленной. Я всегда расставался с женщинами легко и никогда не делал из этого трагедии, но случай с Василисой не укладывался в привычную схему, поэтому я решил не спускать это дело на тормозах и разобраться досконально. Возможно, во мне говорило уязвлённое мужское самолюбие. Так или нет, сейчас уже не имеет значения. Главное, что судьба подарила мне с ней встречу 31 декабря, ровно за полчаса до боя курантов.

– Как это романтично! – восторженно перебила Анфиса, и я увидел, как её глаза загорелись любопытством.

– Должен тебя расстроить: романтики в момент встречи было мало, хотя и встречал я тот памятный Новый год на балу в Дворянском Собрании, куда попал по протекции своего начальника.

Скажу честно: бал удался на славу! Представь себе старинную просторную залу, освещённую десятком хрустальных люстр, которые как в зеркале отражаются в начищенном до блеска дубовом паркете. В воздухе витает ожидание долгожданного праздника, и вот молодые девушки из самых знатных московских семей, в роскошных платьях, сверкая бриллиантами, как и сто лет назад, кружат в чарующих звуках «Венского вальса».

Именно на таком балу судьба в последний раз свела меня с Василисой.

На этом месте очарование Новогодней ночи заканчивается, и начинается грубая сермяжная правда жизни.

Василиса меня не узнала. Её, бледную, зажимающую ладошкой рот, сердобольная подруга еле-еле успела завести в дамскую комнату. Минут через пять она, с лицом бледно-зелёного цвета, покачиваясь, вышла из туалета, после чего куда-то поспешно уехала на такси. Она прошла так близко, что я уловил тонкий аромат духов, но остановить её я не решился.

Сама понимаешь, ситуация для выяснения отношений была не очень подходящая. Я вернулся в зал, где бал был в самом разгаре, и отыскал подругу Василисы, которая помогла ей дойти до туалета. В Новогоднюю ночь девушки легко идут на контакт, и скоро мы с Зоей (так звали девушку) уже пили шампанское за стойкой бара.

– А что случилось с вашей очаровательной подругой? – как бы между прочим поинтересовался я.

– С Василисой? Да ничего страшного, дело-то житейское. Я когда в «залёте» была, меня так же токсикоз мучал.

– Василиса беременна? – опешил я.

– А чему Вы удивляетесь? – пьяненько хихикнула Зоя. – Молодая красивая девушка, да ей сам бог велел! У меня в её годы на счету уже три аборта было.

– И отец у ребёнка есть? – не отставал я.

– Знамо дело, имеется, но вот где, не помню! – икнула Зоя и допила остатки шампанского. – Хотя нет, вру, помню! Васька как-то обмолвилась, что папашу ребёнка убили при каких-то очень странных обстоятельствах. В общем, тёмная история! – махнула рукой девушка. – Пошли лучше танцевать.

Танцевать, конечно, я не пошёл. Праздник для меня как-то сразу поблёк, и я потерял к нему всякий интерес: женщины стали казаться жеманными, а мужчины излишне чопорными, музыканты фальшивили, а кавалеры в танце наступали дамам на ноги. Замахнув по-гусарски целый фужер коньяка, я в наихудшем расположении духа отправился восвояси.

Позже я узнал, что Василиса родила крепкого здорового мальчика. После выхода из роддома, она неожиданно для всех вместе с сыном уехала куда-то в Сибирь, где вступила в религиозную секту, которую основал бывший сотрудник Красноярского ГАИ, а ныне духовный наставник и спаситель всех страждущих отец Виссарион. Больше я Василису не видел.

– Это и есть твоё исключение из правил? – дрогнувшим голосом спросила Анфиса.

В ответ я только кивнул.

– Классно! Ты так всё проникновенно излагаешь, что пореветь хочется, – и она приложила к глазам краешек надушенного платочка. – У меня сейчас такое ощущение, что я у себя в квартире, лёжа на тахте, очередной дамский роман «заглотила». Жаль, что нет продолжения.

– Есть, только очень короткое, и это уже совсем другая история.

– Расскажи! – потребовала Анфиса и ухватила меня за рукав.

– Эта история не для женских ушей.

– Ну, расскажи! Я уже большая девочка!

