Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

Тетя Эллен не отвечала, она неподвижно сидела в своем кресле, не отрывая взгляда от чайки.

— Нет, конечно,— вздохнула Маргарета. — Тебе-то откуда это знать?

Физика стала утешением. Куда большим, чем археология.

«Это самое человечное из всех учений, — думала она в первые годы своих занятий. — Мы ничего не знаем о своих корнях. Бог бросил всех нас в прачечной и удрал».

Ей хватало ума не говорить этого вслух. Очень скоро она поняла, что естественно-научная традиция предполагает известную сдержанность в отношениях как с микро-, так и с макрокосмом. Нельзя углубляться в экзистенциальные стороны этой науки наук прежде, чем тебя объявят гением, — от простого физика требуется умеренность в мыслях, словах и действиях. Иначе рискуешь оказаться сосланной на философский факультет, а то и — страшно подумать! — на теологический. И правило это все еще действует. Средней руки физик-докторант на краю света не смеет думать о Боге, это дозволено только таким, как Альберт Эйнштейн и Стивен Хокинг. Да и им-то не очень. Отношение Хокинга к Богу слишком тщеславно и крепко отдает самолюбованием, что вызывает у коллег не столько уважение, сколько иронию, а фигура Альберта Эйнштейна временами сама выглядит как предостережение.

Он сказал: «Бог не играет в кости». Но, разумеется, это не так. Если Бог есть, то он — матерый игрок: квантовая физика тому свидетельство. Материя вечно пребывает в состоянии неуверенности, она никак не определится, состоит ли она из волн или из частиц — все решается уже внутри глаза наблюдателя. Некоторые частицы, кроме того, обладают свойством находиться в нескольких местах одновременно, что, в свою очередь, можно понимать как свидетельство правильности теории множественности вселенных. Иными словами, способность частиц находиться в разных местах одновременно — это сигнал о том, что действительность непрерывно расщепляется, что вселенная увеличивается путем деления.

«Мы гонимы Богом, как щепки волной, — думает порой Маргарета, — он играет нами и тешится. Но мы уже взяли его след — и пусть он городит себе на нашем пути все новые мистификации. Все равно мы расковыряем все его творения до последней детали, отследим пропавшую часть антивещества до последнего позитрона, рассчитаем точную массу нейтрино, потому что это он только в насмешку над нашими попытками вычислить вес вселенной изобразил дело так, будто ей не хватает массы, мы поймаем частицы Хиггса в жестяную банку и, погромыхивая ею, еще посмеемся в ответ. Нас ему не провести».

Но все это она думает исключительно про себя: днем она скромненько утыкается в компьютер и занимается магнитными бурями. Эту часть действительности она в состоянии объять и чувством, и пониманием. О другой же части — о тайнах — она не говорит.

И все-таки любопытно бы узнать, способны ли другие физики мобилизовать свою мыслительную мощь, чтобы постичь, а не только просчитать действительность. Например, четвертую силу природы. Гравитацию. Маргарета знает не хуже других, как ее описать и обсчитать, но не знает, что это такое на самом деле. И никто, наверное, не знает, что же такое на самом деле гравитация. Но порой кажется, что, кроме Маргареты, никто об этом не задумывается. Иногда в обеденный перерыв, сидя в столовой Института космической физики в Кируне, она думает: вот возьму-ка я сейчас встану и спрошу. Она отчетливо представляет сцену: как все перестают есть, положив вилки и ножи на стол, и в столовой воцаряется полная тишина.

— Простите, — скажет она, — что я отрываю вас от еды, но есть тут хоть кто-нибудь, кроме меня, кто считает, что гравитация — это Бог? Или, по крайней мере, — руки Божьи?

Нет уж, дудки. Совершенно ясно видно и продолжение сцены — вот усталый коллега хватает ее за шиворот и за брюки и выкидывает в сугроб. Exit Маргарета Юханссон. Туда, где ни научной работы, ни защиты диссертации. Если ей вообще светит эта самая защита. Скорее — психиатрическая неотложка.

Так что Маргарета продолжает смирно сидеть за столиком институтской столовой, пить свое обезжиренное молоко и жевать ореховый рулет. Но иногда закрывает глаза и присматривается к своей мечте. Просто очень хочется, чтобы нашелся кто-нибудь. Друг. Ребенок. Сестра. Кто-нибудь, с кем можно поделиться этим своим любопытством.

Не тратя время на поиски купального халата, она заворачивается в махровое полотенце, вся дрожа, сбегает вниз по лестнице, бросается в гардеробную и мокрыми руками роется в кармане своей куртки. Листок уже здорово помялся, но телефонный номер еще можно разобрать. Стуча зубами, она набирает его, ухитряясь сдерживать дрожь голоса.

