Семь сувениров - Светлана Еремеева

можно скорее вернуться на Ждановскую набережную и попытаться найти среди множества бумаг то самое письмо, о котором ему рассказал Шахов. Ему все время казалось, что нечто похожее на письмо он видел где-то в комнатах Волкова, где-то – то ли на полу, то ли на одном из кресел, то ли на диване. Но он не помнил. Это воспоминание почему-то расплывалось, было нечетким.

Когда он подъезжал к дому Волкова, было уже больше шести часов. Стоя на светофоре, он, как обычно, бросил взгляд на огромный экран, возвышающийся над старинным зданием. Все тот же полуобнаженный юноша пил воду из голубоватой бутылки и заманчиво улыбался. Опять юношу поглощала прозрачная волна. Затем возникали буквы АКВА. Снова Николая пронзало какое-то странное ощущение. Возникал все тот же ассоциативный ряд. Появлялся Волков, Александра Генриховна, Константин и Андрей Огнев. Затем все пропадало, погружалось в темноту и начиналось заново. Юноша шел по берегу моря, находил бутылку, откручивал крышку и начинал пить, впиваясь в Николая своими серыми глазами.

Словно очнувшись от забытья, провоцируемого, после бессонной ночи, сильной усталостью, Николай с трудом заставил себя сдвинуться с места. Сзади послышались нервные сигналы клаксонов. Николай рванул и вскоре припарковался на обычном месте. Он вышел из машины, медленно направился к входной двери, открыл ее и стал осторожно подниматься вверх по лестнице. Он шел крадучись, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому звуку и нечетким голосам. Все было тихо. Лишь с улицы долетал отдаленный шум перегруженного машинами Большого проспекта.

Едва Николай добрался до четвертого этажа, как тут же заметил, что дверь в квартиру была приоткрыта, из щели вытекала струя приглушенного света. Николай, как в первый день своего приезда на Ждановскую, бросил взгляд на цитату из Данте, нацарапанную на стене слева от двери. Ее попытались стереть, но два слова можно было разглядеть: «Оставь надежду…»

Николай подошел к самому входу и тихо приоткрыл дверь. Он прислушался, внутри было тихо, ни шороха, ни голосов. Он, на цыпочках, пробрался в прихожую и стал медленно продвигаться в сторону гостиной. Со стен на него как-то настороженно смотрели Михаил Горбачев, Рональд Рейган, Константин Черненко, Юрий Андропов. Молчали, но как будто силились предупредить о чем-то. Виктор Цой и Сергей Курехин весело посмеивались, глядя ему в след. Он уже вышел из коридора, завернул за угол, чтобы подойти к рабочему кабинету Волкова, как вдруг почувствовал нечто похожее на взрыв прямо внутри, прямо в самой голове. Кто-то со всей силы ударил его по затылку чем-то тяжелым и, по-видимому, острым. Когда Николай медленно опускался на пол, скользя ладонями по холодной стене, он видел, как какой-то человек тихо, не спеша, уходил по направлению к входной двери. Сознание отключалось. Николай провалился в темный и бесконечно пустой, колодец неподвижности.

Там, внутри, куда он опустился, он лежал посреди какой-то бесконечной дороги. Мимо него проходили тысячи теней. Он видел, что к нему подошел какой-то человек, опустился и долго смотрел на него. Николай сделал над собой усилие и вгляделся в лицо этому незнакомцу. Тот все не отрывался. Лицо его становилось четким, хорошо различимым. Это был Вениамин Волков. На вид ему можно было дать не больше тридцати пяти. Он все смотрел и смотрел какими-то неоднозначными, можно сказать, злыми глазами.

– Ну что ты все ищешь? – тихо спросил тот. – Ищешь, ищешь… И все зря… Не нужно копаться в прошлом. Не нужно пытаться найти виноватых… Это пустое… Это никому не поможет… А вот навредить может очень многим…

– Это же я делаю для вас… – с трудом проговорил Николай.

– Для меня? – удивился Волков. – А я просил тебя?

Волков опустился еще ниже и посмотрел Николаю в самую глубину глаз. Николай видел, какого цвета его радужные оболочки, видел цвет его кожи, видел щетину, проступающую на подбородке. Он почувствовал острый, горький запах сигарет. У него были такие густые ресницы и брови. Николай все смотрел и смотрел.

– Я повторяю тебе, – прошептал Волков. – Это никому не поможет… А вот навредить может очень многим…

Он медленно встал и пошел прочь. Николай все лежал, не было сил подняться. Неожиданно все вокруг него стало разъедающе светлым. Появился огромный зрительный зал. Он понял, что лежал посреди сцены и все зрители смотрели на него. Они орали как безумные и аплодировали. В толпе он отчетливо увидел лицо Вити Некрасова. Он стоял неподвижно. Молчал. Лицо его выражало какую-то особую, буквально ослепляющую грусть. Николай зажмурился. Когда он снова открыл глаза, Вити уже не было. Лишь бесновались разноцветные маски толпы.

Вокруг себя Николай разглядел музыкантов. Он узнал Курехина, Цоя, Федорова, Гребенщикова… За ними, почти неслышно прикасаясь тонкими палочками к ударным инструментам, подпрыгивал Густав Гурьянов. У самой рампы лежал странный предмет, похожий на соединенный воедино огромный плакат, точнее три плаката, наклеенные друг на друга. Вот первый, самый верхний, на котором был изображен Ленин в кепке, медленно отшелушился и упал в сторону зрительного зала. Люди подхватили его и разорвали на куски. Затем отслоился второй плакат с изображением Сахарова. Сахаров отделился от изображения, сел, облегченно вздохнул, снял очки и протер их салфеткой. Затем он встал с плаката и медленно пошел за кулисы. Наконец из третьего плаката показался Гаркуша. Он потянулся, махнул рукой в сторону Курехина и Федорова, провел ладонью по желтому ирокезу. Встал, передернулся весь и стал скакать по сцене, делая пируэты. На его пиджаке громко позвякивали медали времен Второй Мировой войны. Гремела музыка, зрители орали, но Николай отчетливо слышал грохот этих орденов и медалей. Грохот буквально бил по нервам, разрывал голову, словно взрыв гранаты.

* * *

Николай очнулся от того, что кто-то тряс его со всей силы за плечи и что-то кричал. Сначала крики долетали откуда-то издалека, но постепенно становились четкими, хорошо различимыми и болезненно громкими. Также начал прорисовываться облик того, кто кричал и тряс его за плечи. Николай таращил глаза, хотел разглядеть подробнее, но все расплывалось. Фигура человека то проявлялась, то погружалась в темноту.

– Николай Викторович! Вы меня слышите?! – кричал незнакомец.

Николай вглядывался, пытался протягивать руку к неизвестному, но тот словно был соткан из какой-то призрачной материи, расплывался, распадался на множество квадратов, кругов и треугольников.

– Это я. Даня. Вы не видите меня?

– Даня? – прошептал Николай. – Даниил? С телевидения?

– Да.

Теперь Николай действительно увидел Даниила. Тот стоял перед ним на коленях и вглядывался ему в лицо.

– Вас кто-то ударил? На полу кровь… И голова у вас в крови…

– Подожди, – прохрипел Николай. – Не ори ты так… Больно. По мозгам бьет.

Николай попытался приподняться. Даниил держал его за плечи, помог ему сесть и прислониться головой к стене. Николай открыл глаза и пристально