Время для счастья - Мария Метлицкая

Да нет, влюблена. И все же чудачка: он целует ее, а она пытается отвернуться. Обнимает — она вырывается. Пытался расстегнуть ей пуговицы на платье — боже-боже! Гнев ее был страшен, вырвалась и убежала. Смешная. Ладно, он подождет. Вернее, с ней подождет, ему спешить некуда. Сексуальные порывы он удовлетворит, не сомневайтесь. Как только откроет записную книжку. А с ней, с Любашей, все будет так, как положено. По традиции: первая брачная ночь и все такое. Небось все будет без света и с закрытыми глазами, ха-ха. Нет, ну правда, смешно!

Дура она. Страшная дура. Зачем согласилась? Нет, ничего в нем плохого, в этом Илье! А даже наоборот. Только она его ни капли не любит. Ни капли, ни капельки. Ей становится нехорошо, как только он до нее дотрагивается. Дурно становится, мутит, как при отравлении. Она закрывает глаза. И от поцелуев его плохо становится. Муторно. И от рук. Хотя руки очень красивые, не то что у Гришки — с обломанными ногтями.

И губы красивые, и зубы. У Гришки зубы были смешные, кривые. И губы покусанные.

От Ильи пахнет хорошим одеколоном. От Гришки пахло конфетами «Взлетные».

Пока не поздно, надо все прекратить и отменить эту свадьбу! Извиниться, компенсировать расходы семье жениха и поставить жирную точку.

Зачем она согласилась? Из мести? Чтобы предателю Грише кто-нибудь написал?

А если никто не напишет? Просто поленится — тоже мне новость, масштаб — Люба Макеева выходит замуж!

А если и напишет, почему она уверена, что Гришу это взволнует? Почему она уверена, что он ее не забыл? Что он все еще чувствует свою вину, вспоминает ее, тоскует по ней?

Еще одно подтверждение что она глупа и наивна. Наверняка забыл. Давно забыл. Забыл и живет своей жизнью. Что там, в Америке, мало девиц?

Люба, остановись. Конечно, родители разозлятся. Но поворчат, покричат, а потом простят и поймут, они замечательные.

И все-таки стыдно ужасно. Она ведь разумная, а тут нате вам…

И Илью жалко. За что ему? В отличие от Гриши он ни в чем перед ней не провинился.

Илья хороший. Внимательный, добрый. Илья нравится родителям. Илья — надежный, вот что главное.

А то, что она его не любит… Так что с того? Вот Гришу она любила. И где тот Гриша?

И как он с ней обошелся?

Он ее не хотел. Совсем не хотел. Вялая женщина, без огонька. Жена — да, но не любовница. Ладно, жену найти куда сложнее. С любовницами проблем нет. И свою сексуальную жизнь он как-нибудь да устроит.

Свадьбу не отменили. Люба ни в чем не призналась. Виновата — плати сама. Ведь если сейчас объявить, что будет с мамой и папой, что будет с Ильей и его родителями? Страшно представить. Позор. Нет, так она поступить не может, не имеет права. Она перетерпит. А потом… Жизнь все расставит по своим местам. Или она, Люба, расставит. Но не сейчас. Сейчас у нее не хватит мужества.

Свадьба была не роскошной, но, по выражению мамы, «очень приличной, а главное — не купеческой».

Симпатичное кафе у метро, мамины пироги и кафешные салаты. Стол был на уровне, гостей в меру, никаких там посещений Красной площади — пошлость и банальность. Сфотографировались на Ленинских горах и поехали отмечать.

Никто не напился и не подрался — такой публики среди их родни и друзей не было. После празднования молодые уехали в Сочи. Гостиницу заказывал Илья, и она, надо сказать, оказалась шикарной. Да, размах у Ильи был, нечего говорить.

Первая брачная ночь слегка отложилась: свадьба, перелет, накатившая усталость и нервы. Первую ночь в Сочи они крепко спали. Все произошло наутро, когда проснулись.

Ничего примечательного, боялись пропустить завтрак, и все произошло наспех, коротко, по-деловому, как у давно женатых супругов. Любе стало смешно. Ладно, ничего ужасного. Пережила. Боялась больше, чем вышло на деле.

Быстро оделись и побежали на завтрак.

И стало легко, как будто оба скинули какую-то тяжесть, что называется — отработали номер. Ничего примечательного, но и ничего ужасного. Уже хорошо. В общем, выдохнули оба.

А в целом все было прекрасно — и Сочи в пальмах и магнолиях, и теплая галька, и чудесное море, и гостиница, и сочные шашлыки, и вкусные помидоры, и домашнее вино.

И муж был галантен и предупредителен. Только после той первой, поспешной ночи, а вернее, утра, спросил:

— У тебя кто-то был?

Люба кивнула и отвернулась. Не хотела, чтобы он видел ее горящие щеки.

Подробности Илью не интересовали. И на этом спасибо. Но Люба видела удивление и недоумение на его лице.

Ну и ладно. Она же не спрашивает о его бывших!

Илья оказался прав: жена ни разу его не подвела. Ни разу, ни в одной ситуации! Кроткая Люба, стальная Люба. О любви он не задумывался, бог с ней, с любовью. Главное — уважение, так говорил его отец. Уважение и солидарность супругов. Крепкая вера, что ты доверяешь партнеру. Уверенность в нем, стабильность — вот залог семейного счастья.

У него все это было. И крепкий тыл, и уверенность. И уважение.

Люба заболела года три назад. Как водится, поначалу от мужа все скрыла. Сама ездила на обследования, сама договаривалась насчет операции. Случайно проговорилась дочка, да и скрывать дальше было уже невозможно. Диагноз был из тех самых, ужасных и страшных, но, слава богу, все обнаружилось на ранней стадии, обнаружилось случайно, и это давало надежды. К тому же Илья нашел лучшую клинику и подключил лучших врачей.

Он сидел возле ее кровати после операции и, когда смотрел на ее белое, измученное, изнеможенное лицо, когда взял ее почти невесомую руку… заплакал. От жалости и от любви. Да, от любви.

Вышел на улицу, стрельнул сигарету, своих почему-то не оказалось, курил и рыдал.

Мимо проходили люди и, вздыхая, отводили глаза. Больничный двор — место горя. Не только надежды, но и беды. Кто знает, что там у этого симпатичного и модно одетого дядьки? Дети, жена, родители? По кому он плачет, этот крепкий мужик?

Как он любил Любашу в эти минуты! Как просил небеса дать ей здоровье! Как умолял того, кто всем этим ведает, поберечь, сохранить его Любу! Наказать его, а не ее! Он был готов на все, абсолютно на все, только бы… Люба жила.

Как он тогда доехал до дома? Как не разбился? Шатаясь, как пьяный, выполз из машины, нащупал в кармане