Время для счастья - Мария Метлицкая

ключи, уронил их в снег, вернее, в мерзкую смесь талого снега, грязи и реагента.

Нашел. Поднялся, открыл дверь, включил свет, прошелся по квартире не снимая обуви — плевать на все. Плюхнулся в кресло и завыл. Страшно завыл, звериным воем.

Встал за бутылкой — надо напиться. Необходимо. И тут увидел на полу грязные растекшиеся подтеки. Растерянно посмотрел на ноги — с ботинок еще подтекало.

Испугался. Чего — сам не понял. Но скинул ботинки, поставил их аккуратно на коврик у двери, схватил швабру и стал мыть полы. Тер до остервенения.

Запыхался. Вымыл тряпку, вымыл ботинки. Снова сел в кресло. Отдышался. Пить расхотелось. Налил себе чаю.

Надо быть сильным. Иначе не сдюжить. Не пить, напиться — самое легкое, для слабаков. А он не слабак.

Он вытащит жену. Обязательно вытащит.

И вот тогда он впервые ей скажет о том, как он ее любит.

А раньше не мог? Чего он ждал все эти годы?

Все она знала. Все чувствовала. Причем сразу, как только он загуливал. А это бывало частенько.

Она не страдала, нет. Когда не любишь, чего страдать?

Она знала: он ее не оставит. Слишком дорожит тем, что они вместе создали: домом, уютом, красотой.

Он не унижал ее, не оскорблял, не причинял боли. Свои измены скрывал и был уверен, что ей ничего неизвестно.

Наивный! Ей наплевать, но отрадно, что думал о ней — скрывал, боялся, осторожничал.

Пусть развлекается. Впрочем, после шестидесяти угомонился. Устал. Сам смеялся: «Я как тот язвенник — сижу на диете, но меню еще читаю!» И все шутил, что ушел из большого секса. Дуреют мужики к старости. Даже самые умные, и те дуреют. А он в зрелости успел нагуляться. Нагулялся и успокоился, угомонился. Целыми днями дома, выходит, ей повезло? Сил-то почти не осталось, а скольких немолодых женщин безжалостно оставили на пороге старости? А она, Люба, спокойна: все пройдено. К тому, что он теперь дома, она не привыкла, сначала было сложно, а потом ничего, вошло в свою колею, с ее-то терпением.

И все-таки Любе было странно — она ведь знала своего мужа! Он всегда был решительным, никто не спорит. Но чтобы так: все продать и просто уйти на пенсию? Нет, денег им хватит, все не истратят, еще и детям останется. Но как он сможет без дела? Без бизнеса, которым, по сути, жил?

Смог. Он такой, сильный. Наверняка долго думал — Илья ничего не делает впопыхах. И наверное, он прав — надоело. Сколько той жизни? Устал. От всего устал, хочет спать спокойно.

Сколько раз их трясло, сколько они пережили! Не хочется вспоминать. Главное, что он смог принять непростое решение и, кажется, очень доволен. Бассейн, компьютер. Встает поздно, обстоятельно завтракает, после долгого завтрака идет в бассейн. Потом обедает, а после отдыхает, спит. Спит долго, часа два, не меньше. Проснувшись, пьет чай и садится к ноутбуку. Играет в стрелялки — внук научил, прямо смешно, — раскладывает пасьянс.

Любе все равно, она не интересуется. У нее свои дела: дом, готовка, магазины, внуки. Она любит вязать, смотреть слезливые долгоиграющие сериалы. И любит читать. Раз в месяц едет в книжный и набирает сумку книг. Мемуары, детективы, историческое, современное. Удовольствие! По вечерам она читает. Любимое кресло, торшер, чашка чая, яблоко, груша. Вот ее кайф. Полнедели они в городе, другую половину за городом, в любимом доме. На выходные приезжают дети. Санки, снежки, ледянки, пирожки, баня, креветки с пивом. А после бани в картишки, в дурака или в кинга. А если есть настроение, могут и пулечку расписать.

Играют до глубокой ночи, ссорятся, кричат, смеются, жульничают, уличают друг друга. Семья. Хорошая семья. Крепкая, все друг за дружку горой.

И дети хорошие — дочь, зять. Про внуков и нечего говорить.

Выходит, она все правильно сделала? Тогда, в молодости? Выходит, зря сомневалась?

Выходит, что так…

Гриша приехал спустя двадцать лет. Точнее, двадцать один.

Нашел ее быстро — соцсети. Сейчас все просто. Написал. Она долго думала, стоит ли отвечать. Ответила. Встретились. Теперь это был не тот смешной и нелепый лохматый паренек. От прежнего Гришки не осталось и следа.

Перед ней стоял высокий, плотный, широкоплечий мужчина. Аккуратная стрижка, все те же роскошные волосы. Ухоженное лицо и руки, дорогие часы. Джинсы, пуловер, мокасины — все брендовое, все высшего класса, в вещах она разбиралась.

— Что, постарел? — скокетничал он.

— Изменился, — деликатно ответила она, но о себе не спросила, еще чего. Ей совсем не интересно его мнение. Все равно соврет, а кто бы не соврал? Не ела она молодильные яблочки и даже не пыталась их достать.

Конечно, ухаживала за собой, почему нет? Раз в месяц ходила к косметологу, курсом делала массаж, масочки разные, покупала недешевые кремы.

У нее хороший парикмахер.

Одета стильно: легкая шубка, хорошие, но неброские серьги, кольцо известного бренда. Брючки, сапожки — все недешевое, Илья дешевого не покупал. Про сумку вообще разговор отдельный, подарок мужа. Когда узнала ее стоимость, чуть не рухнула — надо же, таких денег не пожалел!

В общем, в холле гостиницы стояли два немолодых, но очень хорошо сохранившихся и модно одетых человека. Что называется, любо-дорого посмотреть.

Сели в кафе при гостинице. Кофе, легкий десерт.

Поговорили. В основном рассказывал Гриша — о работе, семье, родителях.

— Таня и Леня, — улыбнулась она, — конечно же, помню!

Тани уже не было, а вдовец Леня спустя пару лет снова женился.

Гриша с удовольствием показывал фотографии:

— Мы на Арубе, в Венеции, а здесь в Австралии.

Она улыбнулась и достала из сумки телефон.

— Мы на Карибах, во Флоренции, а вот в Брюгге.

Посмеялись. Потом он посерьезнел, нахмурился:

— Ты меня простила?

— Нет, — легко ответила она. — Я так и не научилась прощать предательство.

Он смутился — наверняка не ожидал такого ответа. Думал, она скажет что-то в ее стиле: «О чем ты, все давно травой поросло, я счастлива в браке, и вообще, жизнь к закату, о чем говорить? Мы были глупыми детьми, да и что ты мог сделать?»

Вот это бы было нормально.

Но он забыл ее. Люба есть Люба. Зачем ей врать? Чтобы облегчить его душу?

— Прости, — выдавил он, как только пришел в себя. — Прости. Я ничего не мог сделать. Я зависел от родителей, от семьи. Я был сопляком.

— Слушай! — Она подалась вперед и внимательно посмотрела на него: — Неужели тебе это важно — простила, не простила? Ну это же чушь, глупость, Гриша! Теперь-то какая разница? — И,