Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

нагромождении допущений, с каждым шагом утрачивающим точность. Вывод пока такой — время это то, что определяет конечные размеры, через линейные величины и вероятности.

— И ещё один вывод, — хитро ухмыльнулся Гена:- скорее следствие, что есть такой промежуток, когда времени нет…

— Скорее положение, — задумался Саша:- Промежуток это скорее относится к времени… Ведь какой-то объём у предметов реального мира имеется… А значить, прежде чем время уничтожает прошлое, частицы успевают создать настоящее, своим движением в положении, когда отсутствует время. Создаётся впечатление, что некие частицы осуществляют какое-то, тут о движении говорить нельзя в отсутствии времени, скажем так, — существование. В момент отсутствия времени, эти частицы успевают занять какой-то объём, следует нечто, что мы называет время, и как бы «оголяет» эту частицу, вытирая её траекторию. И вновь возникает промежуток безвременья, за который частица успевает опять приобрести некоторую форму…

Геннадий забегал между деревьями, засунув руки в карманы:

— Но тут налетает следующий квант времени… — подхватил он Сашину мысль:- Но как всё это происходит? Все эти возникновения и исчезновение-вытирание?

— Тут не надо углубляться. — Саша задумчиво покусывал стебелёк травинки:-Это уже те допущения, которые уменьшают точность. Мы пытаемся моделировать с помощью привычного набора образов, то, что уже носит совершенно другую природу.

Саша оглянулся по сторонам:- Пока попробуем использовать этот вариант гипотезы, а там будем уточнять… Интересно, что исходя из этой гипотезы можно объяснить принцип неопределённости, через величину отсутствия времени. Для размеров элементарных частиц, и при их скоростях, этот промежуток, вероятно, начинает играть определённую роль. И математическая иррациональность получает интересную трактовку, через неравномерность квантов времени по разным координатам, их несоразмерность…

— Время, время. — засуетился Геннадий, показывая на часы.

— Ну что же, начнём… — всё так же задумчиво протянул Саша, ощущая необъяснимую неудовлетворённость от его спешки: — Что будем использовать на сей раз?

Геннадий с недоумением посмотрел на Сашу:

— Входить будем!

— Вот что, давай на сей раз подстрахуемся, давит меня какое-то нехорошее предчувствие. — Саша чувствовал беспокойство:- Один будет следить за ситуацией, а один войдёт… На всякий случай.

Генка достал из кармана монету:

— Орёл — ты идёшь, я страхую. Решка — наоборот.

Монета мелькнула в воздухе. Саша почувствовал, как Геннадий попытался управлять полётом монеты, но фокус этот Саша знал несколько лучше его, поэтому Генина досада была неподдельной:

— Орёл. — взгляд его был как у Великого Инквизитора в период расцвета его деятельности, но Саша спокойно его выдержал, управлять полётом монетки было слишком элементарно. Генка надеялся, что его заговоренная монетка сработает безупречно, на этом и строился Сашин расчёт. Слишком хитрым тоже не надо быть…

Методика входа была уже достаточно сложной и основывалась на новой «картинке»-предельно расширенной, в которой кроме простейших неорганических соединений использовались и комплексы «теней-стеблей», тянущихся за собственным телом. Конечно, сравнение это было весьма далёким, природа и уровень этих связей была несравнимой, суть была той же, за всем живым тянулись в сумрачную глубину тени-связи. Были они на много порядков более сложными, чем от простых предметов. Из-за недостаточной глубины, на которую братья могли их отслеживать, казались эти связи ещё разрозненными. Братья могли увидеть только незначительный фрагмент из всей массы взаимосвязей живого организма. Но уже и это позволяло им воздействовать на тени-связи организма, а самое главное, это представляло им возможность отрываться от плоскости реальности и нырять в странный и необычный мир взаимосвязей, где утрачивало значение всё, что определяло реальный мир.

Вот и сейчас подтащили они трухлявую колоду. И Генка, открыв свой кейс, достал оттуда маленькую шкатулочку, из которой вынул завёрнутое в вату обгорелое пшеничное зёрно, с огромным трудом выклянченное у знакомого парня с археологического факультета. Зернышку было более девятисот лет, и его тень-стебель, использовал Саша как путеводную нить для выхода из мира теней. Быстро собрали отдельную установку, для подвеса колоды, которая на время погружения не должна была ни чего касаться.

Геннадий, доставая из кейса и раскладывая в определённом порядке различные предметы, как-то, — перо чёрного петуха, уголёк из пожарища, ручку от разбитой сахарницы.

— Запускаю. — оглянулся он на Сашу и плюнул на землю, быстро отскочив назад. Раздалось тихое шипение, и по земле, между деталями, собранной им установки, зазмеились позёмкой синие язычки пламени.

— Вот чёрт. — выругался Геннадий и принялся веточкой подвигать уголёк к чёрному петушиному перу. Шипенье начало утихать, а зёрнышко, до сих пор лежащее неподвижно в крышке сахарницы, окуталось всё сгущающимся золотым ореолом и начало медленно подниматься вверх, застыв неподвижно на высоте полутора метров. Благодаря этому, его стебель-тень был идеально гладким, исчезал во мраке, не взаимодействуя ни с одной из соседних теней, и выполняла, поэтому роль путеводной нити.

Пора начинать сам выход за пределы плоскости, на которой отпечаталась реальность объёмами материальных тел, отрыв от этой поверхности и скольжение вдоль теней в темные глубины — само погружение.

Сцепив в напряжении зубы, Саша стал перед мерцающим зёрнышком, оставшись в одних плавках, сосредоточившись на картинке, внимательно рассматривая свои тени-стебельки. С чего начинать отрыв, в качестве своеобразного скальпеля выступала лента Мёбиуса, сваренная по заказу из алюминиевой фольги. О её наклонный стебель-тень и следовало обрезать связи собственного тела, как бы скоблить по реальности.

Саша поморщился, начав подводить связи под скальпель ленты Мёбиуса, обрезая их. Боли не было, но и назвать это удовольствием было трудно, похоже на онемение при обезболивании зуба.

Сначала Саша делал плавные движения, вжимая сверкающую тень ленты Мёбиуса в плоскость реального и срезая связи. Он старался скоблить по реальности, не оставляя ни какого остатка на ней, трудно было предположить что бы произошло, в случае, если бы на реальности остался какой-нибудь след.

Сначала этот процесс не требовал особого труда и не требовал и особого напряжения, но с усложнением обрезаемых связей, требовалось всё больше гибкости и резкости движений…

Гена, застыв в напряжении, следил за тем, как, болезненно морщился Саша, делая освободительные движения, каждое его плавное, наполненное скрытым усилием движение при взгляде со стороны поражало неестественностью. Непостижимый колдовской танец танцевал почти обнажённый парень на глухой лесной поляне.

Не отрываясь, смотрел Геннадий на Сашу… Вдруг потемнело Сашино лицо, всё мрачнее и глубже становились с каждым мгновением с каждым Сашиным движением тени у него на лице, выделяя сверкающую пронзительность взгляд…

И тело его уже утрачивая золотистый цвет здорового загара, чернело, подчёркивая рельеф мускулатуры… Всё резче судорожные движения, всё противоестественнее изгиб тела… Всё гуще излучаемый мрак… Всё труднее рассмотреть в окутывающем мраке самого Сашу… И вот только чёрный сгусток чуть проглядывает в густом облаке чёрноты. Но в единый миг исчезло мрачное облако,