– Хорошо, только не перебивай. Чтобы как-то смягчить боль расставания с любимым человеком, я решил прибегнуть к старому проверенному способу: утешиться в объятиях другой женщины.

– Фу! – надула губки Анфиса. – Какой ты противный!

– Я предупреждал, что история не для женских ушей.

– Ладно, рассказывай, только без излишних подробностей.

– Тогда слушай. Как сейчас помню: 7 января, под вечер, мой бывший одноклассник, а нынче московский поэт Лёнька Синькин, избравший себе звучный псевдоним Леонард Синевье, предложил мне поехать в Коломну на только что организованные там «Рождественские чтения». Мне, честно говоря, в тот момент было всё равно, куда и для чего ехать. Впервые не хотелось оставаться одному в четырёх стенах, поэтому я, не задумываясь, дал согласие.

«Рождественские чтения» были организованы с размахом: в самом большом зале, который нашёлся в Коломне, собрались самые популярные писатели, модные поэты, известные филологи, актёры московских театров, ну и, конечно, представители московской богемы. Лёнька, он же Леонард, на этом собрании интеллектуалов и гениев от литературы, чувствовал себя, как рыба в воде. Он запросто пожимал руки знаменитым артистам, покровительственно хлопал патриархов российской литературы по плечам, и при этом умудрялся давать короткие интервью молоденьким журналисткам. Я подозреваю, что большая часть тех, кому Лёнька пожимал руки и кого хлопал по плечам, даже не подозревали о его существовании, но это не мешало господину Синевье чувствовать себя с популярными и признанными литераторами на одном уровне. Отблески чужой славы падали на него, как новогодняя мишура на детей, водящих хоровод вокруг новогодней ёлки.

Я же на этом празднике жизни откровенно скучал. Слоняясь с бокалом шампанского от одной группы поклонников изящной словесности к другой, я с умным видом выслушивал о сентенциях в современной поэзии, глубокомысленно кивал головой участникам спора о «чистом» искусстве и дарил улыбки незнакомым женщинам. Женщины отвечали тем же. Одна из них, увидев меня, воскликнула: «Ах, неужели это Вы»?

Видимо, алкоголь сыграл с ней злую шутку, и она приняла меня за кого-то другого, но, как ни странно, мне это понравилось.

– Должен признаться, что это действительно я! – с улыбкой ответил я зеленоглазой брюнетке.

– Отчего же Вы не бываете у нас? – произнесла она с затаённой надеждой. – А я, знаете ли, всё ждала, ждала! Господи, как это глупо! Сознайтесь, Вы манкируете мной, или чувствуете за собой какой-то грех?

Судя по оборотам речи, дамочка жила в каком-то своём придуманном мире, поэтому выдавала целые «куски» текста из неведомой мне пьесы. Мне оставалось лишь немножко ей подыграть.

– Помилуйте! – с придыханием произнёс я в ответ. – В чём же я перед Вами провинился? – и с этими словами я осторожно взял её маленькую ладонь в свои руки. – Да и можно ли считать за провинность мою робость, мою нерешительность, которая и явилась истинной причиной нашей разлуки?

– Ах, оставьте! – гневно произнесла зеленоглазая брюнетка и решительно освободила ладонь из моей руки. – Вы опять играете мной!

– Но позвольте…

– Не позволю! Ступайте прочь!

На этом наш «содержательный» диалог с незнакомкой закончился, и во избежание скандала я направился в другой конец зала, где коротко стриженая рыжеволосая дама с надменным лицом, наплевав на все запреты, курила прямо в зале, с наслаждением пуская дым в потолок.

«Наверное, это литературный критик», – пришла мне в голову странная мысль. Я понятия не имел, как должен выглядеть критик, но если бы меня попросили составить его композиционный портрет, то вероятней всего основные черты я позаимствовал бы у рыжеволосой незнакомки, уж больно пренебрежительно и надменно взирала она на собратьев по литературе.

Даме было глубоко за сорок, поэтому мой комплимент был особенно изыскан:

– Вы сегодня хороши, как никогда! – произнёс я, салютуя ей полупустым бокалом.

Незнакомка обратила на меня полный скепсиса взгляд, оскалила в улыбке жёлтые прокуренные зубы и хриплым голосом произнесла: