Ковчег огня - Хлоя Пэйлов

Краем глаза Кэдмон увидел, как Эди в ужасе поднесла руку к губам. Сказать по правде, ему и самому стало как-то не по себе при известии о кончине его предшественника.

— Я не психоаналитик, черт побери! Я ученый. И поэтому должен настоять на том, чтобы вы дали логике шанс проявить себя. А теперь в кармане куртки вы найдете рисунок, который, надеюсь, покажется вам весьма интересным.

Должным образом соблазненный, Макфарлейн подошел к громиле, держащему куртку. Достав из кармана два сложенных листа бумаги, он сначала изучил перевод четверостишия, затем рисунок витража, изображающего Сретение.

— Прежде чем перейти к рисунку, должен рассказать о том, что нам удалось установить к настоящему моменту. Теперь нам известно, что катрены были написаны не Галеном Годмерсхэмским.

Макфарлейн дернул головой, как громом пораженный.

— По всей видимости, их написала третья жена Галена, Филиппа Кентерберийская, — продолжал Кэдмон.

— Вы в этом уверены?

— У меня нет никаких сомнений.

— А что насчет святого мученика Лаврентия?

— Еще один ложный путь, ведущий в тупик, — ответил Кэдмон, подозревая, что именно эта ошибка определила судьбу его предшественника. — Упоминаемый «блаженный мученик» — это Томас Бекет. Что и привело нас в Кентерберийский собор, где мы обнаружили вот этот витраж.

Макфарлейн уставился на рисунок, словно наркоман на полный шприц.

— Что касается деталей витража, необходимо помнить о том, что он был создан художником, обладавшим совершенно иными культурными представлениями. С точки зрения семиотики, расшифровка витража сродни наблюдению в мутное стекло. Запутанные богословские тенета, исторические факты и архаичные языковые структуры тесно переплетены между собой в этом безобидном на вид рисунке. Нужно признать, что для того, чтобы распутать отдельные нити, потребуется время. — Увидев на лице Макфарлейна недовольство, Кэдмон поспешно добавил: — Однако у нас есть основания полагать, что большое значение имеют два гуся в корзине.

— Почему вы так думаете?

— Потому что один из гусей представляет саму Филиппу — это распространенный средневековый образ верной жены. К сожалению, мы пока еще не установили значение второго гуся.

— И когда вы сможете это выяснить?

— Когда надлежащим образом отдохну. — Кэдмон решил твердо стоять на своем, понимая, что в противном случае цепляться будет не за что. Затем, указав на Эди, он добавил: — Нам обоим нужно поесть и выспаться.

Этот предложение было сделано в основном ради Эди. По ее лицу Кэдмон чувствовал, что она находится на грани истощения. Если представится возможность бежать, Эди должна быть полной сил, чтобы воспользоваться шансом.

Макфарлейн нетерпеливо постучал по циферблату часов:

— Если через шестнадцать часов Ковчег Завета не будет у меня в руках, я убью эту женщину.

До сих пор беседа велась учтиво, но тут Кэдмон вспомнил старую пословицу, которая советовала, обедая вместе с дьяволом, пользоваться длинной ложкой.

— Я сделаю все что в моих силах, чтобы найти Ковчег, — заверил он.

Макфарлейн пристально посмотрел ему в глаза, едва скрывая за сдержанной внешностью бесконечную злобу.

— Ведите себя как вежливый гость, и с вами будут обращаться как с гостем. Я ясно выразился?

— Яснее не бывает.

Глава 62

— Не знаю, как ты, но с меня для одного дня чипсов достаточно, — проворчал Кэдмон.

— А также верзил с пистолетами, которые норовят треснуть чем-нибудь по голове.

Эди прищурилась, поскольку единственным освещением была узкая полоска света, пробивающегося под запертой дверью. По извращенным понятиям Макфарлейна, «кровать и стол» представляли собой тесную кладовку и пару пакетов подмокших чипсов.

— Но чтобы закончить на мажорной ноте, нас убаюкает журчание ручья, протекающего под мельницей.

Эди ничего не ответила, от этого самого журчащего ручья сквозь половые доски тянуло промозглой сыростью, и у нее уже начинали ныть суставы.

— Кстати, твоя пилка для ногтей спрятана под стелькой у меня в ботинке.

— Мой вклад более весомый… у меня в сапоге тысяча долларов. После нападения в Оксфорде я боялась, что у нас украдут сумку. — Ее мысли метались в разные стороны, и она уже сменила тему: — Я должна тебе кое-что сказать… я хорошо знаю Стэнфорда Макфарлейна.

— Вот как?

— Не в библейском смысле слова, — быстро поправилась Эди, — но я знаю сердце Стэнфорда Макфарлейна.

— И откуда? — заинтересовался Кэдмон.

— Мой дед по материнской линии был религиозным фанатиком. И если он был слеплен не из того же самого теста, что Макфарлейн, то, несомненно, из очень похожего. — Она язвительно рассмеялась над неприятным воспоминанием. — Мой дед считал, что свобода вероисповедания распространяется только на христиан-фундаменталистов.

— Поскольку ты тогда была еще маленькой девочкой, я удивлен, что ты не…

— Прониклась убеждениями деда? Сначала меня воспитывала мать, постоянно твердившая о том, чтобы начать жизнь сначала, и постоянно нарушавшая свое слово. Так что скептицизм у меня в крови, убедить меня в чем-либо очень нелегко. — Эди передвинула затекшие ноги, двоим в тесной кладовке было очень неудобно. — Я прослушала столько воскресных проповедей и знаю, что такие люди, как мой дед и Стэнфорд Макфарлейн, не спят ночами, поглощенные видениями мировой теократии. Хотя у меня сложилось впечатление, что, в отличие от деда, Макфарлейн считает себя ветхозаветным пророком.

— Одним из тех омерзительных ублюдков, кто молится перед тем, как пролить кровь? Гм.

— Вероятно, как раз сейчас он тоже молится, — кивнула Эди.

Положив руку ей на плечо, Кэдмон привлек ее к себе.

— Пока остается надежда отыскать Ковчег, ты в безопасности. Макфарлейн понимает, что, если сделает тебе плохо, я откажусь выполнять его требования.

— Неужели ты действительно веришь, что он сдержит свое слово?

В кладовке было слишком темно, чтобы разглядеть лицо Кэдмона, поэтому Эди скорее почувствовала, чем увидела его сардоническую усмешку.

— Мой опыт показывает, что верить врагу — это очень тонкое искусство.

Точно так же, как Эди почувствовала усмешку Кэдмона, она почувствовала, как та исчезла.

— Это я виноват, что ты оказалась втянута в эту заварушку. Я ни за что не должен был соглашаться на…

Эди закрыла ему рот рукой, заставляя замолчать.

— С тех пор, как я впервые встретилась с тобой в Национальной галерее искусств, все, что я делаю, — я имею в виду все, от приезда в Англию до страстной ночи любви и поездки в кузове рефрижератора, делаю по своей воле. Тут мы с тобой заодно, Кэдмон. И ни на секунду не сомневайся в этом. Мы никак не могли догадаться, что эти ублюдки закрепят на мне маячок.

— Ты хочешь сказать, что нападение на крытом рынке было лишь уловкой? Гром и молния, я должен был это предвидеть! С самого начала Макфарлейн идет на шаг впереди меня.

Уловив в его голосе самобичевание, Эди решила поскорее сменить тему:

— Теперь у нас осталось меньше шестнадцати часов, чтобы разгадать смысл этих двух гусей в корзине. Пока что нам известно только то, что один гусь изображает Филиппу. — Она вздохнула, прекрасно сознавая, что времени у них в обрез. — Жаль, что мы почти ничего не знаем про нее. Помимо того что она была замужем за Галеном, а затем ушла в монастырь, у нас больше нет никаких сведений.

— Монастырь… вот оно. Ты просто чертовски хороша, Эди Миллер!

Кэдмон заколотил кулаком по запертой двери кладовки.

— Черт побери, что там у вас происходит? — послышался из-за нее недовольный голос.

— Передай Макфарлейну, что я знаю, где спрятан Ковчег.

Глава 63

«Вперед, воины Христовы», — подумал Кэдмон, обратив внимание на то, что у всех четверых вооруженных людей, собравшихся вокруг стола, на правой руке перстень с иерусалимским крестом.

— И вы абсолютно уверены в том, что эти два гуся, изображенные на витраже, приведут нас к Ковчегу Завета? — указал Макфарлейн на лежащий на столе рисунок.

Кэдмон, сидевший перед переносным компьютером, оторвался от клавиатуры и оглянулся на своего врага. Он понимал, что нужен Макфарлейну только для одной цели. Как только цель эта будет достигнута, он больше не сможет защищать Эди.

Украдкой Кэдмон взглянул на запертую дверь кладовки в дальнем углу.

Каким-то образом ему необходимо придумать подходящую уловку, которой можно будет воспользоваться, чтобы выторговать свободу для Эди. До тех пор он откроет лишь столько, чтобы самую малость утолить ненасытный аппетит Макфарлейна, но не столько, чтобы обесценить себя самого. Стенфорд Макфарлейн должен верить, что без него он никогда не сможет найти Ковчег.

— Как я уже говорил до этого, один из гусей символизирует Филиппу в роли верной жены своего мужа, Галена Годмерсхэмского. После смерти Галена Филиппа ушла в монастырь, где и провела остаток своих дней. С учетом этого, я считаю, что второй гусь также изображает Филиппу: монахинь нередко называли «Христовыми невестами» или «верными женами Христа».