Украсть у президента - Гриньков Владимир Васильевич

Холод постепенно уходил из взгляда Паши. Вдруг Паша замотал головой и засмеялся. Корнышев посмотрел вопросительно.

– Черт! Ну мне же самому все эти приемчики известны! – сказал он. – Как человека разговорить, как к нему в доверие втереться! А все равно я повелся!

– Я действительно хочу, чтобы у нас с тобой разговор сложился, – признал очевидное Корнышев. – Но я с тобой без обмана. И про Ведьмакину – это все правда. Ты пойми, что недомолвками ты ей не помогаешь, а вредишь. Потому что у нее проблемы. Ты ей отчет представил, – безо всякого перехода сказал Корнышев. – Наверняка не все туда попало. Расскажи, что туда не вошло.

– Там все подробности.

– Так не бывает. Если бы ты докладную записку писал – она бы выглядела иначе. Правильно?

– Правильно.

– То, что я читал, – это выжимка. Всего лишь краткая версия событий. Женщину эту ты вел? – продемонстрировал Корнышев фотографию Жени.

– Нет, – покачал головой Паша.

– Почему?

– Ты сам все понимаешь. Я фиксировал факт измены, а подробности были ни к чему.

– А измена была?

– Документальных подтверждений нет.

– Сам как думаешь?

– Я думаю – не было, – сказал Паша, глядя в глаза собеседнику. – По крайней мере, в физическом смысле.

– Уверенно говоришь? Или предполагаешь?

– Мои предположения.

– Но Ведьмакин с этой женщиной провел две недели.

– Знаешь, как это выглядело со стороны? Будто он по работе с ней общался. По магазинам ее провезти. С покупками помочь. Подготовка к командировке, скажем так. Ничего личного.

– Ты думаешь, он ее к чему-то готовил?

– Да.

– К чему?

– К разлуке с ним.

– Не понял, – признался Корнышев.

– Он с ней по магазинам покатался, потом отвез на квартиру, там оставил и больше туда уже не возвращался.

– А куда отвез?

Паша достал из кармана электронную записную книжку, нашел нужную запись, продиктовал адрес.

Номер дома и номер квартиры Корнышев, конечно, не помнил, но название улицы ему было знакомо. На ту улицу Горецкий возил его к своему приятелю. И там Корнышев познакомился якобы с сестрой того приятеля. «Сестру» звали Женя. И на фотографии в руках Корнышева она была рядом с полковником Ведьмакиным.

Все совпадало.

– У нас с Женькой был откровенный разговор, – сказал Глеб. – И много интересного она мне рассказала.

Они с Горецким сидели в траве в тени деревьев, а за их спинами возвышалась полуразрушенная церковь, возле которой состоялась и предыдущая их встреча.

– О Женьке кто-то проявляет отеческую заботу, – сказал Глеб.

Пролистал страницы книги в мягкой обложке, которую держал в руках. Томик Достоевского. Горецкий уже обратил внимание на эту книгу. Именно из-за фамилии автора. Ему вспомнилось, как Женя в их присутствии спросила у Глеба, что такое достоевский. Такое не забудешь. В память врезается намертво.

Глеб уже нашел нужную страницу. Ту самую, на которой была вписанная от руки инструкция, предназначенная Жене.

– Прочитай! – предложил Глеб.

Пока Горецкий читал, Глеб с хмурым видом разглядывал горизонт и похожие на клочки ваты облака над тем горизонтом.

– Что это? – спросил Горецкий.

– Объясняю. Женьке пришло SMS-сообщение. Кто-то посоветовал ей заглянуть в томик Достоевского, а именно на страницу триста двенадцать. Она спросила у меня, что такое достоевский…

– Да, я помню.

– Нашла эту книгу и на странице триста двенадцать увидела сам видишь что.

Горецкий вчитался в текст.

– Ну и? – спросил он озадаченно.

– На почту сходила. Пакет забрала. Там был ключ, была тысяча долларов и еще присутствовала записка… Я тебе рассказывал про эту записку…

– Да, – кивнул Горецкий.

– Она послушно отправилась в банк, где она якобы арендовала сейфовую ячейку, и там действительно оказалась такая ячейка, в которой Женя нашла…

– Погоди! – всполошился Горецкий, обнаружив какое-то несоответствие в рассказанной ему истории. – Но к ячейке доступ есть только у арендатора…

– Да!

– Ее подпись должна была совпасть с образцом подписи, хранящимся в банке!

– Совпало!

– Как такое может быть? – озадаченно посмотрел на собеседника Горецкий.

– Это может быть, если она когда-то сама пришла в тот банк и арендовала ячейку. Такое возможно?

– Допустим, – пробормотал Горецкий, который все еще ничего не понимал. – И что же она нашла в той ячейке?

– Стандартный джентльменский набор: деньги, записку и следующий ключ.

– Получается, что она сама себе записки писала? Чушь! – уверенно сказал Горецкий. – Ее, безусловно, кто-то ведет! У нее самой есть какое-то объяснение?

– Сначала она ничего мне не говорила, Илья. Пробовала сама разобраться. Кое до чего она додумалась. Главное – она заподозрила, что не просто так у меня оказалась, что с кем-то из ее окружения я встречался. Не просто встречался, а тот человек бывал в моей квартире!

– А тот мужик, который ее тебе с рук на руки сдал, в квартире у тебя бывал, – уточнил Горецкий.

– Да.

– Она это вспомнила? Или она это предполагает?

– Я думаю – предполагает. Ход ее размышлений был такой: инструкция в книге, книга на полке, полка в моей квартире. Значит, некто, о ком она пока ничего не знает, побывал в моей квартире и оставил в книге эту запись.

– Тебе самому эта запись известна?

– Естественно, нет.

– Допустим, этот мужик написал, – задумчиво сказал Горецкий, прикидывая в уме, какие еще могут быть варианты. – Было вообще такое, чтобы ты его надолго одного оставлял? Хотя он это мог проделать и в твое отсутствие, конечно. Ладно, образец его почерка для сравнения я возьму…

А Глеб уже положил на раскрытую страницу книги бумажный листок, на котором что-то было написано быстрым мелкобуквенным почерком.

– Вот, к примеру, образец Жениного почерка, – сказал Глеб. – Она мне писала записку… Когда я был на работе…

Горецкий сравнил два почерка, посмотрел на Глеба круглыми глазами и сказал, все еще не веря:

– Это ее почерк?!

– Да! – уныло подтвердил Глеб. – Я в шоке, Илья! Она сама себе инструкцию написала и сама по этой инструкции, как по писаному, теперь шпарит. Я ничего не понимаю, Илья, и даже разбираться в этом не хочу, потому что как только я начинаю размышлять о том, как такое может быть, мне жутко становится, как в детстве, когда мне перед сном рассказывали историю про Черную Руку.

– Ну, тут не Черная Рука, – пробормотал Горецкий.

– Тут страшнее! – сказал Глеб.

– Ты погоди бояться! – поморщился Горецкий. – Ладно, ее это почерк… Предположим…

Глеб хотел возразить, сказать, что и сомнений никаких нет, но Горецкий его опередил и повторил внушительно:

– Предположим! Потому что всякие разные могут быть совпадения, и пока доподлинно не установлено – это не факт! Предположим, ее это почерк. Ладно. Могла она сама написать? Еще до того, как ей мозги наизнанку вывернули? Могла, конечно. Точно так же она могла тогда, еще раньше, и ячейки сейфовые арендовать.

Он говорил убежденно, уговаривая и самого себя, и Глеба, но Глеба ему уговорить не удалось.

– Меня больше всего испугало то, – сказал Глеб, – что каждое новое сделанное нами открытие делает эту историю все более сложной, запутанной и непредсказуемой. Ты помнишь, с чего все начиналось, Илья? Богатый папик решил избавиться от своей впавшей в маразм молодой любовницы. Так это выглядело поначалу. А с каждым следующим шагом мы обнаруживаем, насколько все сложнее и страшнее. Нам голову свернут, Илья. Там не так все просто, как нам сначала представлялось.

– А ты как хотел? – зло сказал Горецкий. – Ты хотя бы раз слышал, чтобы кому-то двадцать пять миллиардов просто так на блюдечке принесли?

Он уже знал, какими будут следующие слова Глеба. Тот скажет, что никаких денег ему уже не нужно, что собственная жизнь дороже, и что он выходит из проекта, а если Горецкому так сильно денег хочется, так он готов ему передать Женю…