— Алло, — говорит она в трубку, — я вчера у вас «фиат» оставила. Он готов? Замечательно. Я буду через десять минут.

Где телефонная книга? Она выдвигает один за другим ящики старинного комода, потом оборачивается. Черт. Тысяча шелковых шарфиков и кашемировых шейных платков, и ни одного телефонного справочника. Придется звонить в справочную. Нужно два номера — такси и Кристининой поликлиники.

Потом она в три огромных прыжка взбегает наверх, чтобы как можно быстрее натянуть на себя одежду и выбраться вон из этого дурдома.

Кристина такая же ненормальная, как и ее мамаша. Тут двух мнений быть не может.

Похватав свои вещи и застегнув чемодан на молнию, она делает глубокий вдох. Для разговора с Кристиной нужен спокойный и равнодушный голос, нужно небрежно сказать «спасибо, до свиданья», так, словно бы она до сих пор ровным счетом ничего не поняла и даже не заподозрила.

— Могу я поговорить с доктором Вульф?

— Она вышла, — ответил усталый голос. — Соединяю с медсестрой.

Вышла? Неужели поехала домой?

— Медсестра Хелена.

Суровая дама!

— Я хотела бы поговорить с Кристиной Вульф. Но она, очевидно, вышла.

— К сожалению, да. Могу ли я вам чем-нибудь помочь? Вы хотели бы записаться на прием?

— Да нет. Я ее сестра. Я вот побывала у нее, навестила, а теперь уезжаю и хочу напоследок поблагодарить и проститься.

Голос медсестры Хелены опускается тоном ниже и звучит чуть более задушевно.

— Вот как. Да, тогда жалко, конечно, что Кристина вышла... Понимаете, ее вызвали в приют.

— Тогда вы, может, передадите ей привет и скажете, что я звонила? И что я ей перезвоню уже из Стокгольма.

— Обязательно.

Маргарета уже собирается закончить разговор, когда вспоминает:

— А Хубертссон тоже работает у вас? Он на месте?

Сестра Хелена покашливает.

— Вообще-то да, но сейчас, к сожалению, он не может подойти к телефону.

— Тогда вас не затруднит передать привет и ему? Мы много лет не виделись, но думаю, он меня помнит. Я — Маргарета. Кристинина младшая сестра.

Хелена явно заинтересовалась.

— Так вы с Кристиной знали Хубертссона еще раньше?

Маргарета улыбается. Очень характерно и для Кристины, и для Хубертссона — скрыть от всех в поликлинике, что они давно знакомы. Но если Маргарете представился случай нарушить эту пустяковую тайну, то она сделает это с удовольствием.

— Конечно. Он несколько лет жил у нас в доме...

— Подумать только, — удивляется Хелена.

Маргарета, как было велено, прячет ключ от кухонной двери в Кристининой ракушке и выходит на улицу, предпочитая дождаться такси вне дома — на тот случай, если ненароком объявится его хозяйка.

Рехнувшаяся. Полоумная. Абсолютно сумасшедшая.

Пожалуй, Биргитта никакого дерьма ей на стол не подбрасывала. Может, и подшивку рецептов не крала... И вообще у нее определенно не хватит ни денег, ни воли, ни решимости провести столь хитроумную операцию, жертвой которой стала Маргарета. А у Кристины — хватит.

Она, должно быть, потратила кучу времени на эту милую шутку. Сперва ей надо было как-то заполучить информацию о том, что Маргарета едет в Гётеборг, потом она должна была приехать туда, чтобы за ней проследить. А позже, когда Маргарета остановилась у «Золотой выдры» выпить кофе и полюбоваться видом, она залезла под машину и раскурочила глушак...

На этой мысли она запнулась и растерянно рассмеялась вполголоса. Правда смешно! Представить только — Кристина в своем мохнатом манто и тщательно наглаженном шелковом шарфике от «Гермеса» ставит сумочку на асфальт парковки, ложится на живот, заползает под машину, там с трудом переворачивается на спину и ковыряется в железках под автомобильным днищем...

Полный бред. Такого не могло быть. Хотя бы потому, что Кристина в таком случае запачкала бы руки. А Кристина не выносит, когда у нее грязные руки. Ей плохо становится. В буквальном смысле. Ее рвет.

Наверное, это она сама, Маргарета, потихоньку сходит с ума.

Плевать. Все равно надо уезжать. И чем скорее, тем лучше.

Доверие. Открытость. Отзывчивость. Сочувствие. Уверенность. Надежность. Верность. Защищенность. Слова.