Марко Висконти - Томазо Гросси

Потом он взял одного из вновь прибывших за руку, подвел его к очагу, снял крышку с котла, в котором варился кусок баранины, и проговорил:

— Глянь-ка, какой лакомый кусочек!

Человек, к которому были обращены эти слова, тоже нагнулся, словно желая получше рассмотреть мясо. Придвинувшись таким образом к хозяину совсем близко, он что-то шепнул ему на ухо, после чего тот сказал нарочито громким голосом:

— А теперь пойдем в конюшню. Там уже стоит конь вот этого постояльца и для трех лошадей места не хватит, но я устрою вас как смогу.

С этими словами хозяин вышел вместе с гостем, а за ними последовал и его товарищ, который до сих пор не произнес ни единого слова. Лупо, заметив, что дело неладно, однако, не подал вида и лишь как бы невзначай, шаг за шагом, приблизился к двери, выходившей во дворик, откуда можно было затем пройти в конюшню. Там он увидел, что хозяин с двумя друзьями стоит в углу двора и о чем-то с ними совещается. При его появлении все трое разошлись в разные стороны, а затем один за другим вышли на улицу, чтобы продолжить, как тут же понял Лупо, свой разговор.

«Что они затевают? — думал Лупо, чувствуя, как в его душе растет подозрение. — Может, это какая-нибудь ловушка? Надо быть начеку».

Он бросил взгляд на свой меч, на кинжал и вновь повторил: «Надо быть начеку».

Немного погодя хозяин вернулся к Лупо и под тем предлогом, что хочет устроить его получше, предложил ему другую комнату вместо той, которую предлагал раньше

— В ней, — сказал он, — не так слышен шум, кровать получше, да и вообще она удобнее.

Лупо ни на мгновение ему не поверил, а, наоборот, еще больше утвердился в своем подозрении, что с ним хотят сыграть скверную штуку. Отвечая притворством на притворство, он сказал, что теперь, когда в конюшню поставлены еще две лошади, он должен присматривать за своим конем, за которым нужен глаз да глаз, а потому пойдет спать в конюшню. Как хозяин его ни отговаривал, он стоял на своем.

Итак, Лупо прошел на конюшню и похлопал по крупу своего коня, который, обернувшись назад, приветствовал его коротким и тихим ржанием. «Не лучше ли убраться отсюда подобру-поздорову? — подумал Лупо, но тут же решил: — Конь устал, и было отчего, бедняге. Пятьдесят миль единым духом! И завтра столько же. И дальше не меньше! — И он продолжал ласкать и похлопывать своего скакуна, который тем временем хрустел овсом. — А потом, в такое время и по этой дороге вряд ли найдется место, где переночевать. Ладно, дождемся уж утра. Я пока и глаз не сомкну — ночи сейчас короткие. Конечно, невесело бодрствовать еще четыре или пять часов, ну да завтра отосплюсь в дороге. Сегодня пусть спит конь, а завтра буду я». И, приняв такое решение, он улегся на ворох соломы с твердым намерением не спать.

Он начал перебирать в памяти все случившееся за вечер и задумался над тем, почему хозяин захотел вдруг поместить его в комнату поудобней, хотя они не были знакомы и вид у Лупо был вовсе не господский. И странно, что тот, будто бы боясь пожара, не захотел дать ему на ночь фонарь. Взвесив все это, Лупо пришел к заключению, что дело здесь нечисто.

Перед его глазами все время стояли зловещие лица всех трех заговорщиков, и мысленно он перебирал их черты в мельчайших, едва уловимых подробностях; и в какой-то момент ему вдруг показалось, что он уже видел где-то кривую усмешку, то и дело появлявшуюся на губах одного из приезжих. Порывшись в памяти, он вспомнил, что видел это лицо совсем недавно. Он еще сильней напряг память. И чем дольше он думал, тем больше убеждался, что это действительно совсем недавнее воспоминание.

Тогда Лупо стал перебирать людей, которых видел после своего бегства и до приезда в эту харчевню. Он припомнил всю поездку, которую совершил верхом от Рескальдино до Милана, мысленно представил себе всех, кого повстречал на пути, — ничего, что напоминало бы эту проклятую усмешку. А что было потом?.. Встреча с родными, с графом и графиней… со слугами, — опять ничего. А дальше?.. Он сел на коня, выехал за ворота… «Ах, вот оно что! — воскликнул про себя Лупо. — Вспомнил!» И он действительно вспомнил, что эту кривую ухмылку он видел на лице у одного из оруженосцев Лодризио с которым повстречался утром того дня, когда выезжал из дома графа дель Бальцо. «Ловко ты переоделся, мерзавец, но я тебя узнал! Это он, он, готов голову прозакладывать!»

Потом он подумал, что нити заговора тянутся куда-то дальше и, возможно, где-то переплетаются с теми, которые захлопнули западню, поймавшую и его самого, и его господина. И тогда к рожам трех негодяев, мелькавшим в его воображении, прибавилось еще одно лицо — коварная физиономия самого большого и самого главного злодея — Лодризио.

Переходя от одной мысли к другой, Лупо вдруг подумал: «Но как же такой негодяй может быть другом Марко?» И верите ли? Это имя, пронзившее мозг Лупо, настолько изменило все его мысли, что его страхи стали понемногу исчезать.

Правда, время от времени он чувствовал словно толчок в сердце, и какой-то внутренний голос говорил ему: «Будь осторожен». Тогда он заставлял себя возвращаться к прежним тревогам, и это ему на короткое время удавалось. Но смертельно утомленный долгой поездкой, истерзанный страданиями долгих дней и ночей, проведенных в темнице, измученный самой необходимостью держать в постоянном напряжении ум, так нуждавшийся в отдыхе, бедняга все чаще клевал носом, погружаясь в дремоту и забывая о том, где находится. Если иногда сознание его и просветлялось, то просветление это было недолгим и мимолетным, а чувство тревоги, неясно тлевшее в душе, все более смягчалось и притуплялось. Образы, роившиеся в голове, стали путаться, терять очертания и наконец совсем исчезли. Короче говоря, наш бравый воин попросту уснул.

Глава XXVIII

Лупо приснилось, что он уже в Лукке и стоит перед Марко Висконти в богато украшенном зале. Но у Марко растерянное лицо и остекленевший взгляд; Лупо говорит с ним, но он ничего не отвечает. Лупо подает ему письмо от Эрмелинды, но он не протягивает руку, чтобы его взять. Лупо хочет поцеловать ему руку, и Марко ее вроде бы не отдергивает, но ее уже нет там, где Лупо только что ее видел, и ему никак не удается отыскать ее снова. Что за чертовщина?.. Лупо хочет посмотреть, нет ли кого вокруг, с кем можно было бы посоветоваться. Но что это? В зале вдруг исчезли фрески, лепка и позолота, мгновенно облупившиеся стены потемнели и покосились, сиявший золотом балдахин превратился в грубый, тяжелый свод, паркет — в грязный земляной пол, а в углу, на охапке соломы, лежит Марко Висконти… Но Марко ли? Нет, это не Марко… Непонятным образом он превратился в Отторино, который глухим жутким голосом спрашивает его:

«Это ты, Лупо?»

«Да, это я».

«Но разве ты не поехал в Лукку?»

«Да, я поехал».

«Что ж ты не торопишься ехать дальше? И как ты здесь оказался? Ах, беги, беги отсюда скорей! Иначе с тобой случится беда!»

Тут до слуха спящего донесся неясный, почти неуловимый звук нескольких голосов, по плотно закрытым глазам на миг скользнул какой-то отблеск света. Но часто бывает, что внешние ощущения лишь подкрепляют сонные грезы или сливаются с ними. Так и Лупо приснилось, будто Отторино, напуганный голосами и светом, говорит ему: «Вот они! Они пришли тебя убить! Беги! Спасайся!» Лупо хотел было бежать, хотел закричать или вынуть из ножен кинжал, но, как он ни старался, ему не удалось сделать ни шагу, он, казалось, потерял голос, а рука его бессильно падала.

Через мгновение Лупо почувствовал, что на него навалилась страшная тяжесть и какие-то сильные руки схватили его за горло. Он попытался закричать, открыл глаза — нет, это не сон Оба приехавшие вечером злодея навалились на него, прижимают его коленями к земле. Один душит его за горло, другой тычет в грудь кинжалом, а хозяин харчевни, стоя позади с фонарем, кричит:

— Держи его крепче! Не давай вставать! Сильнее, Пассерино, сильнее! Коли прямо в сердце!

— У него кольчуга под курткой, и нож не берет, — ответил тот.

— Погоди, я сейчас, — крикнул хозяин, — держите его покрепче, держите оба!

Поспешно поставив фонарь на землю, он бросился за колом, стоявшим у двери.

Несчастный, напрягая силы, рвался из мускулистых рук бандитов, и наконец ему удалось перевернуться на живот и покатиться вместе с обоими разбойниками прямо под копыта ближайшему коню. Последний, перепуганный шумом свалки, начавшейся у самых его ног, внезапно пришел в ярость. Он начал брыкаться, вставать на дыбы, рваться с привязи и лягать свившихся в клубок противников, которые поневоле отпустили друг друга, чтобы укрыться от града ударов. Лимонтцу удалось первым вскочить на ноги. В мгновение ока он выхватил меч из ножен и, увидав перед собой хозяина харчевни, который держался поодаль от взбесившихся коней и не решался нанести удар, потому что не мог разобрать в этой путанице рук, ног и голов, где тут друг, а где враг, бросился к нему и с силой всадил ему меч в живот.