Запах серы - Гарун Тазиев

Руководство группой — вещь не такая простая, как иногда представляется. А если дело складывается так, что никто в группе вам лично не прекословит, руководить особенно нелегко! Если же вы еще живете вместе, преодолеваете общие большие и малые трудности экспедиционной жизни, а сверх того несете груз ответственности за безопасность и здоровье людей, снабжение и финансы, управление и дипломатию, не говоря уже о научных результатах, — то это подчас затемняет верность суждений и мешает выбрать правильное решение.

В двух первых полетах я смирился с угрызениями совести и до сих пор не раскаиваюсь. В вертолете «Алуэт-III» нас было пятеро: пилот и штурман, а сзади рядком трое пассажиров-геологов. Крайние глядели каждый в свою амбразуру, а средний наваливался попеременно на своего соседа слева и справа… Несмотря на долгий полет в августе, я разделил сейчас с товарищами «крещение Афаром». Вертолет («мясорубка», как называл его симпатичный летчик-гигант) не сравним с самолетом при расшифровке загадок земной поверхности. В случае надобности скорость падает до нуля, а высота — до минимума; почти вертикальный подъем и спуск необыкновенно расширяют поле зрения и позволяют приблизиться к конкретной детали, не теряя из виду окружения; наконец, круговой обзор сквозь стенки из прозрачного плексигласа делает эту машину поистине уникальным орудием наблюдения.

Мы летели по точно установленному маршруту, составленному с таким расчетом, чтобы собрать наиболее полный урожай данных по Афару. Погода была роскошная — привычная для здешних мест, за исключением двух месяцев дождливого сезона: шелковистое голубое небо, гуляющий по нагорью ветер, прозрачный воздух. С высоты в несколько сот метров мир, еще не раздавленный подъемом, выглядел безбрежным. И эту безбрежность подчеркивала кристальная прозрачность атмосферы, так что даже далекие контуры выглядели четкими, неразмытыми.

Начальные шаги

Так называемый Эфиопский уступ представляет собой зону, отделяющую пустынную впадину от нагорья. Это узкая длинная полоса 50 на 1000 километров, где среди возделанных полей и рощиц густо лепятся деревни. Но на этой полусотне километров высота падает с 3 тысяч метров до нуля и даже ниже, образуя как бы ступени гигантской лестницы. Что произошло здесь, на этой границе между нагорьем и впадиной? Прогиб или разлом земной коры, не давший трещин? Правильный ответ был чрезвычайно важен, ибо от него зависело геологическое толкование региона, а отсюда — последствия экономического порядка, в частности принципиальное решение вопроса о наличии нефтяных залежей в безводной впадине.

Пока мы спускались параллельно крутому откосу, поросшему кудрявым лесом, я жадно вглядывался в выходы пород. Горизонтальная, вертикальная или наклонная форма каменной «арматуры» выявляла структуру коры. Уступ представлялся мне гигантским пергаментом, чьи письмена предстоит расшифровать. Уже первый полет позволил отвергнуть гипотезу о прогибе: перед нами был колоссальный сброс. Немного позже геологические замеры на местности подтвердили это.

У подножия уступа растительность стала редкой и чахлой. Сферические кроны и зонтики гигантских мимоз уступили место колючим акациям и серому кустарнику… Потянулась пустынная степь. Последняя ступень песчаника погружалась, словно в море, в блеклый песок — то были наносы бешеных ручьев, низвергавшихся в сезон дождей на дно впадины со всего нагорья.

Штурман рассчитывал курс по данным аэрофотосъемки, и вскоре перед нами выплыло поле черного базальта, обрамленное роем маленьких кратеров, отчетливо выделявшихся на фоне светлого песка. В следующую минуту — за это время вертолет покрыл около 3 километров — мы узнали свою цель: сеть сходящихся лавовых потоков, а в центре мощный ствольный конус, увенчанный кальдерой. Для любителей подобных зрелищ массив представлял собой подарок. И особенно великолепен он был с птичьего полета… Поначалу нас привлекли его снимки, а теперь, когда ансамбль радовал взор удивительными рельефами и красочными полутонами, свидетельствовавшими о свежем вулканическом прошлом, мы просто млели от удовольствия.

Красоту ощущает каждый, но есть красота особенная — для посвященных. Уверен, что чарующее зрелище свернувшихся в жгуты бахромчатых лавовых потоков — признак их высокой вязкости в момент извержения — вряд ли заставит ахать от восторга нормального человека. Я же готов лететь на Алеутские острова ради того, чтобы взглянуть на них. С другой стороны, следы жидкой лавы не вызывают во мне никаких особых эмоций — возможно, потому, что я вдосталь насмотрелся на них за четверть века занятий вулканологией, каждый раз проклиная их колючую ломкую поверхность, ходить по которой просто пытка. Сейчас один из моих любимцев — окаменевших цветов, раскрывающихся на спуске неподвижными параллельными волнами и прилепившимися друг к другу полукругами, напоминал о недостижимых вулканах, чьи фотографии я жадно разглядывал в работах по вулканологии, будучи новичком.

Вязкие лавы отличаются по своему химическому составу и встречаются куда реже, чем изливания расплавленных базальтов. За время своей уже долгой профессиональной жизни я один-единственный раз видел их «живьем». Кроме красот редкого зрелища меня, конечно, влек научный интерес, поскольку кислые лавы — куда более сложные образования, нежели их «кузины», — основные. Если бы суметь распознать их глубинные источники, проследить за превратностями пути, понять их, можно было бы считать, что исследователю удалось заглянуть краешком глаза на мефистофельскую кухню в сердце Земли — туда, где кипят адские котлы. Захватывающая перспектива.

Застывшие потоки, столь дивно выглядевшие с высоты, оказались еще более крепким орешком, чем обычные базальтовые поля! Наш пилот лейтенант Гилав Дериба аккуратно посадил машину на ровной площадке, выстланной золотистыми игнимбритами почти до самого горизонта. Похоже, своим происхождением покрытие обязано соседнему, увенчанному кальдерой вулкану. На следующий день (во второй визит) мы воочию убедились, что это так. Лава вытекла из многочисленных трещин в подножии вулкана, чье имя позже назвал нам всезнающий Шедвиль, — Маалальта. Это его вершина, рухнув в жерло, образовала кальдеру.

Но в первый день «расследования», которому суждено было растянуться на 6 лет, мы лишь собрали образцы. Делалось это тщательно и по возможности умно — как ни парадоксально, происходит это не всегда. Вулканический процесс, начавшийся на стыке уступа и Афарской впадины — в гигантской трещине, отделяющей впадину от нагорья, выделил смесь из базальтов, риолитов и трахитов. Процесс, несомненно, был тесно связан с тектоникой этого района. Но тектоника сама по себе не в силах объяснить ни состав разнородных лав, ни их происхождение. Только лабораторный анализ и обсуждение его результатов смогли бы дать ответы на интересовавшие нас вопросы, а для этого нужны были представительные образцы. Отсюда необходимость умного их отбора. Мы провели весь день, выискивая их; молотки выбивали звон, откалывая куски твердой породы.