Грешник - Эмма Скотт

напряжено, а на запрокинутом к потолку лице застыло выражение мучительного экстаза. Одной рукой он обхватил свой огромный член, поглаживая себя.

Зрелище выглядело невероятно эротично. Неправильно, грязно и греховно. Я лежала под ним, словно сосуд, ожидающий, когда его наполнят. Мои пальцы безотчетно потянулись к влажному местечку между ног, пульсирующему от распаленного желания, и у Каса вырвался глубокий горловой стон. Он кончил мне на живот и грудь, излившись будто горячим свечным воском. Я застонала и быстро зажмурилась, чтобы он не заметил.

Слишком поздно.

– Ты подглядывала, – обвинительно произнес он с ноткой озорства в голосе – И почему ты трогаешь то, что принадлежит мне? Эта прекрасная киска… сегодня ночью она принадлежит мне.

Его грязные, жадные слова снова разожгли во мне огонь. Я дерзко погладила себя.

– Серьезно? – выдохнула я, все еще с трудом дыша. Невероятно, но мне хотелось еще. – Так возьми ее.

Его черные глаза опасно вспыхнули. Я крепко зажмурилась и ахнула, когда он убрал мою руку и склонился огромным, мощным телом у меня между ног. Мой робкий писк обернулся криком, когда он жадно вырвал из меня с помощью языка еще один оргазм. Он утихомирил острую, пульсирующую боль, оставшуюся после его члена, и довел меня до нового уровня удовольствия, пока я не выгнулась дугой на кровати, комкая простыни. Когда по телу прокатилась последняя волна экстаза, я обессиленно откинулась на спину, обмякшая и совершенно опустошенная. Теперь я не могла открыть глаза, даже если бы захотела. Кассиэль лег рядом со мной и притянул меня к себе, после чего обнял и прижал мою голову к своей груди.

– Спи, Ли’или. Моя храбрая женщина.

Я обмякала в его объятиях. Несмотря на то, что я была выжата как лимон, в теле чувствовалась приятная тяжесть. Однако под всем этим скрывалась боль потери, похожая на свежую, рваную рану, становившуюся все шире и глубже с каждой секундой.

– Не могу… – пробормотала я. – Не буду…

– Ш-ш-ш, – прошипел он мне в волосы. – Спи, любовь моя. У нас есть рассвет.

Вот только я поклялась себе. Кассиэль вернулся ко мне, и я не собиралась отпускать его без боя.

22

Я проснулась от мутного, сероватого света, струившегося из окна. Мое тело ощущалось, будто его привязали к кровати, а меня выпили до донышка, но одновременно насытили.

Кас лежал на спине и смотрел в потолок своими янтарными глазами. Волосы были взъерошены и растрепаны. Человек. Я не двигалась, а просто смотрела на него, наслаждаясь его присутствием, потому что теперь, когда он вернулся ко мне, все снова заканчивалось. Часы показывали чуть больше десяти утра.

«Семь часов. Семь часов, и он уйдет».

Он сказал мне, что вернется в рабство к Астароту, и обратного пути на Эту Сторону не будет. Но было еще кое-что, о чем он мне не сказал. Кое-что гораздо хуже. Окончательность, которая пугала меня до глубины души.

Дневной свет казался оскорблением, он будто бросал мне в лицо напоминание, как мало времени нам осталось. Я вспомнила сцену из «Ромео и Джульетты», где с наступлением утра Ромео должен бежать из Вероны за убийство Тибальта. Джульетта крепко обнимает его, не желая отпускать, и притворяется, что этот день еще не настал. Этот момент был такой игривый, но от ответа Ромео у меня по коже пробежал холодок.

Так пусть же схватят, смерти предадут![29]

Кас повернул голову на подушке, неправильно истолковав выражение моего лица.

– Наша ночь… это было слишком. Я подозревал, что так и получится. Прости меня. Я отчаянно хотел обладать тобой и…

– Нет, ночь прошла идеально, – перебила я, устраиваясь на сгибе его руки. Обнаженная кожа под моей щекой была теплой. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

Он притянул меня ближе и прижался губами к моим волосам.

– Серьезно, а ты можешь не возвращаться? Или, возможно, умереть и получить новую жизнь в качестве человека? Может быть, мы сможем найти друг друга в следующей жизни…

– Хотелось бы мне, чтобы это было так.

– Я не могу поверить, что ты не можешь искупить свои грехи, – сердито произнесла я, глаза пекло от слез. – Я отказываюсь в это верить.

Кас ничего не ответил, но обнял меня крепче. Я провела пальцами по его коже и очертила линию шрамов до места смертельного ранения над сердцем.

– Расскажи мне больше о нас, – попросила я. – В ирландском пабе, в которой мы ходили, кажется, миллион лет назад, ты сказал мне, что наш брак был договорным.

– Все верно, – ответил он. – Брак в Шумере представлял собой скорее деловую сделку между отцами, чем что-то еще. Но у нас все вышло иначе. Наши отцы дружили, а семьи были близки. С самой первой встречи между нами вспыхнула любовь.

– Жаль, что я не могу вспомнить.

– Мне было восемнадцать. Тебе четырнадцать и…

– Четырнадцать?

«Как Джульетте…»

Я щекой почувствовала смешок Каса.

– Тогда были другие времена. Когда наши отцы устроили помолвку, я уже поднялся в рядах армии короля Рим-Сина. Но пожениться мы не успели. На нас напал Хаммурапи, и меня на четыре года призвали на войну.

– А потом ты вернулся, – прошептала я, теснее прижимаясь к нему. – Я это помню. Но хочу услышать остальную часть нашей истории.

– Я могу показать тебе, Люси.

Я выгнула шею, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Даже ту последнюю ночь?

– Об этом кошмаре лучше не вспоминать.

– Но я хочу, Кассиэль. Я не боюсь.

– Ну разумеется, – усмехнулся он. – Ты моя храбрая женщина. Моя Ли’или…

Он поцеловал меня, и в его поцелуе – хотя в нем и не было ни ледяного жара, ни потусторонних ощущений – таилась своя сила. Простая сила мужчины, целующего любимую женщину. Из-под моих прикрытых век покатились слезы, когда Кассиэль нежно завладел моим ртом, пробуя меня на вкус и лаская языком. Так знакомо. Нашей истории тысячи лет, и все же сейчас она ожила. Но еще не закончена. Мне хотелось знать все: нашу короткую любовь, которая горела обжигающе и ярко, но которую очень быстро погасили.

«Как у Ромео и Джульетты».

Теперь, когда мысли зацепились за это сравнение, я не могла остановиться, и страх в сердце разрастался с каждой секундой. Кас поцеловал меня, потрясающе чувственно и медленно, вкладывая всю свою любовь и прощание.

Целуя, умираю…[30]

Я отстранилась, сотрясаясь в рыданиях. Кас притянул меня к себе.

– Прости меня, Люси, – выдохнул он мне в волосы. – Если бы я мог еще что-нибудь сделать, то сделал бы. Но я сам определил свою