Заповедник для академиков - Кир Булычев

— Убийца?

— А я не знаю, что случилось с Полиной! Я не знаю — нет ли среди нас соперника Алмазова, который хочет сорвать переговоры! Может, даже фашистского шпиона!

— Это кто же?

— Если бы я знал, я бы его отдал Алмазову. Потому что шутки шутками, но речь идет о судьбе мира. Ты можешь любить большевиков или их ненавидеть. Но ты не можешь быть равнодушной к народу — к детям, старикам, женщинам. Я пошел на сделку с дьяволом ради спасения невинных!

Матя отставил ногу и закинул назад голову. Он видел себя героем. А Лидочка казалась ему достойной его внимания особой.

Они стояли совсем близко — Лидочка чувствовала икрами кровать, Матя прижался спиной к платяному шкафу — между ними оставалось от силы сантиметров двадцать.

Матя положил руки на плечи Лидочке — она ожидала этого жеста. Теперь главное было собрать все силы, чтобы в решающий момент рвануться в сторону.

— Я клянусь тебе, — сказал Матя… он перевел дух, сглотнул слюну, — я клянусь тебе, что у меня чистые намерения и чистые руки… Судьба мира… — Он горько усмехнулся, глаза Мати были совсем близко от Лидочкиных глаз. «Он меня сейчас поцелует… это еще не так страшно, это даже приятно, но главное — ускользнуть потом…» — Судьба мира зависит от того… — Теплые узкие ладони Мати начали спускаться с плеч по спине и притом притягивать Лидочку к Мате. Положение становилось угрожающим. «Как хорошо, если ты не убийца», — подумала Лидочка. — Судьба мира зависит от того, удовлетворит ли комиссара Алмазова мой моральный облик. Ты представляешь? — Лидочка успела отклонить лицо, и поцелуй пришелся в щеку. — Именно сейчас, — шептал Матя, — именно в этот трагический момент…

— Ну уж — моральный облик, — сказала Лидочка. — Вы же боитесь, что Алмазов узнает, что вы были в поезде Троцкого.

И она осеклась. Потому что не могла этого знать и не могла узнать этого ни от кого, кроме Полины!

Объятия Мати, такие нежные, на мгновение ослабли — Лидочка рванулась в сторону двери.

— Я никому не скажу! — пискнула она, потому что Матя, бормоча невнятно, будто гудя, рванулся к ней, и в этом движении была настоящая опасность — ему не понадобилось и секунды, чтобы перейти от ласк к угрозе. Лидочка дотянулась до двери и потянула ее на себя, но ручка застряла, не поддавалась — только в самые страшные моменты сна ручка в двери, обычная ручка, заедает — словно сообщник Мати держит ее с той стороны.

А Матя дотянулся до Лиды, схватил сзади за шею и стал тянуть на себя, чтобы она не открыла дверь, а Лида держалась за дверь, точно за соломинку, чтобы ее не поглотило море, — оказалось, что у нее цепкие руки: Матя был вдвое ее выше и вдесятеро сильнее, но еще несколько секунд Лидочка держалась за ручку двери, но воздух кончился — в глазах пошли круги… она отпустила дверь…

Марта, которая нажимала на ручку с той стороны двери и потому не могла войти сама, но и не давала выйти Лидочке, широко распахнула дверь, и фигуры Мати и Лидочки показались ей сомкнутыми в пароксизме любви. И она крикнула:

— Простите, простите, я не хотела! Продолжайте, товарищи!

И она захлопнула дверь снова.

Но, к счастью, Матя не сошел с ума, он отбросил Лидочку — она упала на кровать Марты, — кинулся к двери, раскрыл ее — и побежал прочь по коридору.

— Прости! — повторяла Марта, вбегая в комнату. — Я тебе все испортила.

Лидочка часто дышала, пыталась массировать себе горло, сил не было, она даже не могла подняться с чужой постели. Марта склонилась над ней.

— Тебе воды дать? Он такой грубый, да? Мне с самого начала он показался очень грубым.

Лидочка начала кашлять, и Марта, схватив стакан, помчалась за водой. Она торопилась так, что половину воды по дороге разлила.

— А он тебе нравится как мужчина? — спросила она от двери, вернувшись с водой. — Мне он сначала понравился, но я от него отказалась, как только увидела, что ты заинтересована.

К счастью, Марта не умела долго думать о чужих проблемах — у нее хватало своих.

— Если бы ты могла себе представить, кто мне сегодня нравится, ты бы лопнула от зависти, — сказала она.

Лидочка подошла к зеркалу, причесалась. Надо было идти к Александрийскому, он уже, наверное, ждет. Интересно, что он думает о радиационной бомбе?

— …А я его спросила, как же она? — говорила между тем Марта, и Лидочка поняла, что упустила начало фразы. — А он сказал, чтобы я не беспокоилась. Но я еще тысячу раз подумаю, прежде чем скажу ему «да». Я же тоже человек, я понимаю, что для нее это может быть трагедия, — она согласилась на все ради артистической карьеры. И тут он встречает меня. Я понимаю, что это решение далось ему нелегко — при его положении, нет, я еще тысячу раз подумаю. Потому что если Крафт узнает — а ты же знаешь этих доброжелателей, — то он меня убьет. И будет прав. Но так трудно приказать сердцу… ты что скажешь?

— Как будто мое мнение что-нибудь изменит.

— Изменит, я клянусь тебе, что буду следовать ему!

Марта оттеснила Лидочку от зеркала и, достав из шкатулки щипчики, принялась выщипывать брови.

— Ты имела в виду Алмазова?

— А разве я тебе не сказала?

— Мне все равно, с кем ты спишь, — только делай это так, чтобы мне не мешать.

Лидочка направилась к двери.

— Ты мне ничего не сказала! — крикнула вслед Марта. — Я же нахожусь в душевной травме.

Лидочка сбежала по лестнице, миновала гостиную, в бильярдной сидела Альбиночка, совершенно одна. На диване, на котором умер философ Соловьев, она сидела, поджав под себя доги и прижимая к груди довольно большую дамскую сумку.

Остановившимися глазами Альбина смотрела в окно на струи дождя.

— Альбина, — сказала от двери Лидочка, — я же просила вас ничего не говорить!

— Что? Кому? — Глаза у Альбины были слишком велики, и от этого она казалась каким-то ночным животным. Лидочка видела картинку, изображающую лемура лори. Только у лемура была короткая шерсть, а голова Альбины увенчана копной пышных кудрей.

— Про Полину!

— Какая Полина? Не кричите, пожалуйста.

— Вчера вы слышали наш разговор с Полиной. В туалетной.

— Я не хотела! Честное слово, я не хотела, а он стал меня допрашивать. Вы не представляете, как он любит допрашивать, он меня все время допрашивает.

— Он спросил?

— Он стал меня допрашивать, почему я так долго была в туалетной, с кем я встречалась, с кем говорила. Лидочка, дорогая, не сердитесь — у меня, кроме вас, никого нет, даже слово сказать, а вы меня презираете? Я ничего про кастрюлю не сказала, только про Шавло, только про Шавло!