Грешник - Эмма Скотт

в меня, горячо и густо. Я обнимаю его как можно крепче, чтобы между нами не осталось ни дюйма пространства. В течение долгих мгновений слышно только наше прерывистое дыхание и звук замедляющихся толчков наших тел. Наконец мы замираем. Я продолжаю цепляться за него, не желая разлуки.

Больше никогда…

– Любимая, – его голос полон беспокойства, когда он отводит от моего лица прилипшие к щекам пряди, мокрые от пота и слез. – Я причинил тебе боль…

Я качаю головой и утыкаюсь лицом в его шею.

– Нет, я повержена. Как же сильно я тебя люблю.

Он усмехается.

– Моя Ли’или повержена? Ну, теперь я видел все в своей жизни.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, и обхватываю ладонями его лицо. Я меняю воспоминание, но, может быть, он поймет.

– Ты – мой свет. Моя жизнь. Я никогда не полюблю другого так, как люблю тебя.

Его взгляд темнеет от безграничной любви и похоти, вызванных отчаянной искренностью в моих глазах и словах.

– Ki-áñg ngu, – произносит он. – Моя возлюбленная. Я буду любить тебя до конца времен.

Он целует меня. Нежно. Глубоко. Скользит ладонями вниз, обхватывает мои тяжелые груди, сминает и ласкает их, а потом опускается еще ниже. Туда, где мы все еще соединены.

– Я хочу снова.

Я киваю и закрываю глаза, когда он ласкает меня в самом чувствительном месте. Мое собственное желание тоже пробудилось, даже несмотря на то, что все тело саднит и ноет. Я хочу его снова. Всю ночь. Каждую ночь…

Но наши ночи закончились.

Правда продолжала всплывать даже после того, как я, задыхаясь, очнулась. Я увидела нашу последнюю страшную ночь во всех кровавых подробностях.

Вавилоняне ворвались в дом и утащили нас всех в зиккурат. Кассиэль уже был там, на коленях. Пламя факелов мерцало, отбрасывая блики на его забрызганную кровью кожу. Они замучили его практически до смерти, но его огонь все еще горел. Они жестоко обращались с ним, но он продолжал бороться. Ради меня. Ради его семьи. Его сестру, родителей и моего отца, верховного жреца, – всех нас связали, заткнули рты кляпами и заставили встать на колени на каменном полу. Один за другим они падали с перерезанными горлами, из которых лилась кровь.

А потом настала моя очередь.

Ужасная агония на лице Кассиэля разорвала мое сердце в клочья. Они не заткнули ему рот кляпом, и его крики разрезали полумрак подвала, когда к моей шее приставили кинжал. Взглядом я умоляла его перестать себя мучить. Уже ничто не могло меня спасти. Моя смерть была неизбежна, но я бы подождала, пока он присоединится ко мне в загробной жизни.

Моя рука скользнула к животу, еще не округлившемуся – мы оба подождем.

Но он не понимал и винил себя. Затем лезвие вспороло мое горло, и последним воспоминанием был мой любимый. Он кричал, запрокинув голову, его шею сдавливала веревка, глаза были выпучены, а каждый мускул напряжен и натянут канатами. Его крик последовал за мной в темноту…

А потом пришла пустота.

Я резко села, вновь очутившись в своей спальне со слезами на глазах. Меня разрывало на части от ужаса того, что пришлось пережить Кассиэлю. Но все кровавые воспоминания омывала моя любовь к нему. Я схватилась за живот.

«Ребенок…»

Меня затопило радостью, но она мгновенно обернулась тоской. Кровать была пуста.

– Нет. Нет, нет, нет. Пока нет. Пожалуйста… – Я перевела дыхание. – Кассиэль.

Ничего.

– Кассиэль.

Но лишь дождь ответил мне, барабаня в плотно закрытое оконное стекло.

Слезы разочарования и страха обожгли глаза, но я яростно их вытерла.

– Нет. Не тогда, когда я только тебя вернула…

Мой взгляд упал на листок бумаги, лежащий на прикроватном столике. Я вцепилась в него и впилась глазами в строчки, пускай они и рвали мою душу в клочья, слово за словом.

Любовь моя,

Теперь ты знаешь всю правду. Но в самой глубине души ты всегда оставалась Ли’или. Храброй, сильной и настолько прекрасной, что мое сердце плачет от счастья. Ведь однажды ты была моей. Прости меня, что утаил нашу историю, но для меня не осталось надежды. Я не могу пересечь Завесу и жить в лучах света. Он слишком ярок и чист для такого грешника, как я.

Когда я окончательно исчезну, Астарот окажется бессилен. Ты будешь в безопасности и у тебя появится другой хранитель, гораздо могущественнее меня. Который будет тебя любить. Мне потребовалось четыре тысячи лет, чтобы усвоить этот урок. Что любовь сильнее ненависти. И этому научила меня ты. Ты воззвала к моей любви, пробудила ее, и она воспряла из мрачных, кровавых глубин моей темной души, пробив ее стены. Мне жаль, что это заняло столько времени. Я был бы счастлив потратить множество жизней в поисках тебя. Находить и любить, снова и снова. Но не могу, и ты не должна позволять своему свету погаснуть ради меня. Ты слишком светла для одного человека. В тебе нет ни капли незначительности или глупости и никогда не будет. Как сказал один поэт: «Ты вмещаешь в себе множество разных людей»[31].

И мне хочется верить, что даже в Небытии часть меня будет помнить, как я любил тебя, и тогда наконец обрету покой.

Я отпускаю тебя, Люси Деннингс. Пусть мой вечный сон разорвет оковы, которые связывают тебя с моим проклятьем. Ты свободна.

С безграничной любовью,

Кассиэль

23

Я парю над городом в своем аникорпусе, ловя воздушные потоки. Дождь барабанит по крыльям – маленькие тяжелые капли, которые хотят прибить меня к земле. Порывы ветра бьют в лицо, толкая меня обратно к Люси.

Но мне больше некуда идти. Часть меня гадала, не проснусь ли я в это утро для новой жизни, получив второй шанс. Но все остается по-прежнему. Все двери передо мной закрыты, кроме одной. Поэтому я оставил Люси с тем, о чем она просила, – с последней частью нашей слишком короткой истории.

А потом поцеловал ее на прощание.

Во мне с новой силой вспыхивают застаревший гнев и ярость, когда я приземляюсь и возвращаю свою демоническую форму перед «Праздными руками».

«А чего ты ожидал? Искупления? Ты не раскаялся. Ты пробудил память Люси, трахнул ее, а потом бросил».

Я рычу от нежелательных мыслей и протискиваюсь мимо вышибалы.

Таверна почти пуста, занято всего полдюжины столиков. Эйстибус на своем обычном месте за барной стойкой. Ба-Магуйе тоже на своем посту: голова покоится в луже собственных