Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Жуковский Владимир Семенович

ВОПРОС: Она рассказывала зачем ходила на прием к Хинчуку?

ОТВЕТ: На эту тему она не любит говорить. Объясняет свой вызов к Хинчуку тем, что она очень интересная дама.

— Что Вам известно о ее антисоветских разговорах в камере?

— Она считает арест своего мужа а так же и свой глубоко не правильным и вредительским. При этом говорит, что надо посадить тех кто давал санкцию на их арест.

Кроме того Жуковская говорит, что НКВД арестовало и держит очень много невиновных людей объясняя это общей вредительской политикой партии. Кроме этого мне ничего о Жуковской не известно. Протокол допроса от 4 апреля 1939 г. подтверждаю целиком.

ВОПРОС: Вам известно отношение Жуковской к следствию?

ОТВЕТ: К следствию относится очень пренебрежительно называя следователя жандармом и всячески его оскорбляя.

— Что Вам еще известно о Жуковской?

— От мужа Жуковской известно что деньги идущие на агентурную и другую работу в НКВД тратились на личные нужды работников.

ВОПРОС: Кто из камеры может подтвердить Ваши показания в отношении Жуковской?

ОТВЕТ: Мои показания в отношении Жуковской могут подтвердить: Туполева Юлия Николаевна и Лаврентьева Софья Давыдовна.

Много лет спустя Лена мимоходом упомянула об этом эпизоде: «Когда я узнала, что она (Зайончковская) в тот же вечер рассказала следователю о нашем разговоре, то я прямо…» — брови подняты, глубокий вдох, что естественно воспринимается как «была ошарашена и потрясена».

Создается впечатление, что доносчица не клевещет явно, не придумывает какие-то криминальные факты, но вместе с тем что-то путает.

Если не считать передачи дел, то Фриновский со своим преемником Берией совместно практически не работал, а наркомом Военно-Морского флота был назначен (с опубликованием в газетах) за два месяца до ареста Лены, когда и отец еще оставался на свободе. Так что об уходе Фриновского с Лубянки Лена узнала вовсе не в тюремной камере, как это следует из рассуждений Зайончков-ской, которые, таким образом, оказываются бессвязными.

Что касается «безграничного самомнения», то эту крайнюю оценку следует объяснить дореволюционным воспитанием и мировоззрением госпожи Зайончковской, которая, надо думать, не считалась с возможностью, что статус дамы способен определяться ее собственными достижениями, а не только чином мужа. Иначе говоря, Е.Г. знала себе цену, а то, что ее самооценка не была преувеличенной, показала жизнь: Лена не только сумела преодолеть 17 лет тюрьмы, лагеря и ссылки (чему, кстати, помогла ее квалификация химика), но затем вернулась к научной работе, подготовила и защитила кандидатскую диссертацию.

В одном из заявлений на имя Берии, касаясь показаний Зайончковской, Лена пишет: «На мой вопрос о том, можно ли верить такой бессмысленной лжи, ничем не подтвержденной, наоборот, опровергнутой свидетелем, следователь Масленников ответил: «Да, это ерунда».

А коли так, мысленно обратимся к следователю — можно ли, основываясь на этой ерунде, категорически признать «добытые данные достаточными для предания суду»?

Виртуальный ответ Масленникова выглядит достаточно просто: так как приговор известен заранее (по Дудинцеву-Солженицыну «решение предшествует обсуждению»), а вся процедура тщательно засекречена от посторонних глаз и ушей, то ерунда от Зайончковской вполне сойдет.

По поводу свидетельского опровержения, на которое ссылается Е.Г., обратимся к показаниям Лаврентьевой Софьи Давыдовны 1903 г. р., ур. г. Ленинград, до ареста без определенных занятий,

от 23 апреля 1939 г.

ВОПРОС: Вы в одной камере с Жуковской-Шатуновской Еленой Георгиевной?

ОТВЕТ: Да в одной.

ВОПРОС: Что Вам известно о Жуковской?

ОТВЕТ: Мне известно, что Жуковская-Шатуновская жена б. зам. Наркома Жуковского, до ареста работала научным работником по химии. Ездила с мужем в Германию.

— Что еще Вы знаете о Жуковской?

— Жуковская говорит, что ее мужа а также и ее арестовали невинно.

ВОПРОС: Что Вам известно об антисоветских высказываниях в камере Жуковской?

ОТВЕТ: Об антисоветских высказываниях Жуковской мне ничего не известно — их не было. Мне больше о Жуковской ничего неизвестно.

Тем же днем Масленников, судя по протоколу, дает Лене возможность оправдываться:

ВОПРОС: Вы ведете в камере такие разговоры, что Ваш муж Жуковский арестован по «халатности НКВД»?

ОТВЕТ: Нет я таких разговоров не вела

— Вы говорили о произволе е НКВД, о массовых необоснованных арестах?

— Я говорила, что меня удивляет то, что арестовывают жен, о каком то массовом необоснованном аресте разговоров не было.

ВОПРОС: Какие вели разговоры о Фриновском?

ОТВЕТ: Я обрисовала наружность Фриновского, о котором меня расспрашивала Зайончковская, других разговоров о Фриновском не было.

— Какие еще были разговоры в камере?

— Разговоры ведутся на бытовые темы самые разнообразные.

ВОПРОС: Что еще можете добавить к своим показаниям?

ОТВЕТ: Никаких к-p. разговоров в камере не веду и ни какой клеветой на органы НКВД не занимаюсь.

23 апреля следователь Масленников составляет «Протокол об окончании следствия» (хотя, как будет видно, об «окончании» говорить еще рано).

«Признав предварительное следствие по делу законченным, а добытые данные достаточными для предания суду, руководствуясь ст. 206 УПК, объявил об этом обвиняемому, предъявил для ознакомления все производство по делу и спросил — желает ли обвиняемый чем-либо дополнить следствие.

Обвиняемый Жуковская-Шатуновская Е.Г. ознакомившись с материалами следственного дела заявил(а), что (свое нижеследующее заявление Е.Г. вписала на форменный бланк от руки. — В.Ж.) никогда в своей жизни я не имела ничего общего с контрреволюцией, всякая шпионская работа и предательство против Советской власти чужды моему образу мыслей и всей моей деятельности. Я смогу и после тяжелого потрясения, которым для меня является арест и пребывание в советской тюрьме, быть полезным и честным научным работником и гражданином и в таком же духе воспитать своих детей».

Бутырское сидение Лены можно условно разделить на два этапа. Первый из них заканчивается документом, оценивая содержание которого трудно подобрать должный эпитет. Остается предоставить слово тюремному канцеляриту.

1939 г., июля 11 дня следователь — лейтенант г.б. Перепелица

«Нашел:

Жуковская-Шатуновская Е.Г. является женой врага народа, быв. зам. наркома Внутренних дел СССР Жуковского.

По показаниям ЗАЙОНЧКОВСКОЙ — она знала о контрреволюционной деятельности своего мужа.

На основании изложенного

Постановил:

Жуковскую-Шатуновскую Елену Георгиевну, привлечь к ответственности в качестве обвиняемой по ст. 17–58 п. 1 «а» УК РСФСР.

Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей».

«справка: Жуковская-Шатуновская Е.Г. арестована 11 / VI—39 года, содержится в Бутырской тюрьме».

О том, что человека непререкаемо именуют «врагом народа» еще задолго до суда, читателя, знакомого с предыдущим материалом, не удивит. Однако данное постановление выдается и собственным вкладом на беззаконие: арестовали Лену 11 ноября 1938 г., т. е. ровно за семь месяцев до числа, обозначенного в липовой справке, и за восемь месяцев до «избрания меры пресечения».

До сих пор изложение, начиная со дня ареста, развивалось по линии следственных действий. Но жизнь, даже самая ущербная, более многопланова. Не терял времени отец Лены Георгий Борисович. Профессиональный литератор, был он редактором всех прижизненных изданий Серафимовича. Все заявления Г.Б. Шатуновского выдают его литературную квалификацию и полны горестного чувства, испытываемого отцом из-за внезапно и безвинно попавшей в беду дочери, которой он всегда привык гордиться. Читаешь его глубоко продуманные аргументы, звучащие, с точки зрения нормального человека, очень убедительно, и ловишь себя на циничной мысли: к чему все это? Игра ведется по иррациональным правилам, обвинительный приговор предрешен, с человеческими качествами и реальными деяниями подследственной тяжесть приговора не связана, так что все призывы к справедливости, не говоря уже о милосердии, — бессмысленны. Все заявления (не только отца, но и дочери) бюрократической машиной проштамповывались, а ответ был по существу неизменен: «е пересмотре дела отказано» или «В виду того, что вновь поданная жалоба отцом осужденной не содержит новых доводов к пересмотру решения по делу, эта жалоба на основании приказа НКВД СССР… оставлена без удовлетворения